После матча - Лев Филатов

Посыльный, все так же пританцовывая, взбежал вверх по ступенькам, помахивая двумя адидасовскими белыми сумками.

– Видишь, меня они слушаются, а вам бы десять раз говорили «маньяна» (завтра) и не выдали бы.

Горанский, чуть повернув голову в сторону выхода, дал мне знак, что наше время на исходе. Мы поблагодарили бельгийца. Он долго не выпускал мою руку из своей.

«Вы всегда серьезны». Бельгиец верно подметил.

Выпадают дни, хоть и не часто, когда оказываешься свободным от обязанности писать на определенную тему к определенному сроку. Чего лучше, есть ведь чем заняться, о чем поразмышлять и помимо работы. Но голове, как и сердцу, не прикажешь. И тогда вступаешь во внутренний спор. Все то, чему отданы десятки лет, тянет осмыслить, пересмотреть. Сейчас и не припомнить всего, о чем спорил сам с собой. А один диалог упрямо повторялся: «Не слишком ли мы серьезничаем в обращении с игрой, лихой и захватывающей? Не вернее ли было бы искать веселое, мажорное, трогательное, забавное в жизни футбола и, делясь всем этим с читателями, нести добрую, полезную службу?»

Серьезность относительна. Никогда бы не дерзнул, да и не захотел встать на одну доску с соискателями ученых степеней, пишущими трактаты на темы футбола, с преподавателями специальных кафедр и Высшей школы тренеров, с членами научно-методического совета, с Константином Бесковым, с его необъяснимым осязанием игры, или с Валерием Лобановским, поставившим на научную основу тренировку функционального состояния футболистов. Это иная профессия.

У журналиста свое поле деятельности. Не вторгаясь в вопросы, которыми поглощены те, кого именуют специалистами, он вырабатывает собственный взгляд на вещи и, доверяя глазу, вкусу, воображению, жизненному опыту, высказывает свое мнение либо о прекрасном, либо о непрезентабельном зрелище, чем поощряет или, наоборот, ставит под сомнение замысленное и творимое специалистами. Нетрудно сыскать примеры легкомысленных, пустопорожних, ошибочных вмешательств нашего брата в футбольные дела. Все это любят собирать и высмеивать те, чье невежество воинственно.

Если же добросовестно и непредвзято проследить на протяжении ряда лет влияние прессы, его благотворность затмит все наши маленькие прегрешения, сделанные впопыхах. Влияние не в одной словесной правоте, а и в реальных поворотах и изменениях к лучшему в жизни футбола. Капля точит камень. Наверное, мне это виднее, чем молодым репортерам, нетерпеливо жаждущим, чтобы после одной меткой заметки все сразу перевернулось и были бы «приняты меры». Когда на карту поставлены будущность игры, выбор направления, пусть ты и напоминаешь дятла, надо не уставая терпеливо долбить в одну точку. Тут не до забавного, не до веселого, становишься невозможно серьезным.

Никто не упрекнет, не сочтет нескромностью, если во всеуслышание признаешься в любви к своей профессии. И преувеличение не зазорно: почему человеку, с головой ушедшему в избранное им дело, не может казаться, что от его дела зависит всеобщее благополучие? Хлеборобы, ученые, рабочие, артисты, моряки, полярники, лесоводы – все имеют что сказать на сей счет. И им мало того, что веришь, на них надеешься.

И я люблю свою журналистскую профессию, свою футбольную рубрику. Сначала любил безотчетно, молодо, радуясь, что она совпадает с растворенным в крови тяготением к русскому слову, с охотой разъезжать, знакомиться, попадать в переделки и, что удовлетворяло самолюбие, одаривает быстротой отзывов, убеждающих, что труд замечен и вместе с ним и ты на виду.

Она никогда не была для меня легкой, моя профессия. Чтобы карась не дремал, существуют редакторы, иные из которых сверх меры боязливы либо не знают, чего хотят, критики, опровергатели, придиры, недоброжелатели. И сам себе противостоишь с совестью, с раскаянием за то, что не вник до конца, напутал, обидел невинного и пощадил прощелыгу. О чем бы ни писал журналист, он лицом к лицу с жизнью и людьми, и опасность, пусть и нечаянного, но все равно неизвинительного заблуждения, таится и грозит отовсюду. Но до поры до времени увлеченность, заядлость, обольщение силой печатного слова, которую приписываешь себе самому, гонка по улице Постижения, когда бежишь стремглав до следующего угла с уверенностью, что, заглянув за него, обнаружишь очередное чудо, хранят от сильных переживаний.

Сильные переживания копятся тихо и подступают не вдруг. Они не от фабулы журналистской жизни, не от передряг и приключений. Они от осенившего однажды, что «надо что-то делать». Вторгаться, помогать, выручать, выпрямлять линию. Тебе уже мало освещать события, расставляя патетические вопросительные и восклицательные знаки. Уже не греют отклики встречных – «здорово вы изобразили». Прежде этого было более чем достаточно, чтобы ходить задрав нос. Да и нетрудно внушить себе, что твое дело – развивать вкус читателей, вырабатывать критерии, быть дальновидным в оценках, а решения, меры, действия за теми лицами, в чьи обязанности они входят, кто наделен правами.

А читатели нет-нет да и спросят: «Написано толково. А каков результат?» Они годами следят за футбольными разделами и, встречая дельные суждения, даются диву: «Почему же дела-то ни с места?» Конечно, улыбку вызывают письма, когда, проникшись доводами журналиста, авторы по простоте душевной предлагают ему возглавить команду, вплоть до сборной. Иногда это же самое предложение звучит язвительно: «Чем поучать, сам бы взялся». И тоже улыбаешься наивности. На моей памяти один молодой журналист загорелся желанием поступить в Высшую школу тренеров. Собрал бумаги, подал заявление. Но его фамилию вычеркнули из списка. Мне не удалось установить, кто и почему вычеркнул. Не исключено, что кого-то напугала перспектива появления журналиста, который во всеоружии специального образования взял бы под надзор заповедные области футбольных рабочих будней, оказался бы «чересчур полезным».

Так делается, ли. все-таки нами что-то реальное?

Все привыкли, что кроме высшей существует первая лига. А когда-то за высшей лигой стоял дремучим лесом бесчисленный, разносортный класс «Б». Потребность в турнире, который бы подпирал высшую лигу, состоял из сильных команд, назрела. Идея первой лиги возникла (жаль, что день не пометил на настольном календаре) и была обговорена группой журналистов в моей редакторской комнате. Было решено, что в эту идею мы посвятим тренеров и станем с их поддержкой при каждом удобном случае доказывать выгоды первой лиги. Наиболее активным в осуществлении замысла стал Виктор Асаулов, класс «Б» был его участком работы в редакции еженедельника. Единомышленники нашлись, они не только в статьях и интервью принялись ратовать за первую лигу, но и на совещаниях и конференциях. И всем начало казаться, что идея носится в воздухе, что она общая и сделать шаг к ее осуществлению совсем просто. И он был сделан. В 1970 году первая лига справила открытие своего первого сезона.

Шутка сказать в ее рядах перебывали московский «Спартак», ЦСКА, «Днепр», минское «Динамо», «Черноморец», ростовский СКА, «Пахтакор», «Кайрат», «Жальгирис», «Нефтчи», «Шахтер», «Металлист», «Локомотив», «Карпаты», «Заря», «Крылья Советов», кутаисское «Торпедо», «Нистру», «Факел»…

Сейчас высшую лигу без первой и представить себе невозможно: смежные залы. И сколько команд в первой лиге набирали силу, чтобы потом всех удивить в высшей, вырвавшись в чемпионы, в призеры, завладев Кубком!

Клуб Григория Федотова, призы большого футбола, референдум для выявления лучшего футболиста года, Кубок сезона, турнир «Переправа» – все это давно вошло в жизнь, никому вроде бы не принадлежит, стало общим достоянием. А придумано все это в редакциях, журналистами.

Известно, какую одно время власть над умами взяло мнение, что «свое» и «чужое» поле кардинально меняет игру команды, на своем – все в ее пользу, на чужом – все к ее невыгоде. И «теория» даже народилась. Так долго все и шло. А журналисты твердили, держа в памяти примеры лучших гордых команд, что класс игры превыше всего, что он и на Марсе себя покажет, а стадиона в соседнем городе страшатся команды, воспитанные в трусоватости, замороченные расчетливостью. Мы убеждали, доказывали, высмеивали малодушных, расхваливали дерзающих. И лед треснул и тронулся. Подавили в себе унизительный комплекс чужого поля «Спартак», минское «Динамо», «Зенит». И все увидели, как они преобразились, какими красками обогатилась их игра, насколько, увлекательнее, сюрпризнее пошел чемпионат!

А какую обузу взвалили на себя журналисты, когда схоластическая, безликая атлетическая механика двинулась по стадионам, сминая живую футбольную игру! Никто их не обязывал, не давал поручений. Но взбунтовался здравый смысл, поощрило понимание эволюции футбола, которая не жалует отступничества от неизменных закономерностей. И журналисты, показав себя знатоками, грудью встали на защиту игрового начала, без которого футболу был 'бы каюк. И опять убеждали, доказывали, высмеивали, расхваливали. Воевать пришлось за истину словно бы простую. Но модные заблуждения начали было ее одолевать, и на реставрацию ушли годы. Первыми расчистили надуманные формалистические наслоения опять-таки «Спартак», минское «Динамо», «Зенит». Их правоту признали и другие команды. Спору нет, и возвращение к игре, и преодоление предрассудка чужого поля осуществлялось тренерами и другими лицами, от которых это зависело. Да и сами футболисты поддержали – ожили, взбодрились, осмелели.