Графоман - Бронислава Бродская

– Зачем?

– Ну, как … она жила своей работой. Что теперь все бросить? Нельзя. Надо успеть. Считай, что это дело ее жизни. Девка не успела … ни с семьей, ни с детьми … и со мной ей не так уж повезло … Пусть хоть работу свою защитит. Она способная баба.

– Ну, она же будет понимать, что это ты, а не она сама … какой прок-то? Да и будут ли у нее силы защищаться? Может лучше забить на это?

– Не думаю. Я должен сделать все очень быстро. И я сделаю. К концу лета все будет готово. Она не умрет пока не защитится. Осенью все будет … Это мой перед ней долг. Да, собственно, у нее основное уже готово. Я все обобщу. Пусть у нее будет блестящая защита. Хочу увидеть ее счастливой.

– Валер, я если бы … не ее болезнь … у вас все нормально. Я не спрашивал, а ты не говорил. Ты ее любишь? Как ты будешь без нее жить?

– Ладно, Гриш, ты спросил, я отвечу. Нет, я ее не люблю. Я был ей увлечен: молодая, красивая, способная … но сейчас этого уже нет. Понимаешь я понял, что эта девушка должна быть счастлива как-то по-другому, не со мной. Да, и не в ней дело. Дело во мне. Она, Гриш, слишком необычная: не истерит, не плачет, не кричит. Она не то, чтобы не испытывает эмоций, она их не показывает. С точки зрения японцев, их эмоции могут ранить близкого человека, а значит их следует держать под контролем, не терять лицо. Я так не умею, мне это непонятно. Она замолкает, а если на нее посмотреть, попытаться объясниться, у нее на лице появится мягкая блуждающая улыбка. Но что там за этой улыбкой-фасадом? Я не знаю. В последнее время у меня ощущение, что я живу с красивой, хрупкой, фарфоровой куклой. Она убирает, готовит еду, подает мне все … почему она это делает? Любит меня, или такова ее роль в японском структурированном обществе? Она так себя ведет, потому что так надо вести себя с мужчиной. Я не привык к таким женщинам, и уже не привыкну. Слишкой она японка. Да, я хотел от нее уйти, созревал. А она сама от меня уходит, это горько, я не хотел этого, видит бог....

Гриша не прерывал Валериного монолога. В первый раз друг говорил с ним об Йоко. Валера уже целый год жил со своей аспиранткой, помогал ей, у них была общая цель и интересы. Валера был увлечен и Гриша ему немного завидовал: друг обладал девушкой, в которой сочеталась современность и экзотизм. Йоко, изящная статуэтка с мощным научным потенциалом … Да, надо честно признаться: у Валеры женщина 25 лет, а у него Маруся 52 лет … Аллка старше, чем Йоко … Валерка – везунчик. Как всегда. И вдруг … 'я живу с куклой'. Валерке вовсе не было так уж хорошо. А теперь еще и это …

– Я слышу тебя, Валера. И вот я тебя спрашиваю: как ты? С тобой как? Как ты будешь жить?

– Да, при чем, Гриш, тут я? Хорошо я буду жить без нее жить. Прекрасно. Наверное скоро забуду. Постараюсь забыть. Я же – эгоист. Вот в чем ужас! Она умрет, я – нет. Вот так я тебе честно говорю.

– А она тебя любит?

– Не знаю. Азиаты – другие. Кто я для нее? Мужчина ее жизни, отец ее будущих детей? Учитель? Я так и не понял. Может я для нее 'сенсей'? Какое сейчас это имеет значение. Не думал я, что с ней так все будет закончено.

– Валер, мне приехать?

– Нет, ее не будет, а я буду все лето работать. Может на ее защиту приедешь … посмотрим.

Гриша повесил трубку и еще очень долго не спал. Звонок друга взбудоражил его. Молодая женщина обречена. Гриша сразу стал видеть в этой ситуации себя. 'А я ?' – вот что его интересовало. Смерть? Он боялся не столь смерти, сколь сопутствующих ей страданий. Если ты способен думать, размышлять о происходящем, о тех, кого ты оставляешь, тогда да – уходить невыносимо, но если твоя жизнь превращается в невыносимые мучения, ты делаешься комком боли, то, нет, жить уже не хочется, смерть кажется избавлением. Что тут думать, это так. А вот, если бы он был на месте Валеры, если бы его девушка … А тут все сложно. Гриша и не заметил, что совершенно перестал думать о Йоко и Валере, его мысль приняла размытый характер проблемы в целом: терять любимую девушку. На свете же уже есть маленький роман Эрика Сигала 'История любви': молодой парень теряет любимую, которая умирает от рака, как говорится 'у него на руках'. Но в том-то и дело … про 'любимую' – романтично, а про … уже нелюбимую? … как? Уже не в силах сопротивляться желанию писать, Гриша встал, пошел к компьютеру и немедленно, очень быстро, ничего не стирая, начал набрасывать схему будущей книги:

-Экзотическая любовь: молодая японка, для которой ты – наставник и Учитель, с 'большой буквы'. Она смотрит на него снизу вверх в прямом и переносном смысле. Он ее выше на полторы головы, вдвое тяжелее и старше. И знает в 5 раз больше, и опыта у него в 10 раз больше. Он – ее идол.

– Долгий, длиною почти в год, период наслаждения маленьким хрупким желтоватым матовым гибким телом, идеальным, хотя и не в европейском смысле: ноги не длинные, чуть кривоватые и слишком плотные. Зато узенькая спина, тончайшая талия, миниатюрное точеное лицо с пристальными глазами-стрелами, нежная, ровная, без изъянов кожа. Наслаждение своей властью, авторитетом, доминирующей силой.

– Осознание разности между нею и собою, взаимного глубинного непонимания. Невозможность постичь 'чужого'. Глухое раздражение несовпадением. Речь сводящаяся только с правильному английскому иностранцев, другой культурный и жизненный опыт, другой менталитет, полное отсутствие чувства юмора, взаимное грядущее неприятие их семей.

– Одиночество вдвоем, самое страшное и безысходное, потому что другой не дает поводов для конфликта, нет разрядки, напряженность не уходит, а только копится. Каждый день приближает к концу, но предлога поговорить и попытаться объяснить ситуацию не находится. Да, и поймет ли она 'ситуацию'? А ей хорошо? Видит ли она, что что-то не так, или всем довольна? А вдруг она всем довольна? Тогда он причинит ей боль! Больнее всего – не