Сладкий роман - Мила Бояджиева

- Эта? Выглядит отлично. Совсем новенькая, еще, наверно, "вся в масле". - Чак по хозяйски ступил на борт "Лолы". На его лице расплылось удовольствие знатока, столкнувшегося с неплохой вещицей.

- Не беспокойтесь, друзья, я прячу свою тарахтелку в чехол. Здесь не будет Сола-оператора. Сол-штурман, Сол-кок, Сол-телохранитель, - он продемонстрировал бицепсы. - Ну разве только немного поохочусь за птичками и букашками. В школе я был помешан на зоологии...

- А нас сейчас интересует стол. Ну-ка, покажи, что водится в холодильнике? Канистры с проявителем? - Я резвилась, с каждой минутой входя во вкус неожиданного путешествия. Не верилось, что это не мечты, не сон и не фильм про чужую красивую жизнь. А прекрасная пара любовников на борту изящнейшего суденышка, вызывающая завистливые взгляды туристов на набережной - это я с Чаком! С тем самым Чакли Куином, о котором устала мечтать и вздыхать, а забыть не смогла... Ох, как хорошо помнило его мое тело, насторожившееся, словно борзая, учуявшая дичь... То самое тело, что всего три дня назад было приговорено к уничтожению, как никому не нужный, обременительный хлам...

Теперь трепетала и ныла от жажды удовольствий каждая клеточка, а обострившиеся чувства торопились ухватить запахи, краски, звуки. С бокалом холодного вина в руке и куском нежного ростбифа, выуженным из холодильника, я опрокинулась в шезлонг, не в силах сопротивляться обрушившимся на меня щедротам судьбы. Рядом, прижавшись бедром к моему плечу, стоял Чак. Он обсуждал с Соломоном предстоящий маршрут, в то время как пальцы, пробравшиеся под блузку, хищно вцепились в напрягшийся от нетерпения сосок. Откинув голову, я закрыла глаза. "Лола" вышла из гавани и круто повернула к югу - мы взяли курс на Балеарские острова.

Сол уверенно управлялся с приборами, нашпиговавшими рубку. В репродукторе пел о любви Хосе Каррерос. Мы с Чаком полулежали под тентом в удобнейших шезлонгах, потягивая охлажденное вино и раздумывая, что же потребует судьба за этот милый подарок.

- Умница, что вспомнила обо мне. Тебе наследство, что ли, обломилось? Цветешь, а болтали всякую ерунду, - Чак внимательно присмотрелся к моему лицу и как тогда, семь лет назад, был явно удивлен отсутствием следов увядания во внешности "киноветеранши", а теперь ещё и "падшей звезды".

- Болтали не зря. Немного покуролесила. Темперамент, знаешь ли, норов. Затянувшийся инфантилизм. Не трудись высчитывать - мне тридцать пять. Я свободна от комплексов, дурных увлечений, скучного мужа и обязательств перед собственной "кинобиографией". Знаешь, когда все время примеряешься к будущему некрологу.

- Выглядишь отлично. Совсем как тогда... Меня потянуло к ностальгическим воспоминаниям... - Он поднялся и угрожающе навис надо мной, опираясь о подлокотники шезлонга. - Будем ждать, когда волна бросит меня на тебя или позаботимся сами?

- Сами, - едва успела прошептать я и глухо ойкнула, - яхту сильно качнуло и поцелуй начался со стука зубов, во рту почувствовался солоноватый привкус крови. Оторвавшись, мы с испугом посмотрели друг на друга.

- Поцелуй вурдалаков, - прокомментировал Чак алые следы на моем подбородке. Из его рассеченной губы сочилась кровь, оставив пару капель на белой майке.

"Вот уже и кино пошло", - подумала я, скользнув взглядом в рубку, где с непроницаемым видом крутил штурвал Сол. Камеры при нем явно не было.

- Пора осмотреть салон! - предложил Чак и помог мне подняться. - Ты в порядке? - Он насмешливо заглянул мне в глаза, оценивая последствия кровавого поцелуя.

- Не бойся, вставных зубов у меня пока нет и других протезов тоже, не удержалась я от ехидной реплики, спускаясь по лесенке в полумрак салона.

- Тогда предлагаю самую жесткую программу, - пригрозил Чак и мы с грохотом рухнули на пол между двумя кожаными диванами, привинченными к качающемуся полу...

Потом нам посчастливилось найти совершенно необитаемый остров и высадиться, не теряя времени, в уютную бухточку

ЗАВИДУЙТЕ МНЕ, СКРОМНЫЕ ДЕВОЧКИ!

...Жарко. Но если расслабиться, предвкушая блаженство прохладной волны, хорошо! С мягкостью опытного массажиста солоноватый ветерок оглаживает разнеженное тело, мимолетным поцелуем тайного любовника касается губ и, поиграв резными опахалами коренастых пальм над моей головой, прячется в тень. Туда, где в буйных объятиях жилистых лиан зеленеют кусты, покрытые россыпью истерически ярких цветов.

С галантной небрежностью лишнего, прежде чем затеряться в дебрях, Сол сорвал и сунул одно из этих уникальных изделий природы в вырез моего купальника. Густо-лиловый у сердцевины, в оперении хитро изрезанных, бледнеющих к краям лепестков, цветок теперь следит за мной черным пушистым, окантованным золотыми ресницами "глазом". Следит? Ну уж, это, пожалуй, слишком! Я достаю подарок Сола и отбрасываю подальше в белый горячий песок.

Следов на песке мало. В гладких размывах девственных дюн виднеются взрыхленные борозды, ведущие от блестящей, прилизанной волной кромки к истоптанному пятачку нашей стоянки. Сол тащил из лодки надувной матрац, зонтик, корзину-холодильник с напитками и закуской и, конечно, свою "подружку" ? кинокамеру "Эклер". Чак - мою сумку с косметикой и полотенцем и свои супер-клевые ласты. При этом на смуглом мускулистом бедре знаменитого плейбоя расходилась застежка супер-модных плавок.

Вообще, на всем, что теперь имело отношение к Чаку Куину, можно было не глядя ставить знак высшего качества и с большой осмотрительностью печать собственности. Виллу в Беверли-Хиллз он арендовал, шикарные автомобили занимал у дружков, к женщинам относился так, будто брал их напрокат. Даже завораживающее зрителей обаяние Чака словно собрано из кусочков известных образцов: толстогубая улыбка Бельмондо, холодный прищур Сталлоне, бойцовская хватка Норриса, тяжеловесное добродушие шварценеггеровского Терминатора. А почему бы и нет? Из смеси любимых образцов, отработанных клише родилось нечто совершенно новое, из набора затертых штампов - яркая индивидуальность. Ведь самородка Куина делали опытные профессионалы, отлично знающие что к чему.

И сколько не пыхти от зависти или ревности, очевидно одно - Чак великолепен!

Я поднимаю темные очки, чтобы лишний раз убедиться в этом. На безмятежной морской лазури, потрясающе притягательной в соседстве раскаленного песка, виднеется лишь пенный след от мощных бросков загорелого тела. Несколько секунд над водой поблескивает бронзовая спина и кончик алюминиевой трубки - Чак рассматривает что-то на дне. Резкий удар ластами, нырок - и он снова ушел в зеленоватую прохладную глубину. Море опустело. На мгновение я представляю, что сижу так уже давным-давно у совершенно спокойной, гладкой синевы... Вздрагиваю, покрывшись зябкими мурашками. Уф! Чак вынырнул и, сдвинув на лоб маску, смачно высморкался в мою сторону. Умею же я нагонять страх, в особенности, когда все так чудесно, что только и жди подвоха! Стоит понарошку испугаться, чтобы острее почувствовать полноту своего везения, своего несказанного счастья, которое почти не в кайф, когда и опасности никакой и позавидовать тебе некому.

Если бы хоть кто-то мог видеть, какой высокопробный мужской экземпляр устремился ко мне, рождаясь из пены и волн подобно морскому божеству. Сорвав маску и трубку, Чак салютует ими, смоляные кудри увенчаны чем-то алым, литой торс опутан гирляндами ярко-зеленых водорослей, а правой рукой мое божество прикладывает к губам раковину, в которую положено гудеть Тритону. Я замерла, дегустируя детали явления: шагающие по горячему песку сильные ноги, сияющие на солнце мириады капель, покрывших загорелое до черноты тело и... ого! Чак, кажется, потерял плавки, как и предвещал ехидный Сол, осмеявший шикарное новшество. Это ими он обмотал голову: супер-надежная застежка весьма ответственной части мужского гардероба не выдержала напора. Еще бы, такого "Гарри Гудзини", как у Чака, не удержишь никакими оковами.

- Ты наблюдал совокупление мурен? Или тебя возбудили брачные танцы медуз? - приветствовала я издали неожиданную для спортсмена-подводника эротическую форму.

Вместо ответа Чак отбросил "рог Тритона", оказавшийся бутылкой из-под виски, ласты и прочее ненужное сейчас оснащение, и рухнул на меня прохладным мокрым телом. Серебристый надувной матрац и я одновременно взвизгнули.

Опершись руками в песок, Чак навис надо мной наглым мальчишеским лицом, с густых смоляных завитков побежали сотни ручейков. Нос от резинового обода маски слегка распух, на щеках воспоминанием об усах Сальватора Дали отпечатались багровые полукружья, а губы, пухлые губы капризника и сладострастника, побледнели. Он медленно облизнул их, как вурдалак, готовящийся к трапезе, и с воинственным рыком прильнул к моей шее. Я забилась, скатываясь в песок - "только не это!" Но было поздно: беспощадные зубы Чака перекусили бретельку моего нового, совсем недешевого купальника. Ах так! Я увернулась, вскочила, отбросив бюстгальтер. Чудовище, распахнув руки, двинулось на меня. Вываленный в песке Чак выглядел угрожающе, не на шутку давая понять, что именно в таком виде собирается овладеть мной. Мы катались по песку, как гамбургеры в кукурузных сухариках, прежде чем попасть в шипящее масло. Я зажмурила глаза и сжала зубы, спасаясь от сыпучего шквала. И вдруг, - о, блаженство! - моих лопаток коснулась прохладная волна: ловкий Чак, всегда работавший без дублеров, не упустил в пылу ожесточенной схватки главной задачи - продвижения к водной стихие. Еще кувырок - и я вся на её территории. Мягкий, вкрадчивый набег волны, выше, настойчивее... Изображаю бездыханную морскую деву, выброшенную прибоем. Чудесный дар природы, цветок греха с узенькой белой полоской на золотистом бедре, в том месте, где был поясок трусиков, заброшенных неведомо куда. Предоставляю возможность неистовому завоевателю насладиться моим обессиленным телом. Боже, - они накинулись все разом - беспощадная волна, проникающая в самые заповедные уголки, дерзающий Чак и палящее из-за его плечей солнце...