Драконам слова не давали! (СИ) - Ночь Ева

— Всё понятно, Дмитрий Иванович, — бормочу, не поднимая глаз, как провинившаяся школьница.

— А раз понятно, Лунина, марш домой. Быстро.

С тоской думаю о невычитанных текстах. Опять придётся брать с собой и выслушивать холодную отповедь от Лунохода. Ладно, прорвёмся. Не в первый раз.

Но как только я пытаюсь вставить флешку в компьютер, мою ладонь накрывает рука босса. Меня словно током шарахает. Лишь чудом я не подскакиваю, но вздрагиваю так, что тыльная сторона ладони прикасается к горячей коже Драконища. Кажется, его тоже пронимает, но руку одёргивать он не спешит. Наоборот: обхватил пальцами моё запястье.

— Нет — это значит нет, Лунина. Без вариантов, — сверлит он меня тяжёлым взглядом. — И завтра с утра я жду вас в своём кабинете.

Пф-ф. Напугал. И не такие атаки выдерживали. Меня не задавить и не уничтожить. Я вдруг понимаю: мы так и стоим, я и Драконище. Он крепко сжимает мою руку и бесится. Я завожусь, как часы с боем: уже и подбородок задрала выше носа. Дышим шумно, как два гигантских ежа. Того и гляди вцепимся друг в друга.

Пытаюсь выдернуть руку, но Дракон только крепче сжимает пальцы и дёргает меня на себя. От неожиданности и яростного напора я лечу в него и бьюсь грудью о грудь. Слишком близко. Пронзительно. Бесконечно. Его запах и жар. У него, бедного, наверное, температура до сих пор высокая.

— Пусти…те! — выворачиваюсь, он ослабляет хватку и в последний момент забирает из моих пальцев злополучную флешку. Вот же гад!

Хватаю сумку и сердито стучу каблуками. Вбиваю их так, словно готова продавить пол до подвального помещения.

— Завтра в девять, не забудьте, — ловлю спиной спокойный Драконовский голос. Он будто свидание мне назначает.

Я зла, как тысяча диких обезьян. Хорошо, что меня никто не зацепил в общественном транспорте, а то б выплеснула на ни в чём неповинных людей всё своё раздражение и бешенство, предназначенное боссу.

Пока добираюсь до дома, успеваю остыть и помедитировать. Плохое настроение оставляем на работе, а домой несём только радость и счастье. За всеми своими душевными переживаниями я забыла позвонить Егору и сообщить, что возвращаюсь раньше. Обычно мы всегда созваниваемся. По поводу и без. А тут… Может, и хорошо, что запамятовала. А то б могла сорваться на него. И замечательно, что возвращаюсь без предупреждения. Будет сюрприз.

На выходе из лифта ловлю вибрацию телефона. Смотрю на номер и делаю вид, что ничего не слышу, ничего не вижу, ничего не знаю. Тинка. Пусть идёт в пешее эротическое путешествие. Не хочу сейчас ни разговаривать, ни выслушивать её нытьё.

Вставляю ключ в замок и переступаю порог с улыбкой, которая так и зависает на моём лице, словно компьютерная заставка, пока я пытаюсь понять, что за звуки слышу. Егор смотрит порнушку?.. Как интересно.

Снимаю туфли и на цыпочках подкрадываюсь к спальне, представляя, как застукаю его. Как испугаю. А потом утешу. Зацелую. Заласкаю. А может, включу музыку и покажу стриптиз. За полгода он ни разу не видел, как я танцую.

Я открываю дверь в спальню.

В такие моменты говорят: мир рушится. Небо падает на голову. Земля уходит из-под ног. Со мной ничего подобного не случается. Всё остаётся прежним, но меняется цвет жизни. Чёрно-белый авангардизм со всполохами красного. Меняется мироощущение от спокойного счастья к отчаянному непониманию, когда мозг не хочет осознавать и принимать реальность.

Я вижу их, сплетённых на нашей кровати. Моего Лунохода и какую-то девку. Они настолько увлечены, что не замечают меня. А я будто кино смотрю. Шокирующее и непонятное. Деталей не разглядеть, но нет возможности обмануться, придумать объяснения, чтобы убедить себя: всё совсем не так, всё по-другому, а это — всего лишь больное воображение, чушь и бред. Увы, я не настолько слепа.

Нашариваю выключатель и включаю свет. Девица испуганно взвизгивает. Луноход вскрикивает. Я никогда не видела у него такого лица. Растерянного и злого.

— Когда закончите, убирайтесь. Оба. Я больше не хочу видеть тебя в своей квартире, — голос мой звучит спокойно и отстранённо, а в груди растёт бездонный провал. Тёмный, как безобразная дыра с неровными краями.

Я смотрю ему в глаза и вижу незнакомца. Опасного. Чужого. Злого. Это не мой Егор. Не Луноход — такой привычный, размеренный, педантичный, местами даже скучный. Я не знаю зверя, что сейчас развалился с размалёванной самкой на моих простынях. На кровати, что куплена мной. В квартире, которую снимаю и оплачиваю я.

Полгода счастья превратились в затёртый, замусоленный рубль, захватанный чьими-то руками, заляпанный соусом неизвестных тайн и желаний. Розовые очки со стёклами на километр упали, разбились и завалили меня осколками с головой. Но мне не больно. Потому что я есть боль — сплошная, зияющая, бесконечная.

— Ника! — кричит этот чужак мне вслед, но я ухожу. Переставляю ноги, как ходули. Обуваюсь и тихо закрываю за собой входную дверь. Слышу щелчок. Спускаюсь по лестнице. Бреду по улице. Глотаю воздух сумерек и ничего не чувствую. Я даже не плачу. Сухо и пусто, словно я оболочка, шкурка от лягушки, которая так и не стала царевной.

Говорят, раненое животное инстинктивно ищет нору, где может спрятаться и переждать. Переболеть и снова встать на лапы. Мне некуда ехать. Не к кому. И, наверное, поэтому я прихожу в себя возле «Розового Слона» — единственного места, где могу спрятаться и зализать раны.

Проскальзываю мимо охраны. Киваю дяде Вове. Они меня тут все знают: я часто задерживаюсь. У меня есть ключи. А пока я каталась туда-сюда, наверное, часа два прошло,

Драконище уже должен уйти.

Но он не ушёл. Я сталкиваюсь с ним нос к носу почти на пороге.

— Лунина, — начинает он зловеще, но, видать, у меня такое лицо, что Драконов затыкается на время, смотрит почти встревоженно, наклонив голову набок. — Ника?

Я не хочу ничего рассказывать. Не хочу его участия или жалости. Я выдыхаю и делаю шаг вперёд. Врезаюсь в его тело, как мошка — в стекло. Но я уже не разобьюсь, нет.

Хочу стереть с себя чужие прикосновения. Выжечь калёным железом всю заразу — так, чтобы до основания, навсегда. Чтобы пепел моей души развеялся по ветру, оставив голые стены. Может быть, потом, когда-нибудь, там появится искра, из которой я смогу возродиться.

Я хватаю босса за галстук и тяну на себя. Приподнимаюсь на цыпочки, чтобы дотянуться губами до его губ. Он поначалу сопротивляется, но вяло. Больше от удивления, чем по-настоящему. Затем замирает на короткий миг, словно пытаясь осознать или понять логику происходящего. Скорее, пока не опомнился. Но я не успеваю: его губы находят мои первыми.

Зарево. Вспышка. Рёв межгалактических кораблей. Меня окатывает с ног до головы жаром его тела, что уже само впечатывается в мои изгибы с такой неукротимой яростью, будто от этого зависит жизнь.

Меня ещё никто и никогда так не целовал. Тот показательный поцелуй в обеденной комнате — жалкая копия. Подделка картины великого мастера. Нежно и властно одновременно. Как будто он имеет право и пользуется им безраздельно. С наслаждением. Упоением. Исступлением.

Я чувствую: он возбуждён, но никуда не спешит. Его руки — у меня на плечах. Прожигают насквозь — большие и сильные ладони. Гладят шею. Перемещаются на лицо. И когда он касается горячими пальцами моих щёк и висков, я теряю тормоза. Вжимаюсь в него. Стону.

Глажу каменное тело беспорядочно и жадно. Налитые мышцы его рук. Протискиваю ладони между нашими телами и прикасаюсь к его груди. Он, не отрываясь от поцелуя, слегка отодвигается, давая мне возможность пощупать каменный пресс и огладить на всю длину его возбуждение.

Рву пряжку его ремня. Он, наконец, отрывается от моих губ и накрывает ладонями мою грудь. И, кажется, башню рвёт не только у меня. Он снова делает это — толкается бёдрами, и стоп-кран сорван.

Поцелуи — жадные, как укусы. Отрывистые, как отдельно взятые аккорды. Горячее дыхание опаляет кожу. Одежда летит в разные стороны. Его руки сводят с ума. Его пальцы вытворяют что-то такое, отчего я готова выпрыгнуть из собственной кожи и сгореть заживо.