Прекрасный мир, где же ты - Салли Руни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утром его будильник зазвонил в восемь и разбудил их обоих, Саймон приподнялся на локте и выключил его, Айлин лежала на спине, потирая пальцами глаза. По бокам штор проступали полосы белого дневного света. Есть планы на утро? – спросила она. Он вернул телефон на прикроватную тумбочку. Собирался пойти на девятичасовую мессу, сказал он. Но я могу и попозже сходить, не принципиально. Она все еще не открыла глаз и выглядела совершенно счастливой, волосы разметались по подушке. Можно с тобой? – сказала она. Какое-то мгновение он смотрел на нее сверху вниз, а потом просто ответил: Конечно. Они выбрались из постели, и, пока она принимала душ, он приготовил кофе. Айлин вышла из ванной, обернутая большим белым полотенцем, и они целовались у кухонного стола. Что, если во время мессы я буду думать о чем-то дурном? – спросила она. Он потрепал ее мокрый затылок. Типа сегодняшней ночи? – сказал он. Мы не сделали ничего дурного. Она поцеловала шов футболки на его плече. Пока она одевалась, он приготовил завтрак. Почти в девять они вышли из дома и направились в церковь. Внутри было прохладно и немноголюдно, пахло сыростью и благовониями. Священник читал из Евангелия от Луки и произнес проповедь о сострадании. Во время причастия хор пел «Вот я, Господь»12. Айлин подвинулась на скамье, давая Саймону пройти, и наблюдала, как он стоит в очереди с другими прихожанами, преимущественно пожилыми. На галерее сзади хор пел: Мрак сделаю светом пред ними13. Айлин привставала на месте, чтобы ни на секунду не потерять Саймона из виду, пока он получал у алтаря причастие. Он развернулся и перекрестился. Она села, положив руки на колени. Он поднял глаза к огромному куполу, губы его беззвучно шевелились. Она следила испытующим взглядом. Он вернулся и сел рядом, накрыв ее руку своею, и рука его была тяжела и спокойна. Затем он опустился рядом с ней на колени на мягкую подушечку, прикрепленную к скамье. Склонив голову на руки, он не выглядел ни мрачным, ни озабоченным, лишь спокойным, и губы его теперь не шевелились. Сцепив пальцы на коленях, она все наблюдала. Хор пел: Слышал я зов твой в ночи14. Саймон еще раз перекрестился и снова сел рядом. Она протянула к нему руку, и он спокойно взял ее и держал, медленно поглаживая костяшки ее пальцев. Так они и сидели, пока месса не кончилась. На улице они опять улыбались, и улыбки их были загадочны. Утро воскресенья выдалось прохладным и ясным, белые фасады зданий отражали солнечный свет, мимо ехали машины, люди выгуливали собак, перекрикиваясь через улицу. Саймон поцеловал Айлин в щеку, и они попрощались.
12
Элис, ты считаешь, что проблемы современного романа – это продолжение проблем современной жизни? Я согласна, что выглядит пошлостью и декадентством, даже эпистемической несправедливостью растрачивать себя на секс и дружбу, когда человеческая цивилизация катится в пропасть. Но однако это как раз то, чем я каждый день занимаюсь. Если хочешь, мы могли бы подождать, пока бытие выйдет на новый уровень, а до того момента вкладывать все умственные и физические ресурсы в экзистенциальные вопросы, забыв про собственные семьи, друзей, любимых и так далее. Но, по-моему, ждать придется долго, мы умрем раньше. В конце концов, лежа на смертном одре, разве не о детях и близких вспоминают в первую очередь? И разве смерть – это не персональный апокалипсис? И с этой точки зрения, есть ли что-то важнее, чем то, что ты насмешливо обозначаешь как «разбежаться или остаться вместе» (!), ведь под занавес жизни, когда впереди уже ничего не ждет, лишь об этом мы и хотим говорить. Может, мы только для этого и рождены – любить и беспокоиться о людях, кого мы узнали, и продолжать любить и беспокоиться, даже если есть вещи поважнее, которыми нам стоило бы заняться. И если именно из-за этого человеческий род вымрет, разве это не чудесная причина вымирания, просто чудеснейшая из всех, что можно вообразить? Вымереть из-за того, что нам следовало переустраивать распределение мировых ресурсов и сообща искать модель устойчивой экономики, а мы вместо этого переживали о дружбе и сексе. Из-за того, что мы слишком любили друг друга и слишком интересовались друг другом. Я обожаю человечество за это, и именно из-за этого мне хочется, чтобы мы выжили, – потому что мы так глупо одержимы друг другом.
Последнее я утверждаю, исходя из личного опыта. Вчера вечером по дороге с дня рождения я как бы случайно вышла из автобуса у Гров-парка и пошла к дому Саймона. Наверное, я была немного пьяна и расстроена и надеялась, что он похлопает меня по плечу и подбодрит. Или, может, я надеялась, что не застану его. Или что он там со своей девушкой и тогда мне станет еще хреновее. Не знаю. Не знаю, чего я хотела и на что рассчитывала. Как бы там ни было, я поднялась, оказалось, что я разбудила его, ему пришлось вылезти из кровати, чтобы открыть мне дверь. Было совсем не поздно, всего около полуночи. Он стоял в дверном проеме и выглядел усталым и постаревшим. Не имею в виду ничего плохого. Но подозреваю, что обычно я вижу его все тем же красивым блондинистым парнем, как во времена, когда была девчонкой. А вчера он стоял в дверях, и я осознала: он уже не тот мальчишка. Что я на самом деле знаю о его жизни? Когда я по-детски запала на Саймона, я слабо разбиралась в сексуальных ощущениях, и придумала фразу «особое прикосновение», чтобы описать себе, что чувствовала, когда он прикасался ко мне. Он, кстати, делал это либо случайно, либо так целомудренно, совсем уж невинно. «Особое прикосновение» – правда забавно? Сейчас мне смеяться хочется, стоит об этом вспомнить. Но прошлой ночью он просто обнял меня, и эти слова всплыли в голове, словно и не было никаких пятнадцати лет, и ощущения были те же самые.
Закончилось все тем, что сегодня утром мы вместе ходили к мессе. Церковь на его улице украшена очень стильным каменным портиком при входе, и название у нее необыкновенно католическое: Церковь Непорочной Марии, Прибежища грешников. На всякий случай: он не зазывал меня пойти с ним, я сама напросилась, хотя и сейчас не
