Графоман - Бронислава Бродская

них, но чего-то все-таки нет. Валера таких называл 'слишком умные'. А разве можно быть умной 'слишком'? Ума много не бывает. Или бывает? Не в уме дело. Маша вовсе не была дурой, Гриша не смог бы с дурой жить. Просто ее ум был 'женский' со скосом в эмоциональность, интуицию и мудрость, не в 'голый' интеллект. А потом … Маня, ее смех-колокольчик, звонкий, откровенно зазывный, ее рыжие волосы в небрежном узле, а главное глаза … там всегда было обещание и избирательная доступность, готовность разделись удовольствие, знание чего-то тайного, женского, которое звало … но не всех, а только его, Гришу. Он же когда-то угадал все это в глазах совсем молоденькой неопытной девчонки. Угадал … и ее волосы рассыпались по спине для него. Прав Валерка: такие женщины, как Маня, были умными, но не 'слишком умными'. Этому не существовало определения, да оно им с Валером было ни к чему. Они и так понимали, о каких женщинах речь.

Проблема была в том, что они с другом очень многие вещи понимали одинаково и однажды их единомыслие дало сбой. Гриша не любил об этом вспоминать, не разрешал своим мыслям сворачивать в эту сторону. Но как не думать? Женская суть его завораживала, ее было очень интересно понять. Почему баба ищет любовника? Зачем ей другой мужик? Зачем? Муж плох? Ну тогда понятно. Тут другое: к чему искать от добра добра? Что ведет в таких случаях мужчин было понятно, тоже мне тема! А вот бабы … А если написать что-нибудь на эту тему, но от лица женщины?

Гриша ехал на занятия и думал о новом рассказе или небольшой повести: он-она-конец любви. Про встречу с классом он не думал совсем. Класс оказался сложным, т.е. двадцать с лишним человек не представляли никаких проблем, но среди нормальных доброжелательных ребят затесалась одна, как Гриша про себя думал, 'гнида'. Типичный кошмар преподавателя. Такие студенты попадаются нечасто, но если уж не повезет, так не повезет. Коллеги с полу-слова поняли бы о чем речь. На этот раз сзади села высокая красивая девушка, с неподвижным лицом и несколько коровьем выражением. Было видно, что она себя 'несет' и считает много выше среднего, поэтому ей многое дозволено. Там все ясно: избалованная девчонка из небедной семьи, не привыкшая себя ни в чем подстегивать. Если трудно и не получается, то виноваты все, только не она. В Москве Гриша таких не встречал, а здесь их было хоть пруд пруди. Сначала цаца задавала много ненужных с подковыркой вопросов, потом Гриша получил от нее пару имейлов с раздраженными сетованиями, что она 'ничего не понимает … и не мог бы он …'. Гриша знал, что она неспособна серьезно работать, начнет заваливать все тесты, и обвинять лично профессора Клибмана в своих неудачах, призывая, кстати, других подтвердить ее недовольство, пытаясь создать против него коалицию 'недовольных'. Раньше Гриша нервничал, но давно понял, что лучший способ оградить себя от таких цац – это нажать, самому пойти а атаку. А где ваша тетрадь с заданием? Не знаете? Странно… вот страница в учебнике, где об этом этом говорится. Меня не поняли? И учебник тоже не поняли? И так далее. Способов было много. Такие никогда не грозили пожаловаться, они просто жаловались у преподавателя за спиной, сгущая краски, выгораживая себя, и призывая в свидетелей весь класс. Ничего такого бояться не стоило. Начальство было на каникулах, и даже если бы какие-то 'разборки' состоялись, так с Гришей один раз было, 'гнида' ничего бы не доказала, попала бы в калошу, к тому же кафедра традиционно, не считая каких-то вопиющих случаев, брала сторону своего преподавателя. Нет, Гриша эту мерзкую Хейли не боялся, но просто знал, что целых две недели ему придется терпеть в классе ее злую морду, невежливые фырканья и демонстративные захлопывания тетради. Да, хрен с ней.

Гриша полностью переключился на свою 'неверную жену'. Он стал 'ею' и перестал что-либо вокруг себя замечать, с досадой предвкушая, что занятия сейчас его вынужденно отвлекут от писания в голову своего рассказа, схема которого уже полностью у него сложилась. Ему хотелось оказаться у своего компьютера, а не у доски. Гриша вздохнул, и начал парковаться. Было еще совсем рано и прохладно. Паркинг был практически пустым.

Гриша вернулся домой после трех. Быстренько поел и пользуясь Маниным отсутствием, уселся к компьютеру. Он открыл чистую страницу, торопясь немедленно вылить на нее свои мысли.

Награда за страх.

Название придумалось как-то сразу. Итак … схема:

Она, молодая еще женщина, симпатичный муж, двое детей. Живут с ее родителями. Она – бывший геолог, но поскольку это начало 90-ых ( на забыть указать какую-нибудь веху времени), ей приходится работать в геологическом магазине 'Самоцветы', где она просто продает камни и изделия из них, может дать желающим консультацию. Работа ее устраивает, но она ее не любит. Муж часто в командировках, но у них все хорошо. Дети – школьники младших классов. Где-то она встречает военного, майора, он служит в московской военной прокуратуре. У них роман. О романе вскользь … роман и роман. Военный ею идеализируется, ему приписываются какие-то качества из романов о дуэлях и белогвардейских романсов. Он – офицер и связан для нее с опять же книжным понятием 'честь'. Получается, что она любит форму, человека она в форме не видит. Получается, что ее муж обычный скучноватый инженер, а ее 'душка-военный' – 'голубой князь. Устоять она не может.

И вот … сюжет: она оставляет с мамой детей и сломя голову бежит на свидание с 'князем'. Князь всю ночь 'дежурант' по Москве, будет на службе с 7 вечера до 7 утра. У него времени – вся ночь и он звонит и приглашает ее к себе на работу. Она, все бросив, идет … Там все происходит пошло и банально. Она уходит и тут … взлет нарратива, кульминация: возвращаясь домой, ей приходится пережить самый большой страх своей жизни. Даже не страх, а животный ужас, который ее полностью излечивает от наваждения. Лечит от адюльтера жестоко и веско. Она возвращается домой другим человеком, по-новому оценив то, что у нее есть и полностью до отвращения, разочаровавшись в своем майоре.

Начало рассказа, кто да что, Грише писать сейчас не хотелось. Он начнет сразу с кульминании, а там … все приложится. Гриша принялся печатать почти без ошибок. Желание передать эпизод 'страха, как лекарства' было непреодолимым. Он только боялся, что кто-нибудь позвонит и отвлечет его: