В стране цветущего граната - Люсинда Миллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И поэтому я как Ева должна быть изгнана из Рая.
— Не доводи меня, женщина, я и так на пределе.
— Да что ты, — Люция показала пальцем жест, отмахиваясь от его речей, но реакция Селима была неожиданной, он ухватил её за запястья, толкнув на себя. Девушка ощутила, как напряжены его мышцы, словно кирпичная кладка, колючий взгляд. Обида и злость придали ей сил и она изо всех сил толкнула Селима в грудь. Зыбкая песчаная отмель, съеденная волнами подвела, и Селим, пошатнувшись, отступил в море. По его лицу было видно, как он ошарашен последовательностью происходящего. Инстинкт гнал Люцию прочь и она без разбору бросилась в волны, в платье, теряя на ходу шлепанцы. Селим в промокших брюках, разъярённый, не замечая, что под ногами вода, а не суша, кинулся вдогонку. Вода и одежда тормозили ход, делая его черепашьим. Люция не оборачиваясь, прокричала:
— Селим! Не смей меня трогать! Ты не можешь, не имеешь права!
Какой-то миг она была свободна, но преследователь, быстро нагнав проказницу, ухватил за подол юбки, с силой рванул. Люция не удержалась на ногах и кулем свалилась в игривые волны. Запуталась, не сразу встав. Селим злой и перепуганный вырвал девушку из морской пучины и прижал к себе. Мокрую, дрожащую, отбивающуюся. Она боролась как фурия, кричала, обзывалась, а он неожиданно стал оттаивать:
— Милая, успокойся, я не хотел твоей ярости, прости мой темперамент.
Но она не слышала, не желала слушать. Селим захватил её мокрые сбившиеся волосы, зажав в кулаки, заставил смотреть на него. Она дрожала, клацала зубами. Скорее не от холода, а от выброса адреналина.
— Прости, — прошептал он ей у самых губ.
— Как же ты бесишь меня! — по слогам проговорила она, вздернув подбородок.
— Даже так, — он удивленно поднял брови. — Ну пеняй на себя!
И силой завладел её устами.
Он хотел сам проверить, насколько велико ее негодование. Она не давалась. Смыкала губы. Он был неотступен. Его язык прорвал оборону, пробившись с фланга. Захватил форт, не применяя тяжелой артиллерии, обаянием, настойчивостью, нежностью. Она сдалась. Такому победителю грех было не поддаться. Селим подтянул девушку к отмели, почти бросив на песок. И впал в неистовство. Он хотел её давно, а сейчас настал предел и если не финиш, то надо немедленно сходить с дистанции, а он не смог с собою бороться. Уже не мог. Мокрая одежда мешала, он рвал то, что не снималось, Люция пыталась справиться с пуговичками на его рубашке, пальцы были непослушны, но она не сдавалась. Звонок звонил тревогу, что не то место, не те обстоятельства, но она поспешно заглушила его. Негодование уступило желанию, так давно находившееся в латентном состоянии, и она отдалась воле момента. Селим, не удержавшись от вида торчащего соска через мокрую ткань, жадно припал к нему ртом. Контраст холодного с горячим был взрывным. Люция прогнулась, ладони сжали его курчавую голову. Он зарычал, прикусил чуть, нехотя оторвавшись, с дрожью в голосе сказал:
— Если ты меня не остановишь, мы пойдем до конца.
Она только кивнула.
— Ты потом не простишь меня и себя, — пытался достучаться он до неё. Она одними губами прошелестела:
— Не останавливайся.
Они могли заняться любовью на ложе из хлопка, шелка и льна. Но инстинкт застал их врасплох и здесь на лоне природы в первозданном раю, подобно Адаму и Еве, они обрели друг друга. Лишь небо и море стали свидетелями таинства. Мягкое и твердое, податливое и настойчивое, зовущее и идущее. Люция запустила пальчики в кудряшки его густых волос, привлекая к себе, Селим ухватил её манящие нюдовые губы, отдаваясь нежности лепестков. Руки его блуждали по её телу, жадно, хаотически, на ласки не было сил. Кое-как оторвавшись от её рта, предупредил:
— Я сейчас войду в тебя.
Она взглянула в его глаза и лишь всхлипнула, боясь словами разрушить шарм мгновения. Тут же ощутила резкий толчок страждущей плоти, подалась навстречу. Увидела, как Селим смежил веки, замер, сдерживая свой натиск, давая привыкнуть к нему. Люция шевельнула бедрами, сжала мышцы внутри и он, не сдерживаясь более, поддался её чарам. Движения нашли друг друга. Любовный маятник раскачивался все резче и достигнув своего максимума, сделав переворот, застыл. Оба замерли, вздрогнули. Апогей накрыл одновременно. Девушка вскрикнула, несколько раз прошептала его имя, точно молитву. Селим вбирал её вершину глазами, ушами, ладонями. И не было ничего прекраснее увиденного им в жизни, чем плачущая от счастья женщина под ним. Ослабив своё ликование, дал волю себе, сделав глубокий окончательный выпад, вышел из лона, излив свою лаву на её бархатистый живот. Люция к этому моменту, обретя разум, с жадностью взирала на гримасы любовной лихорадки любившего её мужчины.
— Девочка моя, ты такая нежная, — он освободил ее от тяжести своего тела, приподнявшись и съехав на бок.
Сейчас, глядя на стихийное состояние её одежды, дикую обстановку, устыдился. Только её сияющий взгляд давал надежду, что он будет прощён. Люция, с трудом приподнявшись на локтях, дотронулась до его затылка,
— Селим, что с тобою? Тебе не понравилось? — испугалась Люция.
Он резко вскинул голову, обдав янтарной вспышкой глаз. Светилась в них любовь и боль. Любовь понятна ей была, но боль… Он усмехнулся, бережно поправляя подол ее смятого мокрого платья, что впопыхах даже не успел снять.
— Ты шутишь, да? Я просто обезумел и нет прощенья мне, ретивому коню.
— А, вон ты что. А я уж испугалась, что пришлась тебе не по нутру, — и рассмеялась. — Селим, послушать нас, мы будто бы шекспировские герои, почти стихами говорим.
— Ага, любовь поэзию рождает. Мне правда стыдно, дорогая, признаться стоит, некрасиво поступил. Хотя и рад безумно. Тебе не понять, в какой бардак ты превратила мою жизнь, — он говорил почти осуждающе, хотя руки ласково бегали по одежде и по обнаженному телу, которое он любил, и винил, что поддался.
Люция нахмурилась, слушая раскаяние:
— Хорошо, Селим, я поняла, что ты беспокоишься за стабильность своей души.
Резко поднявшись на ноги, пошла искать утраченную обувь.
— Люц, постой, ты меня не поняла.
Он догнал её и, выхватив из рук шлепки, поплелся рядом, боясь прикоснуться. Она пыталась собраться с мыслями
