Команда Альфа - Миклош Сабо

Стыдно признаться, но от страха я не мог шевельнуться.

Ко мне медленно, вперевалку приближался огромный гризли. Медведь шел прямо на меня. Его шерсть с металлическим отливом местами серебрили еще сонные лучи весеннего солнца. По всему было заметно, что он не в духе, более того — обозлен, видно, ему раньше времени пришлось вылезти из уютной зимней берлоги.

Все свое внимание я сосредоточил теперь на опасном звере, о бешеном нраве которого мне не раз приходилось слышать.

Я осторожно сменил в автомате обычную пулю на разрывную. Волнуясь, я, наверное, слишком нервозно задвинул затвор, и он громко щелкнул.

Гризли встрепенулся и поднялся на задние лапы. Он был куда выше меня и вообще казался устрашающе сильным! Уши он прижал к затылку, из пасти его капала зеленоватая слизь.

Я не стал дожидаться, пока медведь что-нибудь предпримет. Возможно, вы сочтете меня трусом, но среди дикой природы Аляски оказаться один на один с таким чудовищем… Я не мог рисковать своей шкурой.

Через две недели я окончил курсы. Мне вручили свидетельство с отличием и приказ немедленно возвратиться в свою часть.

Я явился на место. Меня демобилизовали. Вся моя гражданская одежда, оставленная мною в Форт-Джэксоне, дожидалась меня, отглаженная и приведенная в наилучший вид.

— Теперь вы перейдете в ведение Си-Ай-Си, — сказал мой прежний командир. — Мне жаль терять вас, но вместе с тем я должен признать, что вы правильно поступаете. Избранный вами путь опасней, но интересней. Там вы будете преуспевать. Ну, желаю удачи! — И он на прощание крепко пожал мне руку.

— Ну, орел, как дела? Слыхал о вашей расправе с гризли! — с веселым радушием встретил меня мистер Робинсон. — Ну-ка расскажите поподробнее!

Я рассказал ему все как было, ничего не приукрасив и не утаив. Признался даже, что струсил. Правда, у меня мелькнула мысль, как бы излишняя откровенность не повредила мне, и все же я решил и впредь говорить с ними начистоту.

«Пусть они даже презирают меня за трусость, но моя прямота и тут будет смягчающим обстоятельством», — пронеслось у меня в голове.

Мой расчет оказался точным. Более того, вместо ожидаемого порицания за то, что я предупредил нападение медведя и не испробовал свою силу в единоборстве с ним, меня вдруг похвалили:

Вы поступили правильно! — сказал, одобрительно кивнув, мистер Раттер, молча потягивавший до этого сигарету. — Вот вам случай, чтобы сделать для себя вполне определенный вывод!

— Вывод? — удивился я.

— Да! Никогда не ждите, пока на вас нападут! Вы при всех обстоятельствах должны опередить, ошеломить противника! Стреляйте и колите до того, как он опомнится! Тогда вы будете долго жить!

«Вот тебе на! Уж никак не думал, что меня погладят по головке за мой поспешный, фактически малодушный выстрел!»

Свою мысль, конечно, я не высказал, но мистер Раттер, видимо, и без того догадался, что происходит у меня в душе.

— Слушайте меня внимательно! — Он встал передо мной. — От чувства страха мы вас, разумеется, избавим. Речь не об этом. Вы должны запомнить раз и навсегда, что в нашем деле вопрос жить или не жить может решить тысячная доля секунды. Значит, убивайте без опасений, без зазрения совести, не задумываясь! Чтобы не убили вас!

Разговор этот происходил днем, но мысли мои то и дело возвращались к нему и поздним вечером. Я находил странным и никак не приемлемым лозунг моего покровителя, который должен был стать и девизом моей дальнейшей жизни.

Я получил пристанище в заветной части Форт-Брагга, за той оградой, где прежде могла витать лишь мая фантазия. С этого времени я по направлению военной разведки был зачислен в группу войск специального назначения. Мой оклад возрастал скачками. Если в военной полиции я получал 140 долларов, то теперь в мои руки — с надбавкой за опасную службу в особых частях, с командировочными — ежемесячно попадало 250 долларов. И это помимо полного и отличного содержания. Кроме того, поскольку в свободное от занятий время мы ходили в штатском, нам выдали единовременную сумму! в размере 300 долларов на пополнение гардероба.

Календарь показывал март 1959 года. Я чувствовал себя настоящим господином.

Постепенно я привык к тому, что меня перебрасывают с курсов на курсы. Должен сказать, что начиная с момента зачисления в группу войск специального назначения в течение полутора лет я только и делал, что впитывал в себя самые диковинные познания, причем теория подкреплялась далеко не безопасными опытами. Умение противостоять всевозможным испытаниям — вот что было главным предметом нашей учебной программы.

На очередных курсах меня обучали парашютному делу. По сути, это и было стержнем всей подготовки в группе войск специального назначения.

Тот, кто не овладеет мастерством парашютиста, пусть не надеется стать партизаном, — заявил нам генерал на первом же смотре.

Слова его подтвердились. К концу занятий из тысячи трехсот курсантов отсеялось свыше девятисот человек.

Поначалу нас ознакомили с костюмом парашютиста и устройством парашюта. Мы до тех пор осматривали, ощупывали детали, пока не запомнили назначение каждой из них.

— Не забывайте! Жизнь того, кто прыгает с высоты нескольких тысяч метров, зависит исключительно от парашюта!

Среди нас был еще один венгр, некий Ковач, заброшенный сюда судьбой откуда-то из окрестностей Папы. Собственно, случаи свел нас здесь уже как знакомых, я встречал его перед тем на судне «Генерал Хунд».

Как только у нас оказывалась свободная минутка, мы с Ковачем уединялись, чтобы снова и снова тормошить свои воспоминания о родине.

Послушай, Фери, ты в этой заварухе участвовал? — неожиданно спросил он меня в конце одного из

наших разговоров.

— В какой заварухе?

— Ну, в революции?

В И да и нет, — ответил я сначала неопределенно.

Но он показался мне раздраженным, взволнованным, и я поспешил ему рассказать все как было.

— Я должен был в Фертёде увидеть свою невесту, чтобы проститься с ней или взять ее с собой. Понимаешь, отец мой тогда только что вышел из тюрьмы и уже вместе с матерью дожидался меня в Вене. Я к ним и спешил. Как ты знаешь, в то время с поездами было трудно, я пробирался к Шопрону на «одиннадцатом номере», надеясь на случайную удачу. Такая удача подвернулась мне в виде крытого брезентом грузовика.

Догнав меня, машина затормозила. Тут я заметил, что кузов ее битком набит поющими юнцами в нарукавных повязках.

— Куда собрался, приятель? — окликнул меня один из них.

— Домой! В Шопрон!

— А откуда?

Сначала я хотел ответить вопросом: по какому такому праву вы вздумали меня расспрашивать, но вовремя осекся. Их много, да и времена не те, чтобы одинокий человек мог проявлять свой характер.