Ласточка на запястье - Даша Моисеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В семье Кирилла никто никогда не умирал, если, конечно, не считать бабушек и деда. Но смерть пожилого всегда казалось чем-то уставным и от этого не страшным. Для него смерть в молодом возрасте казалась ошибкой, умершие люди — декорацией, а подвиги и жертвы — выдумкой мечтательных авторов. Он будто единственный человек в мире, где все события происходят как бы для него, как бы для атмосферы и нагнетания жути.
Ещё пару лет назад они с Зоей смотрели фильмы про крушения и восхищённо представляли, как их школу разнесёт огромная, непонятно откуда взявшаяся волна. Представляли, как они, подобно героям кино, спасают своих одноклассников, жертвуя своей жизнью, как делают баррикады, как твердят учителям, что делать. Порой мечтали о зомби, о ходячих трупах учеников, с которыми их класс, разумеется, единственный выживший, будет ходить по пустым улицам города с дробовиками и мочить всех остальных. О том, что, если их мечты кто-то исполнит, погибнут чьи-то дети, родители, сёстры, братья, они, разумеется, и не думали. С содроганием Кирилл вспомнил, с каким интересом и азартом они узнавали события катастроф, как им было интересно смотреть на трупы. Тогда всё казалось игрой, фильмом, где всё — нелепая постанова.
Вот только в сознании что-то щёлкает, когда тот, с кем ты, пусть даже и когда-то давно, общался, уходит из жизни. Когда тот самый знакомый, повинуясь своим мыслям, делает шаг вперёд с крыши и разбивается, добровольно отправившись на тот свет. Что нужно было пережить, чтобы решиться на такое? Что нужно решить в своей голове, чтоб переступить черту, после которой уже не будет ни возврата назад, ни чего-то иного. Столкнувшись со смертью, понимаешь, что все люди — это такие же, пусть и непохожие на тебя, личности.
Мир — не фильм, не спектакль и даже не книга. Вокруг тебя не актёры, а настоящие люди, может, в чём-то разные, но определённо похожие на тебя. Защита психики выключается, и колючее, зловещие осознание реальности смерти пробирается в твоё сердце. И тогда катастрофы не становятся заманчивыми, обезображенные после страшных событий, трупы — интересными, а жизнь ушедшего героя — сказочной. Смерть становится твоей очевидной реальностью.
— Мы могли бы показать книгу полиции, но теперь у нас её нет. — Гриша раздражённо стукнул по столу. — Мы с Зоей решили навестить нашего бывшего завуча и попробовать что-то узнать. Что и как, честное слово, не знаю. Сейчас думаю, что было бы неплохо удостовериться в том, что все жертвы учились в нашей школе когда-то. Может, списки остались, или ещё что. Думаю, такое доказательство будет интересно полиции, они смогут найти общую цепь между жертвами и решить это дело.
— Я думал, Зоя сама захочет во всём разобраться. — Кирилл грустно улыбнулся.
— Мы уже на маленькие дети, мечтающие стать героями. — ответил на это Лебедев. — Сам понимаешь. Мы тут точно ничего не решим, но можем подсказать, если найдём доказательство причастности жертв к школе, а ещё лучше, к клубу. Хотя, весьма вероятно что это всё ничего особо и не значит.
— А стишок то вы хоть отдали? Показали бы запись на странице и вот что нашли в портфеле. Мне кажется это куда разумнее.
— Он был вложен в ту дурацкую книгу между страниц. — обреченно выдохнул парень. — Заканчивай быстрее. Хотелось бы сходить на гору и отдохнуть немного. Заебался за весь этот день.
— Понимаю. — хмыкнул Кирилл, возвращаясь к работе.
На улице стояла кромешная тьма. Если фонари в городе хоть как-то освещали пространство, то вот на горе всё будто было накрыто чёрной вуалью. Длинные деревья казались неприступными замершими чёрными гигантами. Небо, свинцовое, тяжёлое, давило на сознание. Гриша и Кирилл подбирались всё ближе к поваленному бревну, освещая себе путь фонариками мобильных телефонов. В рюкзаке Гриши бились друг об друга бутылки с Черноголовкой. Дойдя да бревна, парень бросил рюкзак на землю и залез на бревно, смотря вдаль, на подсвеченный тусклыми огнями город.
— Всё это кажется безумием. — заметил Кирилл, доставая из рюкзака друга бутылки. — Самоубийства в нашем городе, проваленная взрослая жизнь, пандемия. От этого ведь, прикинь, реально люди умирают. И довольно много. Почему мир решил сходить с ума именно после нашего выпуска?
Гриша лишь пожал плечами, царапнув пальцами шершавый ствол. Он бы и сам хотел знать на этот вопрос ответ. Почему всё так резко изменилось именно после их выпуска? Словно две жизни на две половины разделили, не спросив, надо ли это тебе. Разве жизнь вообще привыкла спрашивать?
— Знаешь, моя мать перед смертью говорила всё время, что это только начало. — осипшим голосом сказал Гриша.
Кирилл забрался к нему и протянул бутылку. Гриша, благодарно кивнув, взял её, и, откупорив крышку, сделал глубокий глоток.
— Так что там говорила твоя мама?
— Она всё время твердила, что наступит переломный момент. Что мир сейчас должен сделать выбор. Знаешь, вспоминая её слова, у меня мурашки по коже идут.
— Как бы я ни уважал твою маму, не думаю, что она была права. — Кирилл пожал плечами. — Сам посуди. Конец света все предсказывали.
— Но то, что происходит сейчас, пугает не меньше…
Кирилл снова царапнул пальцем кору. Вдалеке город, казалось, окутывала дымка. Словно проклятие, незаметно настигающее людей.
— Как ты пережил?
— Никак. — Гриша делает паузу, а затем добавляет: — Я словно нахожусь в теле чужого человека. Делаю вид, что всё хорошо, что всё как надо. Только кажется, если я расслаблюсь или сделаю что-то не так, то тут же упаду в бездну принятия неизбежного. Никогда и ничто уже прежним не будет. Да и мир, судя по всему, ожидает нечто более пугающее.
Кирилл на это ничего не ответил. Гриша знал, что он тоже чувствовал это, но не хотел признавать. Чувствовал этот страх перед неизбежными переменами мира и ставшей уже цикличной тревожность. Что-то идёт в этом мире не так, и было ощущение, что дальше ничего, кроме конца, их и не ожидало. А вот что «это» покажет только время. Пока Гриша размышлял над этим, время стало уж совсем поздним. Почти все фонари отключились, оставив множество улиц в темноте. Лишь редкие яркие полосы главных дорог делили этот мрачный город.
— Интересно, а что сейчас делает Зоя?
Её руки тряслись, когда она держала
