Над нами темные воды. Британские подводные лодки во Второй мировой войне - Джон Гибсон

Обычно мы сидели в небольшом баре под названием «Челнок», где были напитки на любой вкус. Там играл на аккордеоне старый чех, русские девушки демонстрировали свои восхитительные ножки и в стельку напивались офицеры-отпускники из Ирака. В этом баре мы часто сталкивались с офицерами французской армии, форма которых была обшита галунами. Они уводили нас в свои космополитические столовые, где мы вместе пели песни разных народов.

Нам очень нравилось бывать в ресторане «Карлтон». Отменная кухня, хорошие вина, для желающих потанцевать играл небольшой оркестр. В отличие от большинства заведений Среднего Востока представление для публики было коротким, но довольно качественным. Там не было навязчивых женщин, которые садились бы вам на колени и всю ночь заказывали самые дорогие напитки. Никто не напивался. Это место любили посещать молодые англичанки.

Добраться ночью до дома всегда было проблемой. Комендантский час начинался в полночь, и очень немногие таксисты имели разрешение на ночной проезд. Мы шли на пляж, окунались в теплую воду, что, кстати, ночью было запрещено, обсыхали и отправлялись в кафе «Мимоза», где до рассвета подавали яичницу с грудинкой.

В это кафе часто заглядывали офицеры. Мы стучали в дверь, нас впускали, и мы оказывались в нереальном мире, где девушки вели себя скромно и сдержанно. За этим внешним целомудрием сразу не разглядишь их истинные намерения.

В Бейруте Восток и Запад сочетались самым невероятным образом. Таксисты-арабы, которые водили новые автомобили, непременно надевали безупречные костюмы из белой ткани в тонкую полоску. На холмах вокруг города стояли монастыри и школы христианской секты маронитов. Арабские лидеры учились в Оксфорде, а молодые ливанки разъезжали в «паккардах» со здоровенными телохранителями. Деньги текли рекой. Магазины были завалены европейскими товарами. В них продавали дешевые чешские предметы домашнего обихода, немецкие фотоаппараты, японские термосы и старые восточные металлические безделушки, привезенные из Бирмингема. В районе, где проживали австралийские солдаты, можно было, как утверждали, приобрести все, начиная от патронов и кончая пушкой. Создавалось впечатление, что австралийцы выставили на продажу половину своих армейских ресурсов.

Этот удивительный и красивый город предоставлял возможности для отдыха и развлечений, каких не было ни в одном другом месте Среднего Востока. Что бы мы ни думали о местных ценах и еврейских рынках, здесь мы получали все, за что платили. И, только поднявшись на холмы, мы заметили подлинное очарование Ливана и культуры его народа.

Мы сидим в небольшом русском кафе в конце улицы, спускающейся от жилого района к гавани. За окном ночь. Очень тихо. Идет комендантский час, и в кафе, кроме нас, лишь несколько подвыпивших арабов. Всего вдоль стен стоит около десятка столов, и большинство их пустует. Хозяин посматривает на нас своими черными глазами. Он только что вышел из тюрьмы, где провел шесть месяцев за пустячный проступок, который оскорбил французов. Его красивая молодая жена бренчит на каком-то струнном инструменте. Атмосфера непринужденная и приятная.

Мы поднимаем рюмки с водкой и произносим тост в честь хозяина. Он кивает нам с саркастическим видом. Французы, что посадили его, тоже пили за его здоровье. Через какое-то время посетителей становится больше и обстановка в кафе оживляется. Мы присоединяемся к пестрой компании за соседним столиком. Здесь, в этом небольшом уютном помещении, чувства и переживания мужчин и женщин можно прочитать на их лицах. Один лишь французский офицер с непроницаемым видом закусывает за столиком у окна.

В углу стоит пианино. Саркастичный хозяин кафе аккуратно садится и начинает играть. Мы замолкаем и вслушиваемся в красивую мелодию. Несколько русских девушек затягивают песню. Закончив ее, они громко сдвигают бокалы. Над столами вьется синеватый сигаретный дым.

Перед нами предстает мужчина в белой одежде, и мы с трудом узнаем в нем начальника морского патруля. В кафе вдруг становится очень тихо. Пианист поднимает брови, руки его застывают над клавишами. Слова начальника патруля доходят до нас не сразу.

– Объявлена повышенная боевая готовность, – говорит он. – Вам необходимо прибыть на лодку. Машина ждет.

Холодный воздух обжигает нас, словно стальное лезвие. В машине очень темно. Посетители кафе машут нам с освещенного крыльца. Мы отъезжаем. Что нас ждет впереди?

Машина несется по плохо освещенным улицам Бейрута. Шофер хранит молчание. Других машин не видно, но время от времени на тротуарах мелькают темные фигуры военных патрулей.

У входа в гавань машина останавливается, и мы, протрезвевшие, уставшие и злые, вываливаемся из нее. В темноте натыкаемся на автоматный ствол. Часовой объясняет нам, что в районе порта нашли какие-то подозрительные предметы – итальянский водолазный костюм или что-то в этом роде. Нам все становится понятно.

Наши лодки по-прежнему стоят у причала. В ярком свете дуговых ламп они похожи на гигантских слизней. Ночную тьму над водой разрезает синий луч прожектора. Он постоянно движется, высвечивая каждый отдаленный уголок гавани.

Перед молом у входа в гавань курсируют два дизельных катера. С них моряки опускают в воду небольшие мины. Работа довольно монотонная, но эти заряды способны перебить хребет любому итальянцу, который попытается пролезть сквозь сети.

На борту нашей лодки дежурный офицер держит ситуацию под контролем. Одной рукой он нежно поглаживает пулемет. Зубы его сверкают в темноте, когда он произносит:

– Боже! От вас несет, как от винной лавки!

Чуть ниже, наклонившись вперед, стоят вахтенные и внимательно вглядываются в поверхность воды. Возле каждого лежит мощный заряд. Любой объект, который попытается приблизиться к нашей сети, будет немедленно взорван. Позади нас Бейрут. Город спит, но в маленьком кафе сейчас поют песни русские девушки. С моря дует прохладный ветерок. Мы ежимся, стоя на холодном мостике. Где-то вдалеке в море мигает одинокий огонек, и мы утешаем себя тем, что находимся в гавани.

Через несколько часов небо над сирийскими горами начинает светлеть. Перед рассветом становится холоднее. Ствол пулемета обжигает мою ладонь словно кусок льда. В открытом люке боевой рубки виден мягкий свет главного поста, который манит нас своим теплом. Неожиданно из темноты раздается громкий голос:

– Отбой! Пулеметчики, разойтись. Заряды оставить на палубе. Отбой.

Мы вздыхаем с облегчением, и из наших ртов вырывается облачко пара.

Внизу, в кают-компании, жарко. На часах половина пятого. Мы вдруг осознаем, что страшно устали. Кто-то предлагает немного выпить перед сном. Звякают бокалы, из потайного места появляется бутылка виски. Вчетвером садимся за стол, с усталой задумчивостью потягиваем виски и смотрим на приклеенные к абажуру фотографии красоток. Это маленькое, похожее на железнодорожное купе помещение – наш дом. Дежурный офицер трет глаза: