Время жить. Пенталогия (СИ) - Виктор Тарнавский

Вирте хотелось пробежать по плотно утоптанному снегу двадцать метров, отделявшие ее от желанного входа, чтобы спрятаться от холода и людских взглядов, но она пересилила себя. Она шла спокойно и уверенно, с высоко поднятой головой и улыбкой на чуть дрожащих губах. Кто-то из толпы протянул ей маленький букетик скромных белых цветов, неведомо где найденных в разгар зимы, и Вирта взяла его и зажала в левой руке. Так, с цветами в руках, она поднялась по ступенькам, и Дарин Кедерис распахнул перед ней дверь, откуда ее сразу обдало волной теплого воздуха.

— Все нормально, Вирта, — шепнула ей сзади Кэрт Станис. — Мы с тобой. Не бойся.

Дарин Кедерис и доктор Кэрт были на этой свадьбе ее названными родителями. Настоящие отец и мать Вирты в начале войны находились во Фраувенге, и от них уже давно не было никаких вестей. Вирта даже не знала, живы они или нет. В северных лагерях для беженцев не было никого из Фраувенга, а связь с предгорьями Великой Южной Стены, где скрывались беженцы из южных земель, была слишком неустойчивой.

«Не думай об этом», — приказала себе Вирта. Но вместо этого она вдруг вспомнила Гредера Арнинга, который сейчас пробирается по замерзшим снегам из Галаны в Самодонес. Что скажет Гредер, когда узнает о ее замужестве? Сможет ли он понять, простить ее?…

В полном смятении и все еще сжимая в руке букет, она перешагнула порог и в восхищении остановилась. Большая больничная палата изменилась до неузнаваемости, превратившись в настоящий зал для свадебной церемонии.

Если бы Вирта выходила замуж у себя в Зеллиде, все происходило бы в храме, как это принято во всех странах, испытавших влияние культуры Тогродской империи. Но чинеты сохранили свои собственные старинные свадебные обряды. Настоящая чинетская свадьба проходит под открытым небом, на какой-либо возвышенности, как это повелось еще с тех времен, когда чинеты жили в разбросанных по бескрайней степи деревнях и поклонялись чистому небу, ясному солнцу, ветру и звездам. И если по какой-либо причине церемония проходит в помещении, потолок всегда завешивается небесно голубой тканью, на стенах крепятся разноцветные лампадки-звездочки, а яркий светильник позади алтаря символизирует восходящее солнце.

Из-за света, слепившего глаза, Вирта не сразу поняла, кто стоит за алтарем. И снова почувствовала смущение, узнав Кира Калансиса. В старину молодоженов соединял староста деревни, военный вождь дружины или городской голова, и даже в нынешние времена мэры городов порой проводили свадебные церемонии, венчая сразу по несколько пар. Согласно всем обычаям, президент страны имел полное право объявить их с Равелем мужем и женой, этому были даже прецеденты, но Вирта ощущала только нарастающую неловкость. Она не заслужила такой чести, которая обязывала ее к слишком многому, она не хотела менять свою жизнь…

Но отступать было нельзя, и Вирта двинулась вперед. В это время открылась другая дверь, напротив, и в зале появилась еще одна процессия.

Равеля Мэнсинга везли в большом кресле, где он полусидел-полулежал, по-прежнему привязанный капельницами и проводами к каким-то медицинским установкам. Мэнсинг казался еще более высохшим, больным и совершенно бесплотным, но глаза его жили и неотрывно смотрели на Вирту, медленно идущую к алтарю с другой стороны. За Мэнсингом в точно таком же кресле везли Дана Мергайдинга. В его темно-коричневых шелушащихся руках горел крохотный огонек, другой огонек бережно держал на вытянутых ладонях главный врач госпиталя, который позавчера показывал Вирте палату Мэнсинга.

Согласно еще одной старинной чинетской традиции, на свадебной церемонии должен был обязательно присутствовать живой огонь, который несли специально выделенные для этого люди из свиты жениха и невесты, как минимум, по двое с каждой стороны. Раньше это было знаком немалой ответственности — открытый огонь в ветреной степи всегда опасен, — но и теперь, когда факелы заменили крохотные фиалы с ароматическим маслом, огненосцами выбирали самых близких и надежных друзей. У Вирты живой огонь несли Тэй Хейзерис и Линн Валькантис.

По обе стороны от кресла Мэнсинга шли его родители — высокая и очень прямая худощавая женщина и словно сгорбившийся грузный мужчина, на котором костюм висел мешком. Выглядели они уставшими и очень постаревшими, хотя на самом деле им не было и пятидесяти. Вирта снова почувствовала страх. Она почти не знала этих людей и совсем забыла о них. Теперь же они должны были стать ее семьей. Как они отнесутся к ней? Как она примет их? Смирятся ли они с тем, что у нее будет собственная жизнь, в которой их Равелю будет уготовано лишь место светлого воспоминания?

Вирте хотелось, чтобы Равель Мэнсинг никогда не произносил своих слов, загнавших ее в ловушку. В конце концов, ей было не обязательно заходить к нему в палату. Но время нельзя повернуть вспять, и Вирта знала, что выполнит все до конца.

Жених и невеста предстали перед алтарем. Церемония началась. Кир Калансис произносил нужные слова негромким, чуть глуховатым голосом, и они отвечали ему — звонко и уверенно Вирта и шепотом, едва слышно, Равель Мэнсинг.

— …Объявляю вас мужем и женой! — произнес заключительную фразу Калансис, и Вирте показалось, что ее сердце рухнуло куда-то вниз. Она не знала, что ей делать дальше.

Ей помогла музыка, вдруг ворвавшаяся в зал, как горный поток. Обычно на свадьбах играли народную «Песнь радости» или интернациональный свадебный марш баргандского композитора Вилама Корта, но в этот раз из спрятанных за декорациями динамиков полилась светлая и печальная мелодия «Прощания с идущими в бой». Кир Калансис по-военному отдал честь. Кажется, то же самое сделал за спиной Вирты Дарин Кедерис.

— Вирта, я не сплю? — услышала она вдруг слабый голос Мэнсинга. — Ты действительно вышла за меня?

— Да, — ответила Вирта и, наклонившись, поцеловала его в тонкие пергаментно-сухие губы.

— Теперь ты моя. Моя, — прошептал Дэсс Урган и, под приветственные крики толпы, снова поцеловал Лику Ранси.

Немного цинично усмехнувшись про себя, он подумал, что раньше ему не приходилось жениться в такой торжественной обстановке. В небольшой часовне в пригороде Нейсе собралось больше сотни людей, и в двадцать раз больше ждали их снаружи, радостные и возбужденные. Урган уже чувствовал, что начинает уставать от такого скопления народа.

«Ты хотел праздник, так получи его», — подумал он.

На выходе из часовни их осыпали бумажными конфетти, хлебными зернами и цветами. Один небольшой светло-голубой цветок зацепился за какой-то элемент сложной прически Лики, и Урган помог ему удержаться у нее на волосах. Вокруг было множество людей, но они в этот раз не пытались рассказать ему о своих проблемах и не искали у него решения каких-то вопросов, а просто наперебой поздравляли его и Лику, желая им счастья, детей и долгой совместной жизни.

Последнее пожелание казалось Ургану насмешкой.

Но сейчас было не время предаваться мрачным думам о неизбежной гибели, и Урган счастливо целовал жену, отвечал на приветствия, хлопал ладонью по протянутым ладоням и принимал подарки. Им с Ликой дарили теплые вещи, разнообразные предметы домашнего обихода, картины и вышивки, кадушки с медом и кольца пахучей домашней колбасы, а один совершенно незнакомый мужчина растрогал Ургана до глубины души, протянув ему две бутылки его любимого вина «Черный бархат».

Казалось, каждый из двух с лишним тысяч гостей и жителей окрестных поселков и лагерей для беженцев хочет лично поздравить их, и Урган терпеливо принимал все эти знаки внимания, любуясь Ликой, сегодня необычайно красивой и женственной. Она выглядела такой же свежей и приветливой, как в самом начале церемонии, и не уставала целовать протягиваемых ей детей.

Им понадобилось больше получаса, чтобы добраться от часовни до установленного за ночь помоста со столами наверху. Поднявшись по нескольким ступенькам, Урган повернулся лицом к собравшимся и поднял руку. Непрерывный гул, стоящий над толпой как над пчелиным ульем, понемногу стих.

— Я благодарю всех вас, — громко сказал Урган. — Спасибо вам за то, что пришли на мой праздник, и за подарки, каждый из которых дороже для меня всего золота на свете. Я могу дать вам взамен только один подарок, но это будет земля, на которой вы сможете работать, это будет чистое небо, с которого больше не придет страх, и это будет родина, которая останется свободной! Долгие два месяца мы казались себе оторванными от внешнего мира жителями острова, на который постоянно накатываются штормовые волны. Но вчера мы перестали быть одинокими! У нас снова есть связь с правительством свободной Граниды в Лешеке, которое полно решимости снова сплотить и возродить нашу страну! Я предоставляю слово старшему лейтенанту Альдо Моностиу, ветерану Тороканских Ворот и специальному представителю временного правительства!