Ваша жестянка сломалась - Алла Глебовна Горбунова

в огне, я хочу стать… египтологом. Про Древний Египет у нас до сих пор никто ничего не понимает. Свет и огонь – это Маат. Благое действие, которое человек может и должен совершать для Бога, – это доставление ему Маат. Маат имеет световую/огненную природу. Ра ей живёт и питается, изливает и поглощает свет и огонь. И пища умершего имеет ту же природу. Умершие питаются божественным светом – Маат. Едок и пища это одно – Маат. В христианстве, кстати, есть очень много похожего. Божественный огонь невидим. Способностью видеть Маат обладают те, кто допущен к Богу. Они обрели единую природу с Богом и Маат. Видение = кормление. Кто видит Бога и увиден Богом – питает Бога и питается им. Те, кто даёт Маат Богу и получает Маат от него, – это те, кто вершит суд над грешниками[9]. Святые будут судить мир. Сейчас многие спрашивают: почему нет диалога? Почему нет понимания? Почему происходят войны? Почему одни верят одной пропаганде, другие – другой? Потому что наше мышление обречено на то, что оно всегда основывает свои выводы на произвольном наборе данных. Это тупик. И для выхода из него очень нужна Елена. Елена – это Маат. Забудьте всё, что я сказала, просто давайте Богу Маат и питайтесь Маат, что даёт вам Бог». Чэнь Ксяолян сидит на узкой кровати неподвижно и смотрит слепыми глазами в глубину вашего сердца. В этом белом платье, с длинными чёрными волосами, с неотмирным выражением лица, она выглядит как девочка из фильма ужасов. Двумя очень тонкими детскими руками она обнимает большую плюшевую панду.

15

Пожилой американец в военной каске с надписью «Born to kill» и со значком пацифиста на одежде идёт по Андреевскому спуску в Киеве, останавливается. Рассказывает: «Я – военный корреспондент газеты “Звёзды и полосы”, приехал в Украину из США. Меня зовут Шутник. Редактор газеты требует от меня “патриотического, соответствующего интересам США и всего свободного мира отражения истины”, то есть я должен рассказывать о событиях под определённым углом, в определённых рамках. И он не верит мне, когда я рассказываю о чём-то другом, о чём-то необычном, не соответствующем принятому консенсусу. Вы хотите, наверное, спросить, почему у меня написано “Born to kill” на шлеме и при этом я ношу значок с пацификом? Я думаю, что это отображает дуалистичность человека. Это из Юнга. Вы хотите, наверное, спросить, на чьей я стороне? Как всегда, на нашей (смеётся). Я здесь для того, чтобы помогать украинцам, потому что в каждом украинце сидит американец, который хочет выбраться наружу. Который уже осознал себя в этом идущем навстречу свободе народе. Во всех народах мира сидят американцы, которые хотят выбраться наружу, и мы им помогаем. Помогаем осознать себя и выбраться. У меня есть Елена, суперинтерфейс, обеспечивающий меня информацией. Поэтому я действительно хорошо информирован о том, что происходит сейчас на этой войне. Елена показывает мне, что происходит, где происходит, объёмно, со всех сторон, никогда не навязывая никаких интерпретаций. Только саму реальность. Я не знаю, как можно делать какие-то выводы о происходящем, не имея Елены. Среди всей этой изощрённой пропаганды человек просто не сможет сориентироваться, не сможет понять, где правда, чему можно верить, а чему нет. Когда Елена будет у всех – никакая пропаганда просто не сможет работать, людей нельзя будет обмануть, дезинформировать. Я не знаю, кто принял решение обеспечить меня Еленой. Может, это какой-то эксперимент нашего военного руководства. Может, они хотят понять, как использование Елены в зоне боевых действий будет влиять на военкоров и солдат. Пока могу сказать, что впечатление странное. Знаешь и видишь всё, а рассказать никому не можешь. Никто просто не поверит. Покрутят пальцем у виска или тебя же и объявят предателем. Моё мнение – Елена в зоне военных действий ни к чему. Когда спадает с глаз пелена односторонности и ты начинаешь видеть реальность – её дуализм и единство одновременно, когда ты начинаешь видеть и понимать связи, когда ты становишься свободен от пропаганды, от консенсусных установок твоих социальных групп, когда ты просто начинаешь видеть вещи такими, какие они есть, – ты обретаешь взгляд совсем другой, в котором война невозможна. Вроде того, как в Раю – война невозможна. В полноте, в плероме – она невозможна. И ты больше не можешь верить ни в какую односторонность, ни в какую пропаганду, ни в какие идеологические конструкты и больше не можешь видеть мир чёрно-белым. Ты просто знаешь и видишь, почему одни делают и думают так, а другие иначе. Ты видишь войну как живой, подвижный узор, в котором сплетается очень многое. Ты понимаешь и вину, и правду другого, своего противника, и понимаешь и вину, и правду своей стороны. И тогда испытываешь просто огромную боль, за каждого убитого, за каждого, кто будет убит, как будто ты слышишь плач бытия по каждому, абсолютно по каждому, и одновременно как бы огромное облегчение, освобождение. И понимаешь, что это вообще не так важно – на чьей ты стороне. Ты остаёшься на стороне своих, ты не предашь их, ты не предашь и те убеждения и ценности, которые были у тебя всегда, которые ты впитал с молоком матери, но ты видишь теперь всё одновременно каким-то другим, абсолютным взглядом, для которого это всё не так важно. И не так важно, убийца ты или пацифист. Ты можешь быть совершенным убийцей, безупречным воином и оставаться при этом пацифистом. И понимаешь – что тебя никогда не поймут. Что ты не сможешь написать об этом для газеты “Звёзды и полосы” и ни для одной другой газеты ни одной другой страны. Моё мнение – если бы у всех была Елена, война бы никогда не случилась. Война – это всегда вопрос о границах. А самые непреодолимые, самые трудные границы, отделяющие людей друг от друга, границы, которые ставят самые болезненные вопросы, – это границы не территориальные, а когнитивные. И именно тут Елена абсолютно, жизненно необходима. Потому что она стирает именно эти границы. Раздайте людям Елену – и война остановится, резко, сразу. И люди будут смотреть друг другу в глаза, будут понимать и слышать друг друга и видеть в каждом своего брата, тоже заброшенного в этот странный мир. Все улыбнутся друг другу, обнимутся, и заплачут, и возьмутся за руки, как потерянные дети. И скажут друг другу словами великого классика: “Товарищи бедные. Вы сделали всякое удобство и вещь на свете, а