История нового имени - Элена Ферранте

За окнами стемнело. Внезапно снаружи загорелись яркие огни. Все члены семейства Солара — дед, отец, мать и оба сына — бросились за дверь, охваченные единым восторгом. Вслед за ними на улицу высыпали и остальные. Над витриной сияла светящаяся вывеска: «СОЛАРА».

Лила скривилась и негромко сказала мне:

— Они и это стерпели.

И потащила меня к сочащемуся самодовольством Рино.

— Если обувь марки «Черулло», то при чем тут Солара? — ехидно спросила она.

Рино схватил ее за руку и прошипел:

— Лина, какого черта ты вечно лезешь куда тебя не просят? Ты что, забыла, в какое дерьмо я из-за тебя вляпался на этом самом месте? Теперь ты хочешь втравить меня в очередное дерьмо? Можешь ты хоть раз в жизни не портить всем настроение? У нас магазин в центре Неаполя, мы — его владельцы. А эти уроды, которые меньше трех лет назад хотели нас избить, глазеют на нашу витрину, заходят к нам и жрут наши пирожные. Тебе этого мало? Туфли «Черулло», магазин «Солара». Чего еще тебе надо? Чтобы на вывеске написали «Карраччи»?

Лила выдернула свою руку и, рассеянно оглядевшись, сказала:

— Лично мне от вас ничего не нужно. Только я тебя предупреждаю: больше ко мне не обращайся. Во что ты ввязался? Ты занимаешь деньги у синьоры Солары? И Стефано тоже? Вы оба ей должны, поэтому на все соглашаетесь. Но с этой минуты, Рино, каждый сам за себя.

Лила развернулась, высмотрела в толпе Микеле Солару и направилась к нему. Они медленно, прогулочным шагом, обошли площадь, задержавшись возле каменных львов. Стефано не отводил от них пристального взгляда. Он видел, как они прохаживаются, о чем-то переговариваясь. Я заметила, как лицо Джильолы исказила злобная гримаса; она что-то прошептала на ухо Пинучче, и обе уставились на Лилу.

Магазин тем временем постепенно опустел, и вывеска над входом погасла. Площадь ненадолго погрузилась в темноту, но тут же зажглись уличные фонари. Лила с веселым смехом простилась с Микеле, но, не успела она войти в магазин, как внезапно побледнела и бросилась в подсобку, где находился туалет.

Альфонсо, Марчелло, Пинучча и Джильола принялись наводить порядок. Я стала им помогать.

Когда Лила вышла из туалета, к ней, словно из засады, подскочил Стефано и схватил ее за руку. Она с отвращением вырвалась и подошла ко мне. На ней лица не было.

— Лену, у меня кровь, — прошептала она. — Что это значит, не знаешь? Может, ребенок умер?

28

В общей сложности беременность Лилы продлилась чуть больше десяти недель, потом пришла повивальная бабка и выскребла то, что осталось от плода. Уже на следующий день Лила вернулась в новую лавку и вместе с Кармен Пелузо взялась за работу. Для нее начался довольно долгий период, на протяжении которого она, несмотря на смену настроений, вроде бы перестала метаться и целиком сосредоточилась на торговле, как будто и правда собиралась провести всю жизнь в этой лавке, пропахшей колбасами, хлебом, моцареллой, солеными анчоусами и свиными шкварками, заставленной полными мешками фасоли и завешанной кишками, набитыми салом.

Мать Стефано, Мария, высоко оценила прилежание невестки, возможно, узнав в ней некоторые собственные черты. Как бы там ни было, она стала к Лиле гораздо ласковее и даже отдала ей свои старые золотые сережки. Лила приняла подарок с радостью и часто надевала эти недорогие серьги. Какое-то время она оставалась бледной, с прыщавым лбом, глубоко ввалившимися черными глазами и скулами, туго обтянутыми почти прозрачной кожей. Но вскоре жизнь вернулась к ней, и она с удвоенной энергией окунулась в работу. К Рождеству выяснилось, что всего за несколько месяцев доходы новой лавки превысили доходы старой.

Мария все больше доверяла Лиле и все чаще показывалась в новой лавке, помогая невестке, а не сыну, тяжело переживавшему свое несостоявшееся отцовство и недовольному состоянием дел в старой лавке, и не дочери, которая строго запретила матери появляться в магазине на пьяцца Мартири, чтобы, по ее словам, не пугать клиентов. Мало того, когда Стефано и Пинучча упрекали Лилу в том, что выкидыш произошел по ее вине, старая синьора Карраччи грудью встала на ее защиту.

— Она не хочет детей, — как-то пожаловался Стефано.

— Точно, — поддакнула его сестра. — Она не понимает, что значит быть замужней женщиной, и думает, что сможет вечно оставаться маленькой девочкой.

— Чтоб я больше такого не слышала! — сурово оборвала их Мария. — Отец наш Небесный посылает нам детей, и Он же призывает их к себе. И нечего глупости болтать.

— Молчала бы, — огрызнулась дочь. — Зачем ты отдала этой стерве сережки? Лучше бы мне подарила!

О бесконечных склоках, раздиравших семейство Карраччи, скоро заговорил весь квартал. Слухи о них дошли и до меня, но я не обратила на них внимания: у меня начался учебный год.

Как ни удивительно, для меня он начался более чем удачно. С первых же дней я стала получать отличные оценки, как будто с отъездом Антонио, исчезновением с моего горизонта Нино и даже окончательным погружением Лилы в дела колбасной лавки сбросила с себя какие-то путы. Я вспомнила все, что учила в прошлом году, и блестяще отвечала на любые вопросы учителей. Но это было еще не все. Поскольку профессор Галиани лишилась в лице Нино своего лучшего ученика, она переключила внимание на меня и даже предложила мне принять участие в марше пацифистов, который стартовал в Резине и должен был завершиться в Неаполе. Я согласилась. С одной стороны, мне было любопытно, с другой — я боялась, как бы профессор Галиани на меня не обиделась. Кроме того, маршрут шествия проходил мимо нашего квартала, так что мне ничего не стоило к нему присоединиться. Но мать потребовала, чтобы я взяла с собой братьев. Пока мы с ней выясняли отношения, я опоздала. Выбежав на железнодорожный мост, я увидела внизу шагающих людей. Они заняли всю улицу, даже автомобильное движение остановилось. Это были самые обыкновенные люди — они не маршировали, а просто шли, как будто прогуливались, хотя многие несли плакаты и флаги. Я хотела поискать профессора Галиани — просто показаться ей на глаза — и велела братьям ждать меня на мосту. Лучше бы я этого не делала: профессора я не нашла, зато братья, не успела я отойти, подбежали к кучке мальчишек на мосту и вместе с ними принялись кидать в демонстрантов камни и выкрикивать бранные слова. Я стрелой помчалась назад и увела их, но меня еще долго тревожила мысль о том, что глазастая Галиани могла их увидеть и узнать, что они мои братья.

Так прошло несколько недель. У нас появились новые предметы, и мне понадобились новые учебники. Я понимала, что показывать их список матери бессмысленно — даже если она согласится поговорить на эту тему с отцом, он ответит, что у нас нет денег. От учительницы Оливьеро пока ничего не было слышно. В конце августа и в сентябре я пару раз ходила ее навестить. В первый раз я застала ее спящей, а когда пришла во второй, мне сказали, что ее выписали. Домой из больницы она так и не вернулась. Не зная, что предпринять, в начале ноября я порасспрашивала ее соседей; они и сообщили мне, что синьора Оливьеро так и не оправилась после болезни и ее забрала к себе в Потенцу сестра; вернется ли она в Неаполь и выйдет ли на работу, оставалось неизвестным. Тогда я набралась духу и спросила Альфонсо, не разрешит ли он мне иногда брать его учебники, которые ему купил брат. Он очень обрадовался и предложил мне заниматься вместе, например дома у Лилы — с тех пор, как она начала работать в лавке, квартира пустовала с семи утра до девяти вечера. На том мы и порешили.

Но как-то утром Альфонсо подошел ко мне и немного сердито сказал:

— Загляни в лавку к Лиле, она просила.

Альфонсо уже знал, зачем я ей понадобилась, но Лила заставила его поклясться, что он не проболтается, и мне не удалось вытянуть из него ни слова.

После обеда я пошла в новую лавку. Кармен, улыбаясь сквозь слезы, показала мне открытку из далекого города Пьемонта, где служил ее жених, Энцо Сканно. Лила тоже получила открытку, от Антонио, и я уже подумала, что она позвала меня только для того, чтобы ее показать. Но я ошиблась. Она не показала мне открытку и даже не сказала, о чем ей писал Антонио, вместо этого взяла меня за руку потащила в подсобку.

— Помнишь наше пари? — весело спросила она.

Я кивнула.

— Кажется, ты проиграла?

Я снова кивнула.

— Хочешь не хочешь, а придется тебе оканчивать школу на все восьмерки.

И опять я кивнула.

Тогда она вручила мне два больших, аккуратно упакованных пакета. Это были новые школьные учебники.

29

Пакеты весили чуть ли не тонну. Дома я, сгорая от нетерпения, развернула их и обнаружила не старые и потрепанные, а новехонькие, пахнувшие типографской краской книги. Кроме учебников Лила купила мне и словари — толковый Дзингарелли, греко-итальянский Роччи и латинско-итальянский Калонги-Георга, которых у меня никогда не было, так как учительница Оливьеро не смогла их для меня раздобыть.