Беглянка (сборник) - Элис Манро

Она – моя радость, могла бы сказать Джулиет. Хотя и не принадлежит к вечным оптимисткам, излучающим солнце и счастье. Надеюсь, я воспитала ее иначе. В ней есть достоинство и сострадание, а мудрости столько, что и за восемь десятков лет не наживешь. По природе она склонна к размышлениям, не разбрасывается, в отличие от меня. Немногословна, как ее отец. А еще она – создание ангельской красоты, похожа на мою маму: такая же светленькая, но не такая хрупкая. Сильная и благородная. Изваяна, можно сказать, как кариатида. Но я, вопреки расхожему мнению, ни капли ей не завидую. Все это время, что прошло без нее (и даже без единой весточки, поскольку «Духовное равновесие» запрещает письма и звонки), – все это время я жила как в пустыне, но, когда она вышла на связь, я сразу почувствовала себя пядью потрескавшейся земли, на которую в конце концов пролился щедрый дождь.

«Надеюсь увидеть тебя в воскресенье днем. Пора».

Пора домой – так Джулиет хотела бы истолковать эти слова, но окончательное решение, безусловно, собиралась оставить за Пенелопой.

Дочка от руки начертила для нее примерный план, и перед Джулиет вскоре возникла старая церковь – то есть построенная лет семьдесят пять или восемьдесят назад, побеленная, совсем не такая старая и внушительная, как церкви в той канадской провинции, где выросла Джулиет. За церковью виднелось более современное здание с покатой крышей и множеством окошек по всему фасаду, а поодаль – простая сцена, несколько скамеек и вроде как волейбольная площадка с провисшей сеткой. Все слегка запущенное, а бывшую просеку и вовсе отвоевали тополя и кусты можжевельника.

На сцене столярничали какие-то люди (мужчины или женщины – Джулиет не поняла); другие маленькими группками сидели на скамьях. Все в обычной одежде, а не в каких-нибудь желтых балахонах. На машину никто не обращал внимания. Через несколько минут один человек, поднявшись со скамьи, неторопливо направился к Джулиет. Приземистый мужчина средних лет, в очках.

Она вышла из машины, поздоровалась и спросила, где найти Пенелопу. Коротышка не ответил (наверное, был связан обетом молчания), но кивнул, развернулся и зашел в церковь. Откуда вскоре появилась не Пенелопа, а грузная, неповоротливая женщина с седыми волосами, одетая в джинсы и мешковатый свитер.

– Какая честь, – сказала она. – Входите, не стесняйтесь. Я попросила Донни заварить нам чаю.

У нее было широкое, свежее лицо, одновременно плутоватая и ласковая улыбка и, как сказала бы Джулиет, то, что принято называть огоньком в глазах.

– Меня зовут Джоан, – представилась она.

Джулиет ожидала услышать вымышленное имя, например Гармония или что-нибудь с восточным душком, но никак не обыденное и знакомое «Джоан». Позже она, конечно, сообразила, что Джоан – это та же Иоанна, и вспомнила папессу Иоанну[21].

– Я попала туда, куда нужно? Никогда прежде не бывала на Денмане, – обезоруживающе сказала Джулиет. – Вы ведь знаете, я к Пенелопе?

– А как же. К Пенелопе. – Джоан растянула имя, придав ему некую торжественность.

Высокие окна церкви были завешены пурпурными полотнищами. Церковная утварь и скамьи отсутствовали; все помещение было разделено простыми белыми занавесками на маленькие одноместные закутки, похожие на больничные боксы. Однако в закутке, куда привели Джулиет, даже не оказалось кровати: там стоял маленький столик с парой пластмассовых стульев и небольшой стеллаж, небрежно забитый бумагами.

– К сожалению, мы еще только обживаемся, – сказала Джоан, – Джулиет. Можно вас так называть?

– Да, естественно.

– Никогда еще не встречалась со знаменитостями. – Джоан молитвенно сложила руки под подбородком. – Не знаю, можно ли говорить без церемоний.

– Какая же я знаменитость?

– О, вы знаменитость. Не спорьте. Сразу скажу: меня восхищает ваша работа. Это светлый луч в темноте. Единственная программа, которую стоит смотреть.

– Спасибо, – ответила Джулиет. – Пенелопа прислала записку…

– Знаю. Но, к сожалению, должна сказать вам, Джулиет, что я, конечно, прошу прощения… не хочется вас огорчать… но Пенелопы тут нет.

Женщина произносит эти слова – «Пенелопы тут нет» – с полной безмятежностью. Будто отсутствие Пенелопы может стать поводом для занимательной беседы, а то и взаимной радости.

Джулиет делает судорожный вдох. На миг она теряет дар речи. На нее накатывает волна ужаса. Предчувствие. Но потом, взяв себя в руки, она трезво оценивает этот факт. И начинает копаться в сумке.

– Она написала, что надеется…

– Знаю. Знаю, – отвечает Джоан. – Она собиралась тут быть, но дело в том, что она не смогла…

– Где она? Куда ушла?

– Этого я сказать не могу.

– Не можете или не хотите?

– Не могу. Я просто не знаю. Но скажу так – и это, наверное, вас успокоит. Куда бы она ни ушла, что бы для себя ни решила, это будет верный шаг. Полезный и правильный для ее духовности и роста.

Джулиет решает не заострять на этом внимание. Ее воротит от слова «духовность», которое, по-видимому, охватывает – как она часто говорит – все, начиная с молитвенных барабанов[22] и заканчивая высокой мессой[23]. Могла ли она предположить, что Пенелопа, образованная девушка, попадется в такие сети?

– Наверное, я все-таки должна знать, – говорит Джулиет. – Вдруг она захочет, чтобы я прислала ей какие-нибудь вещи.

– Вещи? – Джоан, похоже, не в силах сдержать широкую усмешку, которая все же сменяется ласковой улыбкой. – Пенелопу теперь не слишком заботят вещи.

Бывает, по ходу интервью Джулиет начинает понимать, что у собеседника есть камень за пазухой, чего она не разглядела, пока не включились камеры. Человек, которого Джулиет недооценила, сочла довольно ограниченным, в итоге может пустить в ход свое оружие – враждебность. Игривую, но беспощадную враждебность. В таких случаях главное – не показывать, что тебя застали врасплох, не отвечать озлобленностью.

– Под ростом я, конечно, подразумеваю внутренний рост, – говорит Джоан.

– Это понятно, – отвечает Джулиет, глядя ей в глаза.

– У Пенелопы всегда была возможность общения с интересными людьми – хотя ей и не требовалось знакомиться с интересными людьми, она выросла рядом с интересным человеком, вы же ее мать, – но, знаете, иногда отношениям не хватает определенного измерения, и дети, взрослея, начинают сознавать, что им недодали…

– О да. У взрослых детей бывает много претензий.

Джоан больше не собирается ходить кругами.

– В жизни Пенелопы – не могу не спросить – вообще присутствовало духовное измерение? Сдается мне, она выросла в обстановке безверия.

– Религия не была под запретом. Мы о ней беседовали.

– Наверное, дело в том, как вы о ней беседовали. В свойственной вам интеллектуальной манере, не иначе. Вы понимаете, о чем я. Вы же такая умница, – благожелательно добавляет Джоан.

– Это ваше субъективное мнение.

Джулиет понимает, что ее контроль над разговором – и над собой – слабеет и грозит ускользнуть вовсе.

– Это не мое мнение, Джулиет. Это мнение Пенелопы. Она замечательная девушка, но ее привел к нам неутоленный голод. Голод к тем сущностям, которых она была лишена в семье. Вы были рядом с нею, вели замечательную, насыщенную, успешную жизнь… но, Джулиет, вынуждена вам открыть, что ваша дочь познала одиночество. Познала несчастье.

– Разве это не суждено большинству из нас? На каком-то этапе познать одиночество и несчастье?

– Не мне судить. О, Джулиет. Вы же на редкость проницательная женщина. Я часто смотрю телевизор и гадаю: как вам удается настолько быстро дойти до сути, сохраняя при этом такую мягкость и вежливость? Не думала, что мне когда-нибудь случится побеседовать с вами лицом к лицу. И более того, что у меня будет возможность помочь вам…

– Тут вы, наверное, слегка заблуждаетесь.

– Вы обиделись. И ваша обида естественна.

– Это мое личное дело.

– Ну хорошо. Наверное, ваша дочь даст о себе знать. Когда-нибудь.

И Пенелопа дала о себе знать – через пару недель. Открытка пришла на ее – Пенелопы – собственный день рождения, девятнадцатого июня. Ей исполнился двадцать один год. Открытка была из тех, что отправляют малознакомым людям, не зная их вкусов. Не грубовато-шутливая, не остроумная, не сентиментальная. На переднем плане букетик анютиных глазок, перехваченный фиолетовой тесьмой, образующей слова «С днем рождения». Они повторяются и внутри, только там сверху – надпечатка золотыми буквами: «Поздравляю».

Подписи не было. Вначале Джулиет подумала, что кто-то прислал эту открытку Пенелопе и забыл подписаться, а она, Джулиет, вскрыла конверт по ошибке. Кто-то, у кого записаны имя и дата рождения Пенелопы. Вероятно, ее зубной врач или инструктор по вождению. Но потом она присмотрелась к почерку на конверте и удостоверилась, что никакой ошибки нет – там действительно стояло ее имя, написанное рукой Пенелопы.