Леонид Шинкарев. Я это все почти забыл - Л.И.Шинкарев

ков каждый из нас, кто не вышел с протестом на Красную площадь, нес вину

за преступления режима.

«Хорошо, – сказал через дверь Бовин, – сейчас десять часов вечера. Я бу-

ду сидеть у твоей двери до шести часов утра. Если за это время ты ко мне не

выйдешь – я уйду». Он слышал, как за дверью плакала жена Ивана. В пять

утра Иван вышел с мокрым от слез лицом, они обнялись.

Однажды Бовин сказал, что за день или за два до ввода войск он тайно

летал в Прагу. На мой вопрос – зачем, с какой миссией – отказался говорить.

«Есть вещи, о которых я никому не рассказываю. Они ушли на дно…» 27

Было бы искаженной картиной представлять Пражскую весну, как вне-

запный прорыв чехословацких реформаторов; их одних, обогнавших затор-

моженную российскую экономическую мысль, потому вызвавших нервоз-

ность Кремля. Это не вся правда. После ХХ съезда партии советское общество

тоже встряхнулось; в обеих наших странах негласно шли диспуты о том, как

выходить из тупика, в который всех завела строгая плановая система хозяй-

ства. Чехи переживали болезненней других. Если мы пожинали плоды своей

тоталитарной системы, то чехи разбирались с чужой, им навязанной. Усту-

пая кремлевскому давлению, они вынуждены были отказаться от «плана

Маршалла» 28, поверили в социалистическую экономику, сильно ее идеали-

зируя, и переняли модель управления хозяйством, самую бюрократическую

из возможных. Москва требовала от стран Восточной Европы планировать

свое хозяйство, ни на шаг не отступая от советских стандартов. Их вынужда-

ли заполнять даже формы советского образца для отчета о приросте поголо-

вья верблюдов 29.

По признанию О.Шика, чехам-реформаторам развязала руки нашумев-

шая в СССР статья Е.Либермана в «Правде» (cентябрь, 1962). Пусть предло-

жения, в ней изложенные, «cущественно отставали» 30 от тогдашних праж-

ских разработок, эта публикация легализовала в обеих странах диспуты и

зарождала надежды на возможность радикальных реформ. Чехи осознали

бессмысленность попыток повышать дисциплину труда без безработицы.

Новотный тоже это понимал, но боялся реакции Кремля на слова-

раздражители; было спокойнее, когда вместо красной тряпки «безработи-

цы» появлялось «равновесие между спросом и предложением рабочей силы»,

а вместо «реформ» значилось «совершенствование системы управления

народным хозяйством». Это была психотерапия для Брежнева. К чести Ново-

тного, он создал комиссию по экономической реформе, потребовал откры-

тых споров, взаимной критики, строго запретив единственное – вешать друг

на друга ярлыки.

Для работы ничего другого не требовалось.

Я бы не касался этой темы, борения страстей внутри одной тоталитар-

ной системы, в ней трудно выделить психологический аспект. Но в дискус-

сию о реформах оказались вовлечены «Известия» и мой коллега Геннадий

Лисичкин, известный московский демократ-шестидесятник, специалист по

чехословацкой истории, один из умнейших российских экономистов. Он был

единомышленник и приятель пражских реформаторов из круга Ота Шика. В

редакции он всех поражал спокойствием, обширными познаниями и редким

в практике газетчиков собственным опытом работы на земле. Окончив эли-

тарный институт международных отношений, Лисичкин мог блистать в сто-

лицах разных стран как аналитик мировой политики и экономики, а он,

удивляя друзей, подался в российскую глубинку, стал председателем колхо-

за, одного из самых захудалых, оставался там три года, пока не поставил хо-

зяйство на ноги. Потом был дипломатом в советском посольстве в Белграде,

изучал югославский опыт хозяйствования и перечитывал чудом уцелевшие

там книги русских эмигрантов. С этим багажом он позволил себе подать го-

лос в диспутах об экономической реформе. Москва многих слушала, но к не-

многим прислушивалась.

К Лисичкину прислушивалась.

В канун 1968 года советских и чехословацких экономистов объединяло

общее понимание абсурдной ситуации, когда в угоду идеологическим дог-

мам они вынуждены были строить концепции, которые под конец жизни от-

вергали сами классики марксизма. Они успели осознать, что призрак комму-

низма, бродящего по Европе, оказался иллюзорным, и хоронить капитализм

было рановато. В одной из своих работ Лисичкин приведет горькое призна-

ние Энгельса: «История показала, что и мы, и все мыслящие подобно нам

были не правы. Она ясно показала, что состояние экономического развития

Европейского континента в то время далеко еще не было настолько зрелым,

чтобы устранить капиталистический способ производства», что капитали-

стическая основа, на которой происходило его развитие, «обладала еще

очень большой способностью к расширению» 31.

Экономисты обеих стран, прекрасно друг друга понимавшие, устраива-

ли дискуссии, оттачивали формулировки, пугая власти, особенно в Москве,

непривычной в казенной партийной атмосфере раскованностью и способно-

стью говорить без оглядки. Они устали держать постоянно в узде свои мыс-

ли, повторять навязанные им формулы. Им больше не хотелось видеть в по-

нятии «социализм» звуковую оболочку без конкретного содержания, некий

тайный шифр, мало понятный даже тем, кто его повторяет через слово. Они

искали в понятии сокровенный, обнадеживающий, человечный смысл. В

большинстве своем это были сильные и эрудированные личности, склонные

к дискуссиям, лояльные к другим точкам зрения, готовые к ним прислу-

шаться, если они помогают найти приемлемые решения.

Чешские реформаторы сознавали, что от СССР вряд ли стоит ждать

поддержки их экономических поисков. И полной неожиданностью явилась

для всех публикация в 1966 году в «Известиях» статьи Лисичкина «Жизнь

вносит поправки» 32. Это было одно из первых открытых выступлений прес-

сы в защиту рынка, против формального понимания товарно-денежных от-

ношений и закона стоимости при социализме. Неслыханная по тем временам

постановка вопроса всполошила официальную экономическую науку. Власти

вынудили газету поместить ответ группы ученых «Что регулирует произ-

водство? В чем неправ Г.Лисичкин». По заведенному обычаю из всех подво-

ротен на автора стали бросаться другие газеты, соревнуясь, кто из них вер-

ноподданнее и кто больнее укусит. Лисичкину пришлось уйти из редакции в

один из институтов Академии наук.

Упрямый Лисичкин публикует в Москве книгу «План и рынок» 33. Ее пе-

реводят на чешский, словацкий, немецкий, польский, сербский, венгерский,

болгарский, румынский… Экономисты Восточной Европы поняли, что и в

Союзе мозги поворачиваются в ту же сторону, что их собственные. Главный

редактор «Правды» приглашает Лисичкина в экономические обозреватели.

И когда в Москву прилетит Ота Шик, он разыщет Лисичкина. «Знаете, хоте-

лось бы поговорить с вашими коллегами в узком кругу…» Лисичкин закажет

столик в ресторане «Арагви», пригласит Отто Лациса, Александра Волкова,

других друзей-рыночников. Эти люди будут хорошо понимать друг друга. У

них общее неприятие старой системы планирования и схожее понимание

рыночных отношений. Потом не раз московские реформаторы будут бывать

в Праге, а пражские у друзей в Москве, жить у них дома, и в отличие от мно-

гих политиков, которых ввод войск разведет в разные стороны, экономисты

друг друга не потеряют. Как потом мне скажет Лисичкин о чешских колле-

гах, «эти люди были настроены промосковски, просоветски, хотели быть

вместе с нами, но мы – идиоты! – их оттолкнули и этим погубили себя. Своих

друзей предали…» 34.

О вводе войск Лисичкин услышал, находясь в командировке в Белгоро-

де. Связался с «Правдой» и от приятелей узнал о звонке в редакцию из ЦК

КПСС. «Как там ваш еврей?» – спрашивали. «Какой еврей?» – не понимали в

редакции. «Лисичкин». – «Он не еврей…» – «Значит, у него жена еврейка!»

Но это уже не о Лисичкине, а только о ЦК КПСС.

Где-то в конце 1980-х годов Ота Шик, вынужденный эмигрировать в

Швейцарию и там преподавать в университете Санкт-Галлена, на свое 70-

летие пригласил из Москвы экономистов Рубена Евстигнеева и Геннадия

Лисичкина; вопреки всему, зачинатели реформ не теряли друг друга.

20 июля 1968 года аккредитованные в Иркутске корреспонденты цен-

тральной прессы были на собрании пленума обкома партии. Речь шла о

письме лидеров пяти стран чехословацкому руководству. Такие собрания в