Год обмана - Андрей Геласимов

– А что, в Англии на завтрак едят овсянку?

– Не думаю, но он прочитал об этом в романах Диккенса. Был такой английский писатель.

– Я знаю, – ответил я.

На этом наш разговор закончился.

Марина в эти дни со мной почти не разговаривала. Я вообще редко видел ее с тех пор как она вернулась из поездки в Ливорно. У нее появились какие-то новые друзья, которые заезжали за ней каждое утро. Возвращалась она далеко за полночь.

Они ездили на плоской, похожей на раздавленную лягушку машине. Причем двери у этой машины открывались не в бок, а поднимались вверх словно крылья. Было очень забавно наблюдать за ними с балкона, когда они ныряли в этот космический агрегат, стукаясь головами о торчащие железяки. Потом крылья опускались, и машина как пуля срывалась с места. Движок у нее ревел так, что у нас в комнате дребезжали кофейные чашки. Я, честно говоря, раньше не видел, чтобы по городу носились на такой бешеной скорости.

После того, как она уезжала, я обычно долго лежал на кровати и рассматривал эту резную спинку. Там было так много всего, что каждый раз я находил что-нибудь новое. То неожиданное лицо, то крошечного ангела.

Ангелов было особенно много. Они прятались в листве деревьев, выглядывали из пещер, сидели на крышах домов, залетали в окна. Иногда я находил их среди людей, которые просто сидели за столом и разговаривали. Их постоянное присутствие совершенно не удивляло остальных героев этой истории. Они как будто не замечали, что мир вокруг них полон необыкновенных крылатых существ. Ангелы толкались между людьми на рынках, шушукались за спинами целующихся пар, бродили с пастухами за овцами, помогали строить дома, принимали роды.

То здесь, то там они присоединялись к группам людей и, казалось, что они внимательно прислушиваются ко всем разговорам. Иногда я находил в каком-нибудь совсем обыкновенном месте прислонившегося к стене ангела, который молча следил за происходящим, скрестив на груди руки, и мне было непонятно, почему никто из людей не обращает на него никакого внимания. В одной из последних картинок, правда, этот Иаков очень конкретно боролся с ангелом, но тот был похож, скорей, на бойца сумо, чем на крылатого небожителя.

Однако больше всего мне нравилось то место, где они спускались по лестнице с неба и строили спящему Иакову разные рожицы. Разглядывая их, я сам временами едва удерживался от смеха. В этой картинке ангелов было так много, что я даже не мог их всех сосчитать. Некоторые из них съезжали вниз по перилам, другие скользили в воздухе, третьи сидели вокруг Иакова на корточках и передразнивали его храп. Они были самых разных размеров. Начиная от огромных, в два человеческих роста, великанов, и заканчивая настоящими крохами, величиною не больше мизинца. Они выпучивали глаза, надували щеки, делали друг другу рожки и показывали языки. Я никогда раньше не видел таких забавных ангелов. Двое из них на самом верху лестницы резались в карты и, кажется, даже лупили ими друг друга по ушам.

Я мог часами валяться на животе и рассматривать все эти чудеса, прислушиваясь к шелесту голубиных крыльев за окнами. Время вокруг меня замирало. Однако секрет состоял не только в одной чистой любви к искусству. Разумеется, Павел Петрович и Марина мне объяснили, что все это Ренессанс, что это такая особенная итальянская культура и что надо отнестись к ней с большим вниманием. Но к резьбе на спинке кровати меня привязывал не только глубокий интерес к высокому Возрождению. Сказать по правде, мне просто нечем было заняться.

После того как Марина уезжала, я целый день слонялся по гостинице. Печальный опыт научил меня, что в город выходить одному опасно. Поэтому, чтобы не рисковать, я решил действовать наверняка. Тот, кто сидит дома, никогда не заблудится. Я это крепко усвоил и выйти из гостиницы дальше, чем за футбольным журналом, согласился бы лишь в сопровождении опытного местного жителя, который к тому же свободно владеет русским языком.

Сережа сидел у себя в номере и выходить из него отказывался наотрез. Я пробовал с ним общаться, но он постоянно был мрачнее тучи. Раз или два мне только с большим трудом удалось избежать с ним серьезной ссоры. Он говорил такие вещи, за которые в России запросто получил бы по морде. Не знаю, почему он так нарывался, но догадываюсь, что ему сильно не нравились Маринины отъезды на этой плоской как блин машине. Я однажды попробовал прикинуть, сколько может стоить такой аппарат, но так ни к чему и не пришел. Решил, что, наверное, немало. Может, сто, а, может, все двести штучек любимых баксов.

Насчет денег, кстати, у меня был полный абзац. В том смысле, что после покупки платья я мог рассчитывать только на бесплатную еду в гостинице. Это была еще одна причина, по которой я не выходил в город. Впрочем, на улице стояла дикая жара. Там по любому нечего было делать. Меня на море никто не возил. Ни на дорогой спортивной машине, ни на грузовике, ни на багажнике велосипеда. Вообще ни на чем. Красота. По крайней мере, не надо было трахаться за это ни с кем.

Так что мне оставался один футбол. Благо его было так много, что можно было смотреть целые сутки. Во Франции начался чемпионат мира.

Я подолгу стоял под холодным душем, а потом голый скакал перед телевизором, и брызги с моей головы летели на всю эту старинную дорогую мебель. Мне очень нравились англичане. Голландцы были тоже ничего. Итальяшки тупо прикидывались всемирными звездами, а французов с их толстожопой тактикой «лишь бы нам не забили гол в основное время» я возненавидел всей русской душой.

В перерывах между матчами ко мне заглядывал Павел Петрович. Он тоже смотрел футбол, временами отъезжая куда-то в душный раскаленный город. Вот на чьем месте я бы точно не хотел оказаться. С первого взгляда было видно, что у него все планы идут по швам. Он еще трепыхался, пытаясь запустить свой проект, но ежу было ясно, что ничего не срастется. Сережа полностью вышел из-под контроля. ПП жаловался мне на него и даже спрашивал у меня совета, но я был не в силах ему помочь. Не мог же я ему сказать, что это Марина так мощно пробивает Сереже по мозгам. Что она зацепила его, а теперь дожимает как опытный гладиатор. Что она мчится к своей цели как паровоз, и остановить ее, я даже не знаю что надо было придумать.

Короче, выходило, что пикник нужен был всем. Там, видимо, многое должно было решиться. Гостиница нас всех уже явно достала. Подошло время выходить на открытый воздух. Хотя у Марины-то с этим проблем не было. Фиг ее знает, куда она ездила, но под крышей с нами она уж точно целыми днями не сидела.

За день до игры в крокет я решил все-таки узнать у нее, как прошел тот вечер на вилле министра финансов. Мне казалось, что я имею на это некоторое право. Хотя бы из-за тех денег, которые я теперь не мог тратить на самого себя.

– Она хоть красивая? – спросил я Марину как можно более равнодушным тоном.

– Кто? – сказала она в ответ.

– Английская королева.

– Когда ты шутишь, то сообщай, в каком месте смеяться.

– Я говорю про Паолу. Девушка, ради которой мы все сюда притащились.

– Красивая? – переспросила Марина и улыбнулась.

Я вежливо подождал продолжения, но она стала напевать какую-то песенку. Она торопилась, потому что внизу уже стояла машина. Плоская как коровья лепешка

– Ты не видел, где мой купальник?

– Зачем он тебе? Без него ты будешь пользоваться гораздо большим успехом.

– Остроумно.

– Он лежит в ванной под полотенцами.

Она вышла из комнаты и вернулась через минуту с черным свертком в руках.

– Вот возьми.

– Что это?

– Твое платье.

– Мое?!! – я чуть с кровати от этих слов не свалился.

– Мне оно больше не понадобится. Званых вечеров, скорее всего, уже не будет. Спасибо за помощь.

Целую минуту я не знал, что ей сказать. Меня распирали самые разные чувства.

– Ты что, его, как бы, на прокат у меня брала?

– Не знаю. Я же тебе сказала «спасибо». Чего ты еще от меня хочешь?

– Я от тебя ничего не хочу. Но что я должен с ним делать?

– Мне-то откуда знать? Это же твое платье. Отдай его кому-нибудь еще. Ты в чем, кстати, завтра поедешь на пикник?

– Я надену себе на голову лошадиное седло, – сказал я после долгой паузы.

– Ты сегодня неподражаем. Просто Геннадий Хазанов. Умереть можно от хохота. Ладно, пока. Меня уже там заждались.

Она помолчала мгновение.

– Чего это вы все такие напряженные? Ни с кем поговорить нормально нельзя.

Когда она вышла, я вскочил с кровати, несколько раз отмерил туда и обратно расстояние между окном и выходом в коридор, наконец остановился посреди комнаты и, нисколько не сдерживаясь, заорал на весь номер:

– А правда! Чего это мы все такие напряженные?!!

На следующее утро меня опять поймал вездесущий Дима. Или лучше с двумя «с»? Везде ссущий Дима. Я спустился за кофе для Марины и для себя, а он уже был тут как тут.

– Собрались? – на его лице сияла самая отвратительная улыбка.