Манифик - Тимур Александрович Темников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маман? Для Виталины она была смешной. Теперь. Потому что жалеть ее было не за что. Раньше, в зависимости от собственного возраста, у Дрозд к ней было разное отношение. Поначалу в чувстве дочерней любви была абсолютная вера в правильность материнских поступков. Это часто проявлялось в подражательстве. Ее мать всегда была нарочито женственна, но не как заботливая хранительница чьего-то эго, а как покровительница желаний каждого. Виталина часто представляла себе мать властной королевой, которая повелевает и которой все поклоняются.
Она знала, как однажды воспитатель элитного детского сада, который посещала маленькая Виталина, высказала ее матери недовольство или, скорее, недопонимание из-за отношения девочки к детям в группе. Педагог определила ее поведение словом «надменность». Вероятно, мать объяснила ей, как нужно правильно воспитывать девочек. К тому времени она еще не была даже кандидатом психологических наук, но умело ставила на место всех конкурентов. Воспитатель получила бесплатную сессию в роли жертвы. С Виталиной мать объяснилась кратко и в конце монолога просто попросила быть со сверстниками «помягче».
– Ведь ты еще не королева, а пока только принцесса, – сказала она.
Дальше Виталина взрослела и начала замечать, что мать стала все чаще на нее раздражаться. Ее недовольство проявлялось во всем. Она кривилась при виде дочери. Могла отругать ее за тупость и лень, когда она в свои тринадцать зависала в ICQ. Однажды швырнула в нее телефоном за то, что Виталина упрямо не хотела понимать наставления матери. Дрозд уже не помнила, чего они касались, но отчетливо помнила, как Simens A35, телефон, который уже не существует в природе и мало кто сразу воспроизведет с ходу в памяти, как он выглядел, прилетел ей в лоб. Было больно, осталась шишка и страх. Что поделать? Когда твой родитель копается в психологии, он может позволить себе в здравом уме сделать то, что другой не сделает спьяну. Издержки профессии. От телефона отлетела крышка и батарея, но он заработал в прежнем режиме, когда Виталина покорно собрала его части и вернула матери. Из обожаемой принцессы девочка постепенно превращалась в услужливую челядь.
Еще, конечно, мужчины. У матери было несколько продолжительных романов. Самый длинный – два года. Ни один поклонник матери не смотрел Виталине в глаза. Разве что мельком, словно на предмет мебели. Для них всех была только одна королева. Мать умела достать из глубины каждого своего поклонника то, за что с легкостью держала настолько долго, насколько хотелось ей.
Правда, с возрастом ее романы мельчали. Волны превращались в рябь. Поклонники становились все более болтливыми, нарочито угодливыми, в них терялся внутренний смысл, но они все так же не смотрели на Виталину, а в конце концов они превратились в Виталика.
После того как прошло постоянное ощущение страха по отношению к матери, оно превратилось в ненависть. Но не то чтобы к ней как к человеку… Виталина любила мать. Скорее ненависть была к ее образу жизни. К ее взгляду на вещи, независимо от того, насколько вещи были одушевленными. Виталина говорила себе, что сама она обязательно будет другой. Надеялась, что так и стало.
Так за что бы она убила мать, если бы была не такой, как все, выходила за рамки правил? Дрозд ведь сейчас злилась на сладкую парочку, состоящую из ее маман и Виталика! И где-то в глубине разума мелькали слова: «убила», «бы»!
«Они лишат меня квартиры, – быстро соображала следователь, – но для меня это не повод, ну, чтобы совсем убивать, в конце концов, есть суд, – перебирала она мысли, – что тогда? Хорошо, детства… – И тут же выдвигала контртезис сама себе: – Не такое уж оно было и распрекрасное. Они меня обманули? Да все обманывают по сто тысяч раз в день. Предали – тоже слишком пафосно. Не соответствуют моим ожиданиям – херня для унылых баб из соцсетей. Ну же! Дрозд, за что, признайся себе?» – подгоняла себя следователь и мысленно опускала руки.
Что нужно сделать, чтобы думать как психопат и поступать как маньяк?
Быть психопатом и маньяком! Здесь мало просто логики и анализа. Здесь важно понимание, впитанное с кровью! От рождения! Потому что так получилось!
У Дрозд получалось плохо, но она хотя бы это осознавала.
Она припарковала машину возле Сокольников и долго бродила по парку в поисках психопата внутри.
Дома она не дошла до душа. Усталость вечера навалилась и перепутала все в голове. Дрозд просто разделась и легла. Голая. Не укрываясь. Окутанная только духотой комнаты и запахом своего тела, которого не коснулась вечером вода.
Она отыскала в «избранных» телефонной книги Семена.
– Привет, – сказала она, когда тот поднял трубку, – не спишь?
– Здравия желаю, Виталина Аркадьевна, – ответил сонный, хриплый голос, – конечно, не сплю и весь в работе, ведь всего лишь полчаса до полуночи.
– Это сарказм? – спросила она.
– Нет, тотальное подчинение и льстивая ложь.
– Хорошо. – Она закрыла глаза. – Я вот что думаю. У нас зависла голая проститутка, убитая ударом в шею в квартире, пропахшей кошкой.
– Да, я помню, мы работаем, товарищ капитан, – продолжал все тот же сонный голос.
Дрозд сказала, что решила вернуться к версии серийного маньяка и помнит, что похожих нераскрытых убийств в очерченном прошлом не нашли. Она попросила сделать ей завтра сводку о побегах из психиатрических клиник и специнтернатов за последний год.
– Не так ведь много работы, правда? – уточнила она, доставая контактные линзы и на ощупь опуская их в стакан с водой на прикроватной тумбочке.
В телефонной трубке раздался стон.
– Слышишь, лейтенант, давай-ка без эмоций. К обеду список должен быть у меня на столе. Кто когда сбежал, с чем лежал и кого не нашли. Красиво, со схемами, можно от руки.
– Да не в этом дело, – снова со стоном, но уже вполне живым и пробужденным голосом повторил ее помощник.
Он рассказал, что у криминалистов какой-то косяк вышел и они только сейчас дополнительные сведения прислали по уликам. Почему так задержали – он понятия не имеет, а почему забыл доложить – тоже не знает и приносит очень глубокие извинения.
– Не тяни, – прогудела Дрозд и сама напряглась от собственного голоса.
– Короче, там на столе были купюры. На них, конечно,
