Золотое дно. Книга 1 - Роман Солнцев

— Дядь Вань, не спишь? — Серега, усиленно звякая, размешивал сахар ложечкой в кружке. — А че они все над ней смеются? Она не шалашовка, хоть и официантка. Просто несчастная, дядь Вань, девчонка.

— Ну и ладно, — пробурчал Иван Петрович — Хочешь дружить — дружи.

— Дядь Вань, — Серега подсел на кровать к Климову. — Расскажи какую-нибудь страшную историю. Тогда я ее покорю. А то не верит, что я бывалый.

«Снова то же самое!» Парни вокруг, наконец, укладывались спать, а у Климова болела печень, он чувствовал ее, как зашитый большой гриб, и боль была такая, словно с краешку этот гриб кто-то зубами пробует.

— Комсомольские взносы заплатил? — спросил Иван Петрович.

— Заплатил.

Леха-пропеллер хрюкнул от смеха, Борис загоготал. «И чего смеются, дурни?» А Хрустов, как Левитан в микрофон, пробасил:

— Наш наставник, наш комсорг на общественных началах! Скинь маску, дядь Вань, спой лучше «На Дерибасовской открылася пивная».

Иван Петрович покосился на парнишку с козлиной бородкой и, лишь зная незлобливость Левы, не стал перед сном говорить что-нибудь резкое. Еще и сам разволнуешься, а завтра — на работу.

— Дядь Вань, — обрадовался идее Серега. — Правда, спой, а? Такой вечер, Васильев нас в кореша записал! Или расскажи чего-нибудь!

Климов нашарил рядом на табуретке с выжженными лупой всякими буквами сигареты и спички, закурил и добродушно пробурчал:

— Мальчишки вы, мальчишки… Ладно. Слухайте вот. Мне родя один подарил байку… — И чтобы лучше слушали, добавил. — На Сахалине. Значит, как было дело. Будто в древние времена царевич жил, а пахан его дуба дал, а мамаша замуж похиляла… пошла за братана того пахана. А царевич мозгами поплыл, да-а… и сон видит: будто спит пахан, а дядька ему в ухо расплавленного свинца! Идет царевич, кричит: «Пасть порву! пp-ротокольная морда!..»

Хрустов от восторга ногами засучил в постели:

— Ой, ой-ой! дядь Вань, да это ж — «Гамлет»! Пьеса есть у Шекспира. Во всех театрах идет. О-ой!..

Заскрипели на топчанах, заржали Борис и Леха. И Серега тоже, виновато краснея, залился мальчишеским смехом. Иван Петрович невозмутимо переждал смех, погасил окурок.

— Нарочно я. Вас проверить хотел, приятно ж вам, грамотным, над неграмотным посмеяться. Сами просили блатное… — И резко глянул на Серегу. — Спать! Раз уж так полюбили своего начальника, работайте завтра — чтобы все охренели… — Климов, кажется, впервые при парнях очень длинно выругался, добавив пять или шесть синонимов в слову «охренели».

Это подействовало мгновенно. Через минут пять в комнате № 457 стало темно и тихо. «А я, может, и в воду полезу, — подумал Климов, пытаясь так лечь на печень, чтобы она сладко поныла и замерла. — Вдруг Васильев — человек. И если Туровский не упрется. Хотя кто Туровский против Васильева?..»

(Несколько строк сверху выжжено — Р.С.)

…и гуси, летящие на Север.

Проснулся в добром расположении духа, обтерся на улице снегом до пояса, отшлифовал себя полотенцем, а вокруг него при тусклом свете лампочки со столба стояли, приплясывая, босиком на снегу мальчишки — также закалялись…

— Раз-два, оделись, обулись! Побежали по холодку!

Значительно переглядываясь после вчерашнего разговора с Васильевым, парни приехали в котлован. И морозный ветер не казался жгучим, и вибраторы — тяжелыми. Хрустов поругал за медлительность машиниста крана и даже записал в записную книжку номер крана, будто тот мог куда-то отсюда уехать…

Иван Петрович тоже работал сегодня с особенной, тайной радостью, хотя повода для веселья не было — бригаде пришлось «лечить» плохо затертый бетон — кто-то поленился ночью, оставил крошки. Если сюда валить свежий бетон, он не ляжет вплотную, останется «ракушка». Но даже эта чья-то нерадивость не обозлила Климова, он взял лом и, кряхтя, медленно и настойчиво принялся колотить по окоченевшей массе. И еще больше повеселел, когда увидел сверху, как по железной лестнице в блок поднимается румяный запыхавшийся комсорг Володя Маланин:

— Где… где тут Климов?

Единственно из упорства, не позволяющего Ивану Петровичу старательно суетиться под взглядом начальства (только «шестерка» чувствует спиной этот взгляд), он небрежно отшвырнул орудие труда, сел на доски, закурил и встретил поднявшегося на блок Маланина, как бы скучая.

— Дядь Вань… — выдохнул тот. — Дядь Вань, ты в списке…

Климов вздрогнул и поднялся. «В каком еще? Не дай бог…»

— А у тебя точно есть права водолаза? Ну, работайте, работайте! — Маланин помахал ручкой остальным и полез дальше по лестницам, сваренным из арматуры, в сторону верхнего бьефа.

Иван Петрович торжествуя закурил. «Значит, Васильев человек. И я полезу в воду. Запустим под лед крюки на тросах, сядем, как люди, с перфораторами или еще чем… расчистим дырки, если туда что набилось… — Он прищурился, оглядывая горы и котлован, залитый синим светом солнца. — Хорошо!»

И прикрикнул на Сергея:

— Ты чего?! Ребят же убьешь! Размотайся маленько!

Никонов с красной повязкой на рукаве стоял сегодня за стропальщика. Он показывал машинисту, глядевшему снизу вверх из кабины, куда вести бадью. Бадья нависла над блоком, над очередным бункером, над ожидавшими там, внутри блока, людьми. Серега открывал бункер, отскакивал — и три-четыре тонны жидкого бетона с шорохом сыпались вниз. У Сереги на лице шарф от ветра, он плохо видит, где что, и Климов погрозил ему кулаком. Он-то стоял на старом блоке, выше Сереги, и отсюда все отлично просматривалось.

Бригада Майнашева, как одна из передовых, вела работы сразу в двух блоках — сдавала один, начинала другой — на восемнадцатой секции, на скальном дне Зинтата. Старый блок должны были принять девушки из Строительной лаборатории, могла прийти Маша Узбекова, влюбленная в Леву Хрустова, а могла и комсомольская активистка, по слухам — близкая подруга Валерия Туровского Аня. Лучше бы пригласить Олю Снегирек, тихую, добрую, но она покинула стройку. Нина же, та девушка, с которой познакомился Иван Петрович, в их бригаде никогда раньше не бывала. Ей принадлежал, как выяснил Климов, участок № 1, где работали люди знаменитого Валевахи. «И все равно она сегодня придет сюда!» — решил Иван Петрович.

— Бригадир, — кивнул он Майнашеву. — Зови контролершу.

Майнашев, скуластый, полноватый хакас, топтался на утеплительных опилках.

— Тумаешь, Маша примет плок?

— А почему нет? Пора наращивать новый.

Климов расхаживал по бетону, трогал арматурные прутья, растяжки, бил в доски щитов — все вокруг было крепко, плотно, чисто, на рабочей плоскости ни масляного пятна, ни воды. Он зашелестел брезентом, закрывая рабочее пространство, по небу плыла железная суставчатая рука крана.

— Не зови ее, — предупредил Борис. — На Левку сердита, жениться обещал, а сам кота за хвост тянет.

Климов решился и крикнул Сереге, перекрывая шум и лязг котлована:

— Мигом на первый участок! Зови Нину! Помнишь?

Никонов все понял, завертелся, закарабкался как обезьяна по вертикальным узким лестницам на фоне желтых дощатых щитов, ледяных наростов, вроде бород всех Дед-Морозов страны, по серым бетонным горам с черными трубами и шлангами. Все это сейчас обнажено, а со временем закроется водой, красивыми панелями, дверями, пультами, волшебным светом…

Отвернувшись от друзей, стесняясь сам себя, Климов быстро расчесал бороду расческой, поправил ворот ветхого полушубка, затянул ремень плотно, посмотрел на ноги — сапоги избитые, белесые от бетона и снега.

— Дядечка! — вдруг вырастая рядом с ним как будто из-под земли, воскликнула рыжая девчонка. — Это вы здесь работаете?! А я думаю — где же Жан Габен, который берет девушек в плен?..

У Климова скакнуло в груди, стало жарко. Нет, Ниночка не забыла его. Стояла перед ним, рыжебровая, в старой короткой шубейке, в большой мужской каске и валенках. На плече сумка, вроде военно-полевой. Поймав его прыгающий взгляд, деловито нахмурилась, достала блокнот.

— Бригада Майнашева?.. — что-то черкнула, быстро прошлась по блоку, позыркала глазами, вернулась. — Иван Петрович, я вам лично доверяю. — Эти слова сказала без тени улыбки, очень серьезно.

Климов смущенно закашлялся. Серега, Левка и Борис маячили вокруг с гримасами восторга и недоумения — во старик! Ничего себе девчонку оторвал!..

— Ну, чего вы?! — начал сердиться Иван Петрович. — Как пчелы вокруг меда. А ты!.. — Это он говорил уже Нине. — Не веришь? Думаешь… борода не настоящая? А дерни!

«Что я горожу? Господи! Что я болтаю? Господи!..» Надо сказать, что Климов в сущности, по характеру своему, был всю жизнь дитя. И Нина, понимая это, смеясь, ухватила-таки его за бороду и — правда, несильно — потянула.

— Настоящая! Да я так верила.

Вдохновленный Климов закипел.

— Вот смотри!.. Сними каску и шапку свою. — Она недоуменно, но продолжая улыбаться, сняла. Климов протянул руку, вынул из ее волос заколку. — Смотри! — Он ткнул острой заколкой себе в палец, на черном конце выскочил алый шарик. — Вот!.. Такая же красивая, как у тебя.