Конец Желтого Дива - Худайберды Тухтабаев

Я не спеша поднял портфель: в нем деньги, добытые нечестно, и толстяк не имеет на них никаких нрав. С другой стороны, мне, правда, тоже не приказано конфисковать их; поэтому, решил я, посоветуюсь с Салимджаном-ака, а пока припрячу на крыше склада. Никуда они не денутся.

Когда я опустился вниз, надежно захоронив портфель, толстячок носился по складу, как курица-наседка, потерявшая цыплят. Вот он подскочил к грузчику, который перетаскивал тяжелые тюки, схватил его за грудки, поволок к себе в кабину.

— Ну-ка, милейший, выкладывай денежки! — потребовал он.

— Какие такие денежки? — удивился рабочий.

— Те, которые ты сейчас упер!

— Да господь с вами, я и не знаю, о чем вы говорите!

— Я же сам видел, как ты заграбастал портфель с деньгами.

— Да убей меня бог, если я хоть видел этот ваш портфель!

Толстяк до самого вечера носился по складу и своей кабине, разыскивая портфель; представляете, он искал его даже под соломинкой, лежащей у порога! И, разумеется, без толку. К концу дня он исщипал и избил сам себя так, что еле держался на ногах. И все время повторял: «Что я теперь скажу жене, этой карге, ведь она меня со свету сживет?!»

Салимджан-ака всегда учил меня: «Если ты напал на кончик ниточки, постарайся размотать клубок до конца!» Эти слова глубоко запали мне в память. Поэтому после работы, недолго думая, отправился вслед за толстяком. Кто знает, быть может, этот тоже прячет свой клад в каком-нибудь подземелье? Надо выяснить.

Жена Адыла-коварного боялась мужа, а толстяк, оказывается, боялся жены.

— Волк или лиса? — игриво спросила она, лишь только толстяк переступил порог.

— Лиса… — помявшись ответил тот.

— Что? Лиса? А вот этого не хочешь? — Жена засучила рукава, показала мужу огромнейший кулак и грозно поплыла к нему. — Вчера заливал мне уши: дескать, не привезли товара, а сегодня, выходит, опять лиса! Опять пустой пришел?! Не-ет, милый, так не пойдет!

— Поверь мне, женушка, стащили у меня всю выручку…

— Чтоб у тебя да стащили деньги?! Расскажи это какой-нибудь дурочке. Учти, тебе сегодня придется поголодать — на ужин не рассчитывай. Сколько уж я маюсь, чтобы наполнить эти несчастные клетки, а муженек проклятый все старается надуть меня!

Клетки? Зачем и чем их надо заполнять?

Я внимательно огляделся вокруг. И заметил то, на что до сих пор не обратил внимания: весь двор — яблони, персики были увешены перепелиными клетками, основанием которых служили тыквенные половинки. Свисали они и с карнизов айвана, и с перекладин деревянной сури. Штук двадцать-тридцать перепелов и перепелок верещали, словно собравшиеся на свадьбу кумушки, — в ушах аж звон стоял. Странно, с каких пор птицы стали клевать деньги?.. Надо вникнуть… Ведь это обязанность милиционера — проверить все, что вызывает подозрение.

Я принялся за дело: и вот тебе загадка, ребус, кроссворд, чайнворд или что еще там?! Ну и хитрецы, ну и ловкачи! Проверил подряд все клетки на айване, слазил на все яблони, персиковые деревья, на старый тутовник, с веток которого тоже свисали перепелиные клетки. И лишь в половине клеток обнаружил двадцать худущих, голодных птиц, остальные были полны деньгами в крупных купюрах, золотыми украшениями и монетами! «Несчастненький» директор хранил свои сокровища под землей, а милая супружница толстяка — над землей, в перепелиных клетках. «Ну и пройдохи, ну и хитрецы!» — не переставал я удивляться про себя. Сфотографировал между тем все клетки и дунул в отделение, как бродяга, за которым гонятся бешеные собаки, то есть, простите, как человек, который очень спешит.

Немедленно проявил в лаборатории отснятые пленки, отпечатал тридцать снимков, взял кассету с магнитозаписью и пошел к своему начальнику.

— Как дела, сержант? — встретил меня вопросом Салимджан-ака.

— Довольно недурно, товарищ полковник, — скромно ответил я и положил перед ним на стол фотографин и магнитофонную кассету, которым он, разумеется, очень обрадовался. Минут через пятнадцать явился Али Усманов, он чуть ли не расцеловал еще мокрые фотокарточки, а запись слушал, как самую очаровательную музыку на свете, слегка покачиваясь из стороны в сторону, мечтательно прикрыв веки. Потом вдруг встрепенулся и воскликнул:

— Молодец, сержант, вы оправдали наши лучшие надежды! Салимджан-ака, — обернулся он к полковнику, — сегодня же возьмите под наблюдение любителей перепелок и их дом!

— Слушаюсь, товарищ начальник! — вытянулся полковник.

— Вы сказали, товарищ Кузыев, что больше всего товара получил заведующий магазином номер шестнадцать? — продолжал Усманов.

— Зато он и взятку дал больше всех!

— Поручаю вам поближе познакомиться с работой этого магазина. И позвольте еще раз поблагодарить вас, сержант. Вы владеете неоценимым талантом, таких людей мы должны всемерно поощрять. Объявляю вам благодарность и сегодня же обращусь в Министерство с предложением повысить вас в звании.

Ну, признаюсь, начальник сказал не «талантом», а «способностями», но ведь это одно и то же — верно? Зато уже все остальное — чистая правда.

Как дела, дядюшка Махсум?

Что скрывать, люблю я поспать и потому всегда просыпаюсь позже, чем надо. Так случилось и сегодня. Когда я открыл глаза, Салимджана-ака не было: давным-давно отправился на работу. Вообще привычка у него такая — часа на два раньше всех заявляться в отделение. Быстренько перекусив, я тоже побежал на службу. Проходя по коридору, услышал громкие голоса, доносившиеся из-за открытых дверей кабинета секретаря партийной организации капитана Хашимовой.

— О, Хашимджан, входите! — крикнула она, заметив меня.

Я вошел. На диване сидел, положив скрещенные руки на колени, Салимджан-ака. Я опустился рядом с ним.

— …Таким образом, я обнаружила женщину, подбросившую вам грудного ребенка. Зовут ее Шарифа. Три года назад работала в столовой на Чорсу, при обнаружении недостачи скрылась. Около года, оказывается, была проводницей в поездах дальнего следования — тоже, видимо, не безгрешно. Потом окончательно связалась с темными личностями и неуклонно покатилась вниз.

— Вы видели ее?.. — нетерпеливо спросил Салимджан-ака.

— Видела, дважды. И даже в последнюю встречу вызвала ее на откровенный разговор. Сказала, что сравнение группы крови малыша и вашей дало противоположные результаты. Ясно, что отец ребенка совсем другой человек, — заявила я. — За все твои художества можешь быть привлечена к ответственности. Лучше откройся мне честно, сестра, ведь я тоже мать, пойму тебя, постараюсь помочь.

— Что же она ответила?

— Расплакалась. Тогда я подала ей бумагу, карандаш, попросила изложить все как было. Она пообещала написать дома и потом принести.

— И что она написала?

— Увы, она исчезла.

— Исчезла?!

— Да.

— Опять двадцать пять. А где малыш?

— В нашем детсаду в круглосуточной группе.

На этом месте разговора я поднялся. Все это, безусловно, интересно, но ведь работа не ждет. Я тоже занимаюсь этим делом, только с другого конца. Вот выполню свое задание — и бремя клеветы с названого отца моего будет отметено прочь. Надев волшебную шапку, я снова взял свою «волшебную» аппаратуру — магнитофон, фотоаппарат и тронулся в путь. На сей раз в магазин смешанных товаров. Я спешил узнать, цело ли все, что вчера получил завмаг, отвалив завскладом большой куш. Спустившись в склад, с облегчением обнаружил, что все товары еще тут, никуда не успели сбагрить.

Затем прошел в кабинет завмага, круглого, как колобок, и черного, точно ворон, человека. Голова его была обрита наголо, самую макушку скрывала черная бархатная тюбетейка. Коротенькие усы, точно смазанные маслом, блестели и издали казались похожими на двух жучков, ползущих навстречу друг другу, чтобы встретиться наконец под самым носом хозяина.

Вчера Толстяк называл его дядюшкой Махсумом. Сейчас он возносил к небу странную молитву, уставившись в грязный потолок.

— О всевышний, ниспошли людям благоденствие, чтобы кое-что перепадало при этом и нам! Надоумь ОБХСС замешкаться, чтобы мы успели сплавить дефицитный товар. Увеличь число людей, стесняющихся или забывающих брать сдачу, и отними руки любителям писать кляузы в книге жалоб и предложений. Аминь!

— Аминь! — повторил я, как эхо, желая посмотреть, как среагирует завмаг. А он даже ухом не повел. Подсел к счетам и давай перебрасывать костяшки туда-сюда. У меня аж в глазах зарябило. «Ну тебя, — подосадовал я. — Развел скуку! Хоть бы потешил чем-нибудь невидимого сыщика»…

Вышел в торговый зал. За прилавками метались тридцать продавщиц, словно угорелые, а очереди не убывали. Я приблизился к одной, с румяными, как яблоко, щеками, и положил перед ней записку: «Будьте осторожны, сегодня здесь работники ОБХСС!» У продавщицы тотчас изменился цвет лица: будто вместо румян залили белила. Перегнувшись к другой продавщице, она что-то шепнула ей. Та кинулась к третьей, третья — к четвертой…