К третьему полюсу - Гюнтер Оскар Диренфурт

«Интернациональная гималайская экспедиция 1930 г.» проводилась под руководством Г.О. Диренфурта. Кроме него, в экспедиции участвовали швейцарцы: фрау Хетти Диренфурт, Марсель Курц (топограф) и Шарль Дюванель (кинооператор). Немецкие участники: Герман Гёрлин, Ульрих Виланд и Гельмут Рихтер (экспедиционный врач). Англичане: Д.С. Хенна, Ф.С. Смит и Г. Вуд Джонсон; контроль над транспортом в первые дни (до Кангла) находился в руках Г.У. Тобина. Наконец, в экспедицию был включен и один австриец, Эрвин Шнейдер.

По опыту эверестских экспедиций восхождение на Канченджангу планировалось до начала муссона. В конце марта экспедиция была в Дарджилинге и в первой неделе апреля двинулась тремя группами в Непал. Всего было 350 носильщиков. Это сравнительно большое число объясняется дальностью подходов и тем, что экспедиция ставила перед собой не только чисто альпинистские задачи. Так, между прочим, предстояло заснять документальный фильм.

Первой серьезной трудностью оказался перевал Кангла (5084 м), еще покрытый зимними снегами. Здесь бросили «нерастворимый остаток» грузов, так как много носильщиков сбежало, а некоторые из них заболели. Эти весьма неприятные затруднения с транспортом в течение долгого времени были в центре внимания руководства экспедиции. Три следующих перевала между долинами Ялунг и Кхунза были, несмотря на плохую погоду, пройдены форсированным маршем и теперь путь к северо-западному склону Канченджанги был открыт. Правда, в Кхунза пришлось вести сложные переговоры о продуктах для носильщиков, и если бы не помощь правительства Непала, то все мероприятие потерпело бы крах.

26 апреля был оборудован, наконец, постоянный лагерь западнее Пангпемы на северной стороне ледника Канченджанги на высоте около 5050 м.

Фрешфильд указывал, что наибольшие надежды на успех сулит путь по внутреннему углу северо-северо-западной стены под северным седлом между собственно Канченджангой и Туинс. На фотографиях это выглядело довольно безобидно; когда альпинисты сами предприняли осмотр местности, они тоже впали в заблуждение. Крутизна стены была недооценена из-за того, что солнце стояло на 19° выше (чем в Альпах.— Прим. переводчиков) и поэтому тени были короче. Наш альпинистский опыт был приобретен в более северных широтах, и никто тогда не подумал о том, что в Альпах северная стена, которая освещается при наивысшем положении солнца, не может иметь крутизну более 67°. Наоборот, при таких же условиях стена в Гималаях может иметь крутизну до 86°, отклоняясь, таким образом, от вертикали лишь на 4°. Кроме того, ведь собравшиеся тогда восходители ни разу еще не видели ледового обвала, обрушивающегося с высоты 2-3 тыс. м. Северо-северо-западный склон Канченджанги состоит из трех террас, разделенных поясами крутого льда. Путь восхождения по самой стене, о которой, возможно, сначала думали, отпадал, но попытка подъема наискось к северному гребню по внутреннему углу над первой террасой, казалось, имела шансы на успех. Это был бы, таким образом, выход с северо-запада на гребень выше Северного седла, причем нижний скалистый взлет северного гребня, совершенно не доступный носильщикам, обходили бы с востока. Ни один из участников не сомневался в выборе этого пути. Ледовый сброс между первой террасой и расположенным над ней ледниковым цирком издали выглядел безобидно и представлялся не особенно трудным. Там было единственное место на этом склоне, где можно было подняться выше 6400 м. После выхода на первую террасу существовало, по мнению всех участников, два варианта пути: дальнейший подъем по северо-северо-западной стене к маленькой второй террасе и на большую третью террасу, которая уже подводила к вершинной пирамиде, или подъем по очень крутому ледяному склону на полку с выходом по ней на северный гребень. В то время считалось, что последний вариант имеет большие шансы на успех. Далее представлялся возможным траверс под северным плечом вершины на верхнюю часть восточного отрога. Но все альпинисты экспедиции 1930 г. в противоположность надеждам своих предшественников в 1929 г. были едины в мнении, что подъем на самую вершинную пирамиду — над северным плечом и третьей террасой — будет представлять значительные трудности. В первые дни мая из постоянного лагеря Пангпема (5050 м) были продвинуты два высотных лагеря до ледниковой мульды под ледовым сбросом. До предполагаемого срока начала муссона оставалось, таким образом, более месяца. После установки лагеря 2 — примерно на 300 м ниже сброса по вертикали — четверо альпинистов (Гёрлин, Смит, Виланд и Шнейдар) занялись прокладкой пути через ледопад. При этом обнаружилась неприятная неожиданность: участки, рассматривавшиеся ранее как не очень крутые, уже требовали рубки ступеней для носильщиков; места, выглядевшие крутыми, приближались к отвесу, а участки, казавшиеся почти отвесными, были нависающими. Только за четыре дня удалось сделать проходимым склон высотой около 200 м. Для этого потребовались многие метры веревки, большое количество ледовых крючьев и почти непрерывный ряд ступеней.

Далее здесь следует несколько личных замечаний, краткое воспоминание о самом драматическом эпизоде во всей моей альпинистской жизни.

8 мая мы усердно трудились на склоне. Гёрлин и я рубили последние ступени к верхнему краю сброса, забивали в лед крючья и навешивали веревки. Оба наши носильщика, Китар и Четтан, продолжали работу, углубляя и улучшая ступени. Когда поздно вечером мы закончили, то были уверены в том, что на следующий день можно будет установить на первой террасе высотный лагерь 3. Мы гордились делом своих рук — эта была изрядная часть работы.

При спуске к лагерю 2 Четтан остановил меня, показал на склон и сказал: «Сагиб, нехорошо!» Преимущественно жестами он пытался разъяснить мне опасность этого участка пути. Он имел на это право, так как он был одним из лучших высотных носильщиков и в это время, конечно, значительно превосходил нас по гималайскому опыту.

Несмотря на это, вечером в лагере царило радостное настроение: все были уверены в том, что на следующий день значительно продвинемся, вверх и считали, что главные трудности на пути к вершине после прохождения сброса, останутся позади. Носильщики получили особенно большую «экстренную дополнительную выдачу».

Ночь была теплой, многие из нас спали плохо. Утро было серым и туманным, временами шел небольшой снег. Смит уже два дня чувствовал себя не совсем хорошо и остался в лагере 2, все остальные готовились к выходу. Я случайно вышел первым и вместе с Четтаном покинул лагерь до того, как основная колонна собралась в путь. Мы взяли с собой ледовые крючья и веревку, чтобы улучшить последний участок пути по склону. Так как у Четтана рюкзак был гораздо тяжелее моего, он немного отставал.

Перед подъемом на сброс находилась маленькая ровная площадка на краю огромной трещины, которую можно было перейти только в одном месте по узкому мосту, где мы натянули веревочные перила. Сразу за этим местом запорошенные снегом следы уходили далеко влево. Здесь я остановился на мгновение и осмотрел путь через сброс, высившийся передо мной отвесными ступенями.

Первое, что я услышал, был громкий треск. Затем я увидел, как на верхнем краю сброса несколько правее меня ледяная стена шириной примерно в 300 м начала очень медленно клониться вперед. Это, казалось, длилось минуты, но на самом деле уже через секунду огромная стена растрескалась и гигантским ледовым обвалом рухнула вниз. Падающие ледяные глыбы поднимали облако снежной и ледяной пыли. Сплошная отвесная стена этой пыли расширялась с поразительной быстротой.

Я побежал налево, если только можно назвать бегом прыжки по глубокому порошкообразному снегу на высоте 6000 м, уже не надеясь на спасение. Существовало только три возможности: быть раздавленным ледяными глыбами, быть задушенные снежной пылью или оказаться унесённым лавиной и сброшенным в большую трещину. Меня отбросило воздушной волной, это было ужасное ощущение, но при падении я все же инстинктивно закрыл руками лицо от снежной пыли.

Среди страшного шума я лежал в снегу и ожидал смерти в той или иной форме. Я испытывал глубокую скорбь, в любой момент гора могла меня уничтожить, а я был совершенно бессилен и нисколько не надеялся на благополучный исход.

Внезапно наступила неприятная тишина, и в подсознании я начал удивляться тому, что еще жив. Ничего не было видно, все было окутано плотным облаком ледяной и снежной пыли. Она постепенно улеглась, и я увидел сперва смутно, затем отчетливо в нескольких шагах от меня огромные ледяные глыбы — край лавины, а вверху сброса несколько обрывков веревки — жалкие остатки нашего подъема. Я непроизвольно рассмеялся, но через миг меня снова охватил ужасный страх, чувство полного одиночества и беспомощности.

Только теперь я начал разумно размышлять: что произошло с Четтаном? С остальными товарищами? С лагерем? Как я пойду обратно? Мост через большую трещину был разбит, а сама трещина стала на несколько метров шире. С большим трудом я перебрался на внутреннюю часть ледниковой мульды, побежал назад по нижнему краю трещины и достиг края лавины. Сделав несколько шагов вниз, я уже увидел две темные фигуры на несколько сотен шагов ниже меня. Ули Виланд с одним из носильщиков так быстро, как только было возможно, спешил вверх по краю лавины, чтобы высмотреть меня. Они едва смели надеяться на то, что им вообще удастся найти меня живым или мертвым. Четтан был захвачен и увлечен ледяной лавиной, остальные находились только на краю зоны, шедшей впереди снежной лавины, и смогли быстро освободиться. По рас-I сказу Виланда, Четтан был быстро найден и откопан. На нем не было обнаружено тяжелых внешних повреждений, но, несмотря на искусственное дыхание, производившееся больше часа, его так и не удалось вернуть к жизни. По желанию его товарищей-шерпов он был похоронен там на леднике. Четтан был одним из лучших «тигров», спокойным, надежным и отважным человеком — вечная ему память!