Песнь пророка - Линч Пол

В новостях объявлено об очередном указе, запрещено прослушивание и чтение любых иностранных СМИ, зарубежные новостные каналы будут заблокированы, отключение интернета начинается с сегодняшнего дня. Это смешно, говорит Бейли, разве можно вот так взять и все отключить? Не знаю, любимый, они на все способны, хотят контролировать информационный поток, хотят, чтобы мы не знали, что происходит на самом деле. И что мне теперь делать, как жить дальше? Тебе пора собираться в школу, я поеду с тобой на автобусе, свитер висит на стуле, интернет может вернуться нескоро. Бейли открывает холодильник. Нет молока для хлопьев, молоко теперь тоже под запретом? Еще вчера было много, это ты пьешь без перерыва. Вечером она берет стремянку, всматривается во тьму чердака, подтягивается, тонкий луч фонарика шарит по стенам в поисках выключателя, но, похоже, его там нет. Придется поговорить с Ларри, лазить на чердак за вещами — твоя забота, ты же не хочешь, чтобы я с одним только фонариком ползала по стремянке вверх-вниз? В свете фонарика видно, куда Марк засунул елку и ящик с елочными игрушками. Что за бардак он тут устроил, мешки для мусора, набитые старой одеждой, детские игрушки в коробках, чемоданы со всякой всячиной и хламом, который она не решается выбросить. Айлиш подтягивает чемодан, отстегивает застежку и понимает, что не хочет заглядывать внутрь, — заглянув внутрь, она увидит то, чего не хочет видеть, она защелкивает чемодан и неподвижно стоит, вдыхая запах слежавшейся пыли. Это ощущение, что чердак не принадлежит дому, а существует сам по себе, своего рода прихожая, где толпятся тени и беспорядок, дом для памяти, где обитают остатки ее более молодых «я», свернутые и распиханные по коробкам, отброшенные за ненадобностью, затерянные среди исчезнувших и забытых других «я», пыль оседает на годы их жизни, и годы их жизни медленно обращаются в пыль, как мало от нас останется, никто не поймет, какими мы были, мы исчезнем в мгновение ока. Внезапно у Айлиш возникает чувство, что Ларри стоит рядом, она оборачивается и встречается со своим горем, сжимает кулаки и трясет ими, снова и снова повторяя, что Кэрол ошибается, никто ничего не знает наверняка, разве это горе, это не горе, это другое, скорее, обида — горе, облаченное в цвета надежды. Нужно поскорее выбираться к свету дня, она открывает чемодан и достает то, что успела заметить внутри, — кожаный браслет Ларри. Стоит очень тихо, ощупывая браслет кончиками пальцев, пытаясь вспомнить, какими они были, Молли зовет ее от подножия стремянки, и Айлиш вспоминает, зачем поднималась на чердак, портативный радиоприемник лежит в старом пластиковом пакете, и она передает его Молли через люк. Ставит радиоприемник на стол, протирает тряпкой, Молли наблюдает за ней. Зачем тебе эта штука? Я хочу услышать новости, настоящие, из-за границы, а не ложь, которой нас пичкают. Нет, я не про радио, а про штуку у тебя на запястье. Раньше его носил твой отец. Айлиш дотрагивается до браслета, вытягивает антенну во всю длину и включает приемник, не веря, что батарейки еще работают, и комната наполняется мягким треском атмосферных помех, она крутит ручку, шаря по длинноволновому диапазону, странное электрическое гуденье сменяется шуршанием из ее детства, так шуршали далекие города, вещающие ночами на чужих языках. Молли пальцем обводит хромированный край. Очевидно, мы возвращаемся в прошлое, скоро будем ездить на велосипедах, стирать одежду вручную, называть обед чаепитием, перестанем понимать, кто мы такие, без интернета я уже не человек. Глаза Молли загораются, искра радости прячется в сердце. Айлиш снимает кожаный браслет и протягивает дочери. Ему понравится, что браслет у тебя, только брату не говори, где он, кстати, скоро комендантский час, он прекрасно знает, что наказан. Понятия не имею, он вышел, как только ты поднялась на чердак, и просил тебе не говорить. Она выглядывает из окна, звонит Бейли, но тот не отвечает. В семь Айлиш выходит на улицу, провожает взглядом белый фургон, некоторое время наблюдает за дорогой, затем продевает руки в рукава пальто и зовет Молли. Я вернусь через несколько минут, позвони мне, если он появится. Ладони сжаты, она прислушивается к каждой проезжающей машине, словно по щелчку выключателя на дорогах наступает затишье, она шепчет слова, которые скажет, если встретит патруль: простите, мой сын не вернулся домой вовремя, ему всего двенадцать, я просто обхожу квартал. Бейли нет ни в одном из его обычных мест: ни у стены за углом, ни на площадке у школы, она идет обратно и видит, как он пинает мяч у бордюра, болтая с каким-то незнакомым подростком, на прощанье машет ему рукой, делает еще несколько финтов и рассеянно поднимает глаза на мать. Перед этим кислым взглядом она не может выразить свой страх, что чернеет в крови, словно чернила, страх, что яростно искажает рот. Ну и что с того, что я опоздал, говорит Бейли, я уже дома, не будь старой занудой.

Очередь в супермаркет тянется за угол, к ящикам со стеклотарой, двое солдат пропускают людей внутрь по трое-четверо, очередь немного продвигается и снова замирает. Она паркует коляску, подкатывает тележку, пытается усадить Бена на переднее сиденье, но он брыкается и дрыгает ногами, словно дикая тварь, вытащенная из логова, и так орет, что она разрешает ему стоять в полный рост. Женщина с тележкой кивает Бену. Он вас купит и продаст, не успеете оглянуться, говорит она. Айлиш улыбается в ответ, не поднимая глаз, и хмурится на сына, который скачет от радости. Ей следовало бы составить список, в панике люди сметают товары с полок, но Айлиш не может сообразить, чего именно ей не хватает, все хотят одного: хлеба, макарон, риса, вода в бутылках уже закончилась. Она стоит перед полкой с консервами, запасы на исходе, беседует с Беном, который наконец-то уселся и играет с содержимым тележки. Нам нужно сухое молоко для тебя и сгущенное для остальных, если обычное закончится, не знаешь, чего ждать, впрочем, не важно, запасаешься одним, кончается другое. Айлиш стоит у прилавка с гастрономией, когда замечает мужчину в рубашке и галстуке, который бочком движется по проходу, уткнувшись носом в планшет. Простите, вы менеджер? Она следует за ним до двери кабинета, которая сливается с такими же грязно-белыми стенами, и, не зайди он внутрь, она бы ее не заметила. Он снова выходит, прикрепляя лист бумаги к планшету. Значит, вы хотите устроиться на работу в магазин, вы принесли резюме? Нет, отвечает она, я только что увидела объявление снаружи на доске, меня устраивает неполный день, хотя я никогда не работала в продуктовой рознице. Хорошо, говорит мужчина, давайте я зафиксирую ваши данные, если распишу эту чертову ручку, и мы с вами свяжемся, где вы работали раньше? Она ждет, пока неприятный голос вызывает по внутренней связи кассира, затем возобновляется музыка, которая и не музыка вовсе, а приятный расплывающийся шум. Я около двадцати лет проработала на руководящих должностях в области биотехнологий, по образованию я биолог, у меня степень по молекулярной и клеточной биологии, но вы же понимаете, с работой сейчас тяжело. Мужчина перестает расписывать ручку, и под его взглядом Айлиш чувствует себя идиоткой, как будто вырядилась не по сезону. Менеджер переводит глаза на Бена, который снова дрыгает ногами, мужчина теребит отрастающие усики, пытается выдавить улыбку, но у него не выходит. Ладно, говорит он, давайте я просто запишу ваше имя и телефон, это всего лишь вечерняя расстановка товара по стеллажам на полставки, у нас уже есть претенденты, на самом деле довольно много, но в любом случае мы с вами свяжемся. Она не запомнит это лицо, оно уже стоит в ряду простых и сочувствующих лиц тех, кто отвел взгляд, она понимает, ему было велено, всем им было велено, это лицо говорит обо всем мироздании, ужасающей энергии звезд, Вселенной, обратившейся в прах, но снова и снова сотворяемой обезумевшим творцом. Айлиш поднимает сына и усаживает на сиденье, игнорируя его вопли, наполняет тележку, присоединяется к длинной очереди в кассу и стоит, разглядывая покупки: двухмесячный запас консервов, детское молоко, упаковка туалетной бумаги и стиральный порошок. И тогда ее накрывает чувство, что все это ей только мнится, хочется громко рассмеяться, разглядывая вспотевшую волосатую шею толстяка впереди, который толкает тележку с пивом и туалетной бумагой, и, смотря на толпящихся людей, она испытывает презрение к принятому укладу человеческой жизни, все они животные, покорно подчиняющиеся телесным нуждам, своему племени и государству. Она минует солдат на выходе, Бен лижет кусок сыра, и ей не хочется перемещать его из тележки в машину, к тому же не может вспомнить, где припарковала «туран». Проходит вдоль автостоянки, возвращается, видит коляску в отсеке. Тупица, и как ты собиралась все это дотащить? Айлиш разглядывает покупки, затем складывает коляску, ставит ее в тележку, выходит на дорожку вдоль трассы, вспоминая, что забыла купить жидкость для мытья посуды, лакомства для детей, любимые крекеры Саймона, колеса цепляются за тротуар, затем одно начинает волочиться. Она пихает его ногой, смотрит на часы и идет домой пешком, а тени начинают сгущаться на границе полудня.