Месть по закону - Вячеслав Денисов

Кражу можно было смело исключать. Все ценные вещи, включая золотой перстень с черным камнем, который ему подарила перед самой смертью мать и который он не надевал вот уже шесть лет, валялись среди вещей. Кто-то искал тайник. Если отталкиваться выводами от событий последних дней, искали тайник с восемьюстами тысячами американских долларов.

Антон откинул ногой валявшийся перед растерзанным диваном свой кожаный пиджак, сел, от чего заныли вывернутые из привычных мест пружины, и закурил.

Вот тебе и неприкосновенность, и независимость судьи, о которой так четко и ясно говорится в Законе о статусе судей! От кого неприкосновенность?! От милиционеров?! Конечно! Если задержат на дороге за превышение скорости – не имеют права задерживать и досматривать автомобиль! Еще что? Не имеют права задерживать и арестовывать за совершенные правонарушения и преступления! Только с санкции Генерального прокурора!

«А на кой черт мне эта неприкосновенность, гарантирующая защиту от правоохранительных органов?! Зачем она мне нужна, если я – СУДЬЯ?! Зачем мне нужна неприкосновенность от милиции, если каждая сука, желающая покопаться в моем чистом и грязном белье, может сделать это совершенно беспрепятственно?! Какая моя независимость?! В чем она может заключаться, если утверждают судей депутаты, которые частенько судятся этими же самыми судьями за попрание чужих интересов?! Как я могу быть независим, объективно рассматривая в суде дело одного из них, если знаю, что через год или два он будет в составе их Совета меня утверждать?! А кто сейчас депутаты?! Половина из них – бутлеггеры, бывшие пивники, прорабы да спортсмены! Мать твою, вот и весь депутатский корпус!..»

Ситуация перехлестнула нормы дозволенного, как перелившийся из чашки чай. Струге сидел на изувеченном диване собственной искалеченной квартиры, прекрасно осознавая тот факт, что его обгадили с головы до ног. Не Антона Струге, а – федерального судью Антона Павловича Струге. Об него, шутя и совершенно безбоязненно, вытерли ноги. Не найдя общака, сегодняшние гости запросто могут встретить его на улице, набить морду и дать напоследок пинка под зад. Послезавтра его просто увезут в какой-нибудь подвал, посадят на цепь и будут волтузить, как собаку, периодически выспрашивая местонахождение денег.

Что, может, попросить у ФСБ защиты? Но это не Голливуд. У дверей твоей квартиры, Антон, никто сидеть не будет. Сделать официальное заявление? А где у тебя доказательства причастности конкретных лиц?

– Кстати, о конкретных лицах... – Антон встал с дивана и направился к телевизионной тумбе. – Раскурочили или нет?..

Нет, маленький экран видеодомофона был цел, а значит, цела была и кассета с видеозаписью. Распахнув тумбу, незваные гости увидели просто маленький телевизор, который интереса для них представлять не мог. Если бы они знали, что это за маленький телевизор...

Он был соединен с «глазком» камеры над входной дверью и одновременно – с видеомагнитофоном, стоящим на тумбе. Обычный видеомагнитофон. Снаружи. Изнутри – нет. Он срабатывал на запись всякий раз, когда в дверь раздавался звонок. Запись шла десять секунд, после чего он автоматически отключался. Подарок Пащенко в день утверждения Антона на неограниченный срок. После той самой, «бутлеггеро-спортивной» сессии народных избранников.

Струге нажал на кнопку перемотки и воспроизведения. Первым высветилось лицо соседа напротив – наверное, приходил извиняться за свою непутевую дочь Светку или получить консультацию. Работал он юристом в автопарке, и дел у него было невпроворот. Антон уже сотню раз объяснял незадачливому юристу, что он не имеет права давать консультации любого характера, если они носят юридический характер, но сосед, казалось, этого не понимал или считал, что Струге прикалывается – как это соседу можно отказать? Тогда Антон шел на хитрость – советовал соседу как следует ознакомиться с той или иной статьей Гражданского кодекса. Этого хватало, и сосед с благодарностью приглашал Антона на пиво. Тот с не меньшей благодарностью отказывался.

А вот, очевидно, те, кто патологически ненавидит домашний уют и порядок в квартирах. На экране монитора, который квартирные изуверы приняли за сломанный, а потому – стоящий в тумбе телевизор, высветились три физиономии, глаза на которых тупо смотрели в обшивку двери. Стоящий первым еще раз нажал на звонок. Запись начала новый отсчет. Тот же взгляд, не подозревающий о наличии видеоглазка.

«– ...Никого нет. Значит, он один был в квартире».

Антону оставалось только подивиться проницательности гостей.

«– ...Открывай, Филателист...»

Конец записи.

Выводы из увиденного и услышанного? Первый. Вандалов было как минимум трое, и их лица пригодны для последующего опознания и идентификации. Второй. Один из них имеет кличку Филателист. Не так уж часто встречающаяся в преступной среде кличка.

Антон вынул кассету, вставил в магнитофон другую, сел на диван и стал ладонями растирать лицо. То, что произошло за истекшие сутки, разломало весь остов им же выстроенного привычного образа жизни. В его судьбу вмешались другие. Вмешались дерзко, грубо, не задумываясь о последствиях и не боясь ничего. Это были те, для кого совершенно не существует никаких норм морали и нравственности, чувства самосохранения и признания устоев общества, в котором они существуют. О ком идет речь? Кто попадает под такое определение? Антон вынужден был признать, что он сейчас размышляет о животных.

В эти мгновения в нем еще жил человек, отправляющий правосудие, совершенно беспристрастный и бесчувственный...

Только Закон, и ничего больше...

Но ему предложен сейчас другой вариант сосуществования. Тот, по которому живут те, кому чужды нормы морали, чувство самосохранения и кто не признает никаких законов, кроме ими же установленных.

Антон дотянулся до телефона. Впервые за все время работы судьей он тревожил в выходной день и секретаря суда, и его председателя.

– Прошу прощения за звонок, Николай Сергеевич, – твердым голосом поприветствовал начальника Струге. – Но без нужды я вас бы не беспокоил. У меня внештатная ситуация. Если вы еще не в курсе...

– В курсе, в курсе, Антон Павлович, – мягко перебил его председатель. – Что же там такое произошло? Надеюсь, ничего серьезного?

– А говорите, что в курсе! – усмехнулся одними губами Антон. – Ничего серьезного – в этом вы правы. Но неделю мне придется поболеть. Я сейчас собираюсь в поликлинику.

– Сотрясения нет? А как же завтрашний процесс по делу Артемова и Саитгалина? Опять откладывать?

– Шесть раз его откладывали не по моей вине. Думаю, что один раз можно отложить и по моей инициативе. Тем более что это связано со здоровьем. И тем более что придется отложить не только этот процесс, а еще несколько. А адвокаты Артемова и Саитгалина будут только рады.

– Надеюсь, вы никуда не собираетесь уезжать в течение этой недели? Если куда-то отправитесь – я должен знать, где вас искать.

– А разве я говорил, что мне нужна неделя?.. Кажется, нет. – Антон был удивлен.

– Но вы ведь не собираетесь отсутствовать дольше?

Острый слух Струге мгновенно уловил ложные нотки в голосе Заруцкого. Что-то неприятное, вязкое и потому пугающее перемешалось в этой простой на первый взгляд фразе: «Я должен знать, где вас искать...»

«А зачем меня искать, если я не потерялся?» – где чувства бессильны, вступает в действие логика. Струге был из тех, кто в минуты сомнений имеет привычку перепроверяться. Срабатывает «автомат» – чувство самосохранения.

– Если меня не будет дома, то я либо в больнице, либо у знакомого психотерапевта. Улица Волжская, дом семь, квартира двадцать четыре. Вы запишите, я сейчас повторю.

Антон произнес последнюю фразу, организовывая «проверку» в «проверке». Называя первый пришедший на ум адрес в Центральном районе, он очень хорошо слышал в телефонной трубке шорох бумаги. А ответ Заруцкого затянулся на ту долю секунды, чтобы Антон понял – председатель стал писать адрес с того момента, как Струге его назвал. Тем не менее Антон услышал:

– Зачем мне записывать? Если будете уезжать – просто позвоните.

– Если я управлюсь со своим недугом быстро, то сразу выйду. В любом случае я буду стремиться к этому.

Разговор окончен. А вместе с ним окончено все, что шесть лет связывало его убеждениями по рукам и ногам, то, что раньше тяготило, а потом выработалось в устойчивую привычку.

Первое, что сделал, поднявшись с дивана, Антон, – разгреб ворох одежды и вытащил из-под него плечики с висящей на них мантией. Когда она находилась в его квартире, она всегда висела, расправленная, на комнатной двери. В пятницу он взял ее, чтобы привести в порядок на следующую неделю – почистить и погладить. Он так и сделал вечером, но сейчас она была растоптана и смята. Антон отнес ее в ванную и повторил пятничное мероприятие. После этого повесил ее не на дверь, а в шкаф. Держа рукой дверцу, он смотрел на нее, словно боясь сделать первый шаг и ошибиться.