Проклятье Персефоны (СИ) - Харос Рина

— Я требую объяснений. Сейчас же.

Судя по тону, каким Эмилия произнесла эти слова, мой вид ее разжалобил, и она решила смягчиться. Я кинул быстрый взгляд в зеркало и скривился: болезненно бледное и осунувшееся лицо, темные круги под глазами от недосыпа, алые разводы на лице и руках от крови истребленных сирен. На некогда белоснежной рубашке виднелось несколько пятен крови, но мне удалось избежал серьезных ранений. Браслет, который я носил, не снимая, в одном месте был разорван, но все равно держался на запястье. Тот факт, что его повредили, значительно ухудшало мое положение. Я старался ухватиться за обрывки здравого смысла и подчинить себе волю, но тело било мелкой дрожью. Мысленно пообещав себе по возвращению подлатать браслет, я перевел взгляд на Эмилию и вымученно улыбнулся:

— Ты пообещаешь, что, выслушав меня, не будешь задавать вопросы сразу? Я могу надеяться, что, услышав мои слова, ты не возненавидишь меня еще сильнее? — несмотря на слабость в голосе, я старался говорить как можно громче, чтобы Эмилия меня услышала.

— Ты не в том положении, чтобы ставить мне условия, Уильям.

Голос, полный презрения, был подобен удару под дых. Подняв трясущуюся руку, покрытую присохшими каплями крови сирен, я попытался прикоснуться к лицу Эмилии, но она резко дернулась в сторону и отползла от меня. Я бы соврал, сказав, что такое поведение не разбивало остатки моего сердца, но я понимал, что я это заслужил сполна. Она имела полное право меня ненавидеть и презирать. Я судорожно втянул в себя воздух и начал свой рассказ.

***

Я начал слышать голоса в голове за несколько месяцев до своего побега из дома. Они сводили меня с ума: то кричали, то смеялись, то ожесточенно спорили. Вскоре я понял, что это не я схожу с ума, а кто-то пытается со мной поговорить.

Как-то в детстве я прочел книгу, спрятанную у отца под половицей у кровати, в которой говорилось о том, что лишь сильные и могущественные существа могут творить подобное. Голоса в голове напоминали смех девушек, совсем еще юных, чтобы скреплять себя узами брака, но достаточно взрослых, чтобы позволить себе прелести плотских утех. Иногда я мог не слышать их днями и неделями, и все мои попытки вывести их на разговор заканчивались провалом. Решив, что это было легкое помутнение рассудка, я зажил прежней жизнью, пока не наступил тот злосчастный вечер.

После того веселья на ромашковом поле и неспешной беседы под старым дубом, я вынужден был отвести Эмилию обратно домой. В душе разгорался пожар, вызванный словами и объятиями девушки. Я долго смотрел ей вслед: солнце уже село за горизонт, и вечер взял полную власть над днем, покрывая все сумрачными красками. Но я не двигался с места и настойчиво продолжал всматриваться в окна обветшалого дома, в котором жила та, без которой эта жизнь не была так мне мила. Лишь когда погасла последняя свеча в ее комнате, я, не торопясь, направился обратно к себе, вспоминая прикосновения и обжигающее дыхание Эмилии на своей шее.

Прошел ни один год, прежде чем я выследил Эмилию. Видимо, сам морской дьявол решил сжалиться надо мной и помочь отыскать ее. Я чувствовал присутствие Эмилии, кровь, отравляющая мое тело, прижилась и стала неотъемлемой частью меня самого. Кровь сирены, с которой началось мое проклятие. Было далеко за полночь, когда я увидел ее. Эмилия сидела одна на краю пирса, обхватив колени руками и тихо всхлипывая. Стоило мне сделать шаг в ее сторону, как она вскинула голову и стала глазами искать, откуда доносится шум. Увидев меня в темноте, она не испугалась, не закричала, а лишь скривила рот и отвернулась, потеряв всякий интерес. Кинжал, который я сжимал в ладони, показался мне слишком тяжелым. Вздохнув, я положил его в ботинок и, пробираясь сквозь неровности и высокую травянистость, присел рядом.

Эмилия не сводила взгляда с водной глади, освещаемой лунным светом. Где-то вдалеке слышались плескание воды и девичий смех.

— было ли тебе когда — то одиноко среди бесчисленного количества людей? Чувствовал ли ты, что твое место не здесь? Чувствовал ли ты себя брошенным и использованным?

Что-то в ее срывающемся на слезы голосе заставило меня вздрогнуть и кинуть мимолетный взгляд на Эмилию. Девушка прикусила нижнюю губу, стараясь заглушить подступающие рыдания, лишь влажные следы на лице были свидетелями ее слабости.

В тот вечер я не смог убить ее, и это стало роковой ошибкой. Нити, связывающие нас, крепки изо дня в день все сильнее, заставляя мое сердце сгорать от любви к чудовищу.

Вернувшись домой, я обнаружил, что мать уже спит. Стараясь двигаться как можно тише, я тихонько прошел в свою комнату и слегка прикрыл скрипучую дверь. Стянув с себя рубашку, я небрежно кинул ее на кровать и, зачерпнув из таза полный ковш холодной воды и вылив на себя, моментально взбодрился. Тело слегка потряхивало от холода, но ни сил, ни желания вытирать влагу у меня не было. Внезапно голову пронзила жгучая боль, от которой тело налилось свинцом, и я вновь услышал голоса.

Они заговорили все разом и звали меня к себе.

Она будет только твоей, неужели ты не желаешь этого? Не желаешь обладать ею? Или, может, нам помочь тебе убить ее, как ты и хотел? Ты хотел, чтобы она страдала, мы можем это сделать.

Голоса затуманивали мой разум, тело не слушалось, мысли путались, не давая возможности прийти в себя. Издав тихий рык, я закрыл глаза и прошипел сквозь зубы:

— Хватит!

Голоса моментально смолкли.

И тут я отчетливо осознал, что так дальше продолжаться не может. Я себя не контролирую и могу причинить вред близким мне людям: матери… Эмилии…

Я был уверен, что у меня не так много времени, поэтому, быстро накинув на себя рубашку и схватив со стола бумагу и перо, я написал прощальную записку матери. Глаза щипало от невыплаканных слез, руки тряслись, но я прекрасно понимал, что голоса не отпустят меня, пока я не сделаю то, что они хотят. Сложив бумагу вдвое, я тихо прошел в комнату матери и оставил на краю ее кровати записку. Тогда я еще надеялся, что сделанное когда-то будет вознаграждено.

Осторожно выйдя на улицу, я тихо прикрыл за собой дверь и, напоследок окинув быстрым взглядом дом, в который мне не суждено было вернуться, двинулся в сторону леса.

В голове у меня неистово возникали мысли о том, как будет убита горем мать, когда, проснувшись, увидит записку и поймет, что ее единственный сын сбежал, даже не попрощавшись. В груди заворочался черный клубок, окутал ядовитыми нитями все тело, когда в мыслях возник образ Эмилии. Взмахнув головой, я лишь сжал кулаки и двинулся дальше в надежде, что до порта осталось не так долго.

***

Спустя несколько часов бездумного скитания по сумеречному лесу, наконец, впереди раздался гогот матросов и шум. Воодушевившись, я прибавил шаг, несмотря на то, что силы были на исходе, и вышел из лесной чащи навстречу солнечным лучам.

Порт представлял собой небольшой участок земли, около которого были пришвартованы корабли, каждый из которых сиял в сумеречных бликах воды. Отовсюду слышались женские зазывные голоса и гулкий бас мужчин, которые пытались сбавить цену на часовое удовольствие. Каждый суетился, что-то выторговывал, перетаскивал или заключал сделки.

Замедлив шаг и пытаясь восстановить дыхание, я проходил мимо каждого корабля, рассматривая мачты, отделку корпуса, паруса, плотно связанные канатами. Все они были примерно одинаковыми, менялся только размер кармы и узор флага. Внезапно мое тело остановилось как по щелчку. Пытаясь пошевелить руками и ногами, я просто не смог этого сделать. Гул в голове начал нарастать, и я устало закрыл глаза, осознавая, к чему это все приведет. Но вместо множества женских криков, я услышал в своей голове бархатный, слегка сипловатый женский голос, который говорил тихо, но властно, из-за чего я невольно сглотнул.

Здравствуй, Уильям. Будь хорошим мальчиком и посмотри в бочку, которая стоит справа в нескольких шагах от тебя. Не бойся, подойди.