Аэропорт. На грани катастрофы - Артур Хейли

достиг ничего. Брак его близок к краху – во всяком случае, есть все основания так полагать, – а это значит, что он может потерять и детей. Да и аэропорт, где он отвечает за жизни тысяч и тысяч ежедневно доверчиво стекающихся сюда людей, приходит в упадок, несмотря на все его усилия и попытки кого-то в этом убедить. Не удается ему удержать дело на том высоком уровне, которого он сумел было здесь достичь.

По пути к себе он не встретил никого из подчиненных. Тем лучше: обратись сейчас к нему кто-нибудь с вопросом, он мог бы ответить резкостью. Войдя в свой кабинет, он сбросил пальто прямо на пол. И закурил сигарету. Вкус у нее был какой-то горький, и он тут же ее загасил. Шагнув к столу, он почувствовал, как снова – еще сильнее, чем прежде, – заныла нога.

Было время – как давно, казалось, это было, – когда в такие вот вечера, если больная нога начинала его беспокоить, он отправлялся домой, и Синди укладывала его в постель. Сначала он принимал горячую ванну, потом ложился ничком на кровать, и она массировала ему спину и шею холодными крепкими пальцами, пока боль не утихала. Сейчас трудно даже представить себе, чтобы Синди стала этим заниматься, а если и стала бы, едва ли это теперь ему помогло. Когда нарушается связь между людьми, она нарушается во всем – не только в том, что люди перестают друг друга понимать.

Сев за стол, Мел опустил голову на руки.

И вдруг, совсем как раньше, на поле, его пронзила дрожь. В эту минуту в тишине кабинета зазвонил телефон. Мел не сразу снял трубку. Звонок продолжал трещать; неожиданно Мел понял, что это звонит красный телефон, который стоит на столике рядом с его письменным столом, – телефон особого назначения. В два прыжка он подскочил к нему.

– Бейкерсфелд слушает.

Он услышал какое-то позвякивание и шумы на линии: его подключали к нужному номеру.

– Говорит КДП, – услышал он голос руководителя полетов. – У нас в воздухе ЧП третьей категории.

Глава 9

Кейз Бейкерсфелд, брат Мела, уже отработал треть своей восьмичасовой смены в радарной КДП.

В радарной буран тяжело сказывался на людях, хотя они и не ощущали его. Стороннему наблюдателю, подумал Кейз, не понимающему, о чем говорят все эти экраны, могло казаться, что буран, бушующий за стеклянными стенами диспетчерской, на самом деле разыгрался за тысячи миль отсюда.

Радарная находилась в башне, этажом ниже застекленного помещения – так называемой «будки», – откуда руководитель полетов давал указания о передвижении самолетов на земле, их взлетах и посадках. Власть тех, кто сидел в радарной, простиралась за пределы аэропорта: они отвечали за самолет в воздухе, после того как он выходил из-под опеки местных наземных диспетчеров или ближайшего регионального КДП. Региональные КДП, обычно отстоящие на многие мили от аэропорта, ведут наблюдение за основными авиатрассами и самолетами, следующими по ним.

В противоположность верхней части башни радарная не имела окон. Днем и ночью в международном аэропорту Линкольна десять диспетчеров и старших по группе работали в вечной полутьме, при тусклом лунном свете экранов. Все четыре стены вокруг них были заняты всякого рода оборудованием – экранами, контрольными приборами, панелями радиосвязи. Обычно диспетчеры работали в одних рубашках, поскольку температура зимой и летом была здесь – чтобы не портилось капризное электронное оборудование – около двадцати восьми градусов.

В радарной принято держаться и говорить спокойно. Однако под этим внешним спокойствием таится непрестанное напряжение. Сейчас это напряжение было сильнее обычного из-за бурана – оно особенно возросло за последние несколько минут. Впечатление было такое, точно кто-то до предела натянул и так уже натянутую струну.

Напряжение усилил появившийся на экране сигнал, в ответ на который в диспетчерской сразу замигал красный огонек и загудел зуммер. Зуммер умолк, но огонек продолжал мигать. На полутемном экране вдруг возникла так называемая «двуглавка», похожая на дрожащую зеленую гвоздику: она оповещала о том, что где-то самолет терпит бедствие. Это был военный самолет КС‑135; находясь высоко над аэропортом, он попал в шторм и запрашивал о срочной посадке. У экрана, на плоской поверхности которого возник сигнал бедствия, работал Кейз Бейкерсфелд; к нему тотчас подключился старший по группе. Оба стали срочно давать указания соответствующим диспетчерам – по внутреннему телефону и другим самолетам – по радио.

Руководитель полетов на верхнем этаже был немедленно поставлен в известность о сигнале бедствия. Он, в свою очередь, объявил ЧП третьей категории и оповестил об этом все наземные службы аэропорта.

Экран, на котором сосредоточилось сейчас всеобщее внимание, представлял собой стеклянный круг величиной с велосипедное колесо, горизонтально вмонтированный в крышку консоли. Стекло было темно-зеленое, и на нем загоралась ярко-зеленая точка, лишь только какой-нибудь самолет появлялся в воздухе в радиусе сорока миль. По мере продвижения самолета передвигается и точка. У каждой точки ставится маленький отметчик из пластмассы. В обиходе отметчики эти называют «козявками», и диспетчеры передвигают их рукой, следуя за продвижением самолета и изменением его положения на экране. Лишь только в поле наблюдения появляется новый самолет, он тут же оповещает о себе по радио и соответственно получает своего отметчика. Новые радарные системы сами передвигают «козявок» – на радарном экране появляется соответствующая буква и указание высоты, на которой идет самолет. Однако новые системы еще не были широко внедрены и, как все новое, имели недостатки, требовавшие устранения.

В этот вечер на экране было необычно много самолетов, и кто-то даже заметил, что зеленые точки плодятся с быстротой муравьев.

Кейз сидел на сером стальном стуле у самого экрана, низко пригнув к нему длинное тощее тело. В его позе чувствовалось предельное напряжение: ноги так крепко обхватили ножки стула, что казалось, приросли к нему. В зеленоватом отблеске экрана его глубоко запавшие глаза были как два черных провала. Всякого, кто хорошо знал Кейза, но не видел его этак с год, поразила бы происшедшая в нем перемена – изменилось все: и внешность, и манера держаться. От прежней мягкости, добродушия, непринужденности не осталось и следа. Кейз был на шесть лет моложе своего брата Мела, но теперь выглядел много старше.

Его коллеги, работавшие с ним в радарной, разумеется, заметили эту перемену. Знали они и ее причину и искренне сочувствовали Кейзу. Однако их работа требовала точности. Вот почему главный диспетчер Уэйн Тевис так пристально наблюдал за Кейзом и видел, как нарастает в нем напряжение. Худой, длинный техасец с медлительной, певучей речью, Тевис сидел в центре радарной