Полный НяпиZдинг - Макс Фрай

И прикарманивать.

Потом, уже дома, выясняется, что оранжевым фонарным светом можно писать вместо чернил, не закончившихся, конечно, но изрядно загустевших во внутренней авторучке. Свет — те же (внутренние) чернила, только еще лучше.

Можно писать.

От всех этих сентябрьских дождей, хризантем и мокрых каштанов, запахов, свежих, горько-сладких, обморочно звенящих в ушах, обычного набора заключенного (в человеческом теле) строгого осеннего режима, почти невыносимо болит сердце, вынужденное расти, расширяться, чтобы вместить все это предзимнее великолепие мира.

Все равно не дорастет. Не вместит. Но надо стараться. Вернее, не «надо» даже, оно — само.

Накануне всякой зимы я прыгаю в пропасть. Затяжной прыжок, веселый и горький, никогда заранее не знаешь, кто откроет глаза там, на дне, весной.

Ну вот, дальше тянуть некуда. Давай. Прямо сейчас.

Очень просто быть умным пессимистом. Проще вообще ничего не придумаешь: сел на диван, включил гениальный супермозг, обработал жизненный опыт, огляделся вокруг — ААААААААА! УЖОСНАХ! Все, дело сделано.

Быть глупым пессимистом ровно так же просто. Послушал в детстве, чего взрослые говорят. Потом вышел во двор, послушал, чего говорят старшие мальчишки и девчонки. Потом получил в рыло, чтобы не подслушивал. Потом вырос большой, еще послушал, еще пару раз в рыло получил, и — voila! Допер наконец, насколько ужасен человеческий наш удел. Даже гениальный супермозг включать не надо, и так отлично получилось.

Быть глупым оптимистом тоже не очень сложно. Но тут одно из двух — или сразу родился таким счастливчиком, что в рыло ни разу не получил, или так много добрых сказок в детстве читал, что даже «в рыло» не помогло.

А еще можно пойти к первому попавшемуся гуру. Или просто базарную гадалку поймать в хорошем настроении, чтобы счастливую жизнь предсказала — тоже отлично работает, если гениальный супермозг не включать. Гениальный супермозг — он, зараза такая, весь кайф обломает. Но если у нас его нет, все в порядке.

А вот быть умным оптимистом практически невозможно. Невыполнимая задача — со всей этой херней взлететь. Но если кто имел несчастье родиться на свет с гениальным супермозгом, имейте в виду — именно для этого он и выдан. Зараза такая.

Потому что необходимость делать невозможное никто, извините, не отменял. И не отменит. Без делания невозможного жизнь вообще не в зачет.

П

Пауль Клее, чье творчество с равным основанием относят ко всем главным художественным течениям XX века, живописец, график и теоретик искусства, писал: «В былое время люди рисовали вещи, которые можно было увидеть на земле. Вещи, на которые им было приятно смотреть и на которые они хотели бы смотреть. Сейчас, рисуя, мы воссоздаем несомненную реальность видимых вещей и, делая так, выражаем веру, что в отношении к миру в целом видимое — только вырванный из него кусок, а другие истины, в большинстве своем, скрыты».

Пока о «скрытых истинах», то есть, о невидимой части реального мира говорит живописец, зритель остается, так сказать, в безопасности. Какие бы «скрытые истины» ни открылись ему на полотне, зритель, если пожелает, может игнорировать это откровение, списать увиденное на живость художественного воображения автора, и жить, как прежде. В этом случае фундамент его представлений о мире не будет поколеблен. Земля не уйдет из-под ног. Небо не станет ближе.

А значит, чуда (ради которого и дано нам искусство) не случится.

Какая жалость.

Игнорировать художественное высказывание фотографа более затруднительно. Сколько бы теоретических работ о художественной фотографии ни было написано специалистами (и внимательно прочитано нами), непросто избавиться от отношения к фотографии как к документу.

К тому, что можно нарисовать то, чего на самом деле нет, мы давно привыкли. Однако идея сфотографировать то, чего нет, даже сейчас, в эпоху фотошопа, кажется рядовому зрителю вполне абсурдной.

И хорошо что так.

Потому что фотография (та фотография, о которой имеет смысл говорить здесь и сейчас) нужна нам именно в качестве моста между видимой и невидимой составляющими мира. Понятно, что все искусство в целом — такой мост, но традиционное отношение к фотографии как к документу делает ее идеальным инструментом. Фотографу верят как никому другому.

А нам того и надо.

Полное доверие — именно то настроение, в котором следует встречаться лицом к лицу с искусством. Это, я знаю, нелегко. Современному человеку нужно быть очень храбрым, чтобы довериться кому (и чему) бы то ни было. В том числе, художнику.

Но только доверившийся получит то, ради чего было создано искусство — весь мир. Видимый и невидимый. Весь целиком. Все, что лежит под солнцем.

«Все, что лежит под солнцем» — такое определение дал искусству немецкий художник Йозеф Бойс.

Нельзя сказать, будто после его слов мир внезапно изменился. Во всяком случае, с неба не посыпались чудесные этикетки с надписью «Art», не приклеились по собственной воле к чему ни попадя, и случайные прохожие не пали — кто в обморок, кто на колени — ошеломленные официальным открытием выставки Творца.

И все же высказывание Бойса — одно из важнейших культурных событий двадцатого века. Потому что благодаря ему стало возможно говорить об искусстве некоторые простые и важные вещи. Настолько важные, что без них не имела бы смысла не только работа любого художника, но и жизнь человека на этой земле. Настолько простые, что точные формулировки сродни детскому лепету.

Штука в том, что всякий по-настоящему серьезный разговор об искусстве и должен, в идеале, быть детским лепетом. Поскольку искусство само по себе — детский лепет. Или даже крик младенца, впервые в жизни оказавшегося у распахнутого окна, за которым — весь мир.

Стать таким младенцем, увидеть мир как впервые, осознать себя малой, но совершенно необходимой частью этой мистерии — величайшее счастье, какое может выпасть не только художнику, но и зрителю. Всякая встреча с искусством — шанс пережить подобный опыт. А потом проживать его снова и снова всякий раз, как только нам покажется, будто мы знаем хоть что-то — о мире и о себе.

Писать[5] имеет смысл только как в первый день творения, с единственным намерением — чтобы было (то, чего раньше не было).

Все остальные соображения только мешают, а работа, к которой они понуждают, утомляет и изнашивает.

По главной улице с оркестром

Так все и было, по главной улице, то есть, по проспекту имени князя-засони-Гедиминаса шел детский духовой оркестр, дети примерно от девяти до шестнадцати