Три недели из жизни лепилы - Олег Мальский

— Не ссы, — Омар открутил пробку, — Мы брились, мы умывались, мы не могли выйти из туалета. Оставила сухим пайком.

Я осторожно прополоскал горло. Ну и дрянь! Наверняка презентовал кто-то из курсантов соответствующей приписки.

К нам присоединился Тагир — маленький веселый ординатор из Дербента.

За дверью послышались шаги. Мы нырнули в свободную кабинку.

Омар запрыгнул на толчок.

— Зачем?

— Ноги же видно.

Тагир хихикнул.

И куда только их Аллах смотрит?

На открытии любого международного симпозиума, конгресса или конференции организаторы пространно благодарят спонсоров, городские власти и новое мышление, не забывая при этом упомянуть свои скромные заслуги.

Я хорошо поспал на галерке.

Второй час посвятили вопросам профессионального отбора и подготовки анестезиологов.

За бугром после четырех лет института ты никто. Или почти никто — врач общего профиля. Восхождение на медицинский Олимп начинается четырьмя годами резидентуры или, по-нашему, ординатуры. На самом деле где четырьмя, а где поменьше. Например, в Непале достаточно года. В Союзе ты считаешься „узким“ специалистом через полтора-два месяца занятий на „рабочем месте“ в ближайшей многопрофильной больнице. Рекорд, как всегда, за нами.

Да кому он вообще нужен в „совке“, этот „профессионанизм“?

Доходы всех трудящихся равны — и гениев, и бездарей. И те, и другие уверены в завтрашнем дне — ежесуточной тарелке борща, шматке сала и чекушке „Русской“. И никаких кругосветных путешествий.

Перешли к достижениям. За отчетный период Всесоюзное научное общество анестезиологов-реаниматологов приняли в ряды ВФОА. Правда, с членским взносом вышла неувязочка. Оказывается, он пропорционален количеству анестезиологов в стране. А их у нас десятки тысяч. Решение подсказал Берег Слоновой Кости, представитель которого занял очередь в кассу чуть раньше. И заплатил за пятьсот восемьдесят голов. Джентльменам верят на слово. Тем более — джентльвуманам.

Конфиденциальной информацией поделилась со мною Пахомова.

Кто не узнал правды от жизни, тот не услышит ее с высокой трибуны.

Я старался не храпеть.

К следующему перерыву в фойе развернули настоящую выставку достижений народного хозяйства. Имеются в виду американский, немецкий, шведский, голландский и подобные им народы. Расходные материалы, респираторы для всех возрастов и ситуаций, инфузионные насосы, препараты для энтерального и парентерального питания, мониторы десятков функций организма…

Я лениво листал меню прошлогоднего „Сименса“[21].

— Так быстрее, — произнес над левым ухом женский голос с чуть заметным акцентом, и миниатюрная ручка скользнула по клавишам.

Платиновая блондинка среднего роста. Аккуратная фигура.

Легкий загар. Лет двадцать пять.

— А вам неинтересно, — она перевела на меня взгляд голубых глаз.

Прибалтийка.

— Напротив, — я смотрел на нее, не отрываясь, — Нечасто встретишь коллегу с уровнем программиста.

— Пользователя.

— Может быть у вас это так называется.

Мне вспомнилась Сенкова, заведовавшая „нейрореанимацией“ до Силанского. Когда заполненная ценой невероятных усилий страница экрана исчезала в небытие — из-за технических неполадок или забывчивости пользователя, Анна Федосеевна била кулаками по клавишам, крича: „Дура, машина, дура!“

Я прикоснулся к своей плакетке с красной полосой — отличительным знаком члена оргкомитета.

— Олег Мальский, Боткинская больница, Москва, — и протянул руку.

— Светлана Фройнд, больница святой Екатерины, Франкфурт, — ее маленькая кисть легла в мою лапу.

— На Одере?

— На Майне.

Мы разговорились.

Светлана родилась и выросла в ФРГ. Ее мать и отца детьми угнали в Германию во время войны. По счастливому стечению обстоятельств они попали в американский сектор. Дети выросли, получили образование, познакомились, поженились. Дочерей воспитали русскими.

Светлана знала нашу литературу и историю, ходила в православную церковь. Давно мечтала побывать на Родине, но, помня рассказы „первой волны“ о сталинском „рае“, до поры довольствовалась другими странами. И как-то незаметно объездила весь мир.

Со Светой было интересно. Я спрашивал — она отвечала. Она спрашивала — я отвечал. После перерыва мы сели вместе. Продолжали болтать, но уже шепотом.

Корифеи из ведущих Вузов и НИИ обеих столиц в сотый раз изобретали велосипед и толкли воду в ступе. Света удивилась низкому уровню докладов. Взяв еще на полтона ниже, я коротко изложил свой взгляд на мировую анестезиологическую науку.

Шестидесятые и семидесятые — эпоха „большого скачка“ — остались позади. В непосредственной близости маячила глухая стена. Лучшие умы уже расчехлили тараны и катапульты. Впрочем, отечественной медицине не страшны никакие тупики. Арьергард планеты всей давно шлепнулся мордой в лужу, где и пребывает по сей день.

Курсанты устали сидеть и порядком проголодались.

Очередной лектор захлопнул папку. Нелли Алиевна привстала со стула. Дружная толпа ринулась в столовку, подхватив с собою нас. „Дубравушка“ превзошла все мои ожидания. Я нагружал подносы.

Кафедралы и ординаторы понимающе подмигивали — ради такой девушки стоило ломать копья.

Доклады гостей выглядели поинтереснее.

Света конспектировала, по-детски закусив нижнюю губу. Я жевал „даблминт“ и тихо балдел от ее розовых ушек, чуть вздернутого носика, тонкой шеи, золотистого пушка на плечах и крохотных ножек в простеньких, но, наверное, очень дорогих туфельках.

Светин пакет с подарками от фирмы „Байерн“ давно перекочевал ко мне. Громоздкий и шуршащий, он явно не гармонировал с ее скромным изяществом и бесконечной женственностью.

Я влюбился с первого взгляда и по самые уши.

На симпозиумах первый и последний дни всегда короткие. Нелли Алиевна объявила о намеченной на сегодня культурной программе. Сервисная группа покажет всем желающим достопримечательности столицы.

— Ты пойдешь?

— Конечно!.

Расталкивая сограждан, которые ломанулись к выходу за развлечениями иного рода, я ринулся в сторону президиума. Шефиня улыбнулась глазами и назначила меня старшим экскурсоводом. Я был готов расцеловать профессоршу, но сдержался.

Вместе с тремя подручными я провел дюжину иностранных гостей по стандартному маршруту: Александровский сад, Красная площадь, Калининский проспект, отреставрированный и приватизированный Старый Арбат.

Света была в восторге от кооперативных кафе, уличных художников, матрешек, икон конца двадцатого века и метрополитена им. В.И.

Ленина.

Все двенадцать экскурсантов проживали в гостинице „Космос“.

На выходе со станции „ВДНХ“ толстый важный немец протянул мне двести марок. Не почтовых, конечно.

Я гордо выпятил грудь и вежливо, но твердо отстранил руку дающего. Рука снова погрузилась в карман. Вместе с четырьмя моими стипендиями.

Разочарованные ординаторы — потенциальные соучастники несостоявшейся валютной махинации — нырнули в метро и оставили нас одних.

— А хочешь посмотреть настоящую Москву? Без вечных огней и караулов. И недалеко, — я взял ее за руку. Отпустил только на эскалаторе.

Курский вокзал кишел пассажирами, встречающими, провожающими, цыганами, бомжами и алкашами. Настала Светина очередь вцепиться в „старшего экскурсовода“.

— Не бойся, здесь всегда так.

Автоматы опять не работают. Мы отстояли в кассу, обилетились и загрузились в последний вагон первого попавшегося поезда.

В тамбуре курили. Кто-то смачно харкнул на пол. Кто-то откупорил зубами бутылку „Кавказа“.

— А куда мы едем?

— Спас-Андроников монастырь. Могилы Андрея Рублева и великого русского актера Новикова, храм пятнадцатого века с росписями Рублева и его друга Черного, музей иконы… Да вот он, справа.

Света достала из сумочки „Кодак“.

— Осталось восемь кадров. Хватит?

Я пожал плечами. Здесь можно гулять часами — утром ли, вечером, ночью… Летом, зимой — монастырь всегда разный. Он изменяет все вокруг — даже цвет травы и шум ветра. Каждую минуту. Вот уже больше пяти веков.

Мы попали в неудачное время, но удары ногой в кованые ворота и „чирик“ сторожу сделали свое дело.

Одну церковь скрывали леса, другую — знаменитую — до сих пор не могут дореставрировать изнутри. Не исключено, что на пути к пресловутым фрескам реставраторы слой за слоем отколупывают портреты членов Политбюро, Берии, Ежова, Кирова, Фрунзе, Троцкого, Зиновьева… Пленки хватило.

Следующим пунктом значилась Рогожская староверческая община, что на полпути между „Серпом“ и „Карачаровым“. Пришлось идти пешком.