Беглянка (сборник) - Элис Манро

– Я пришел к хозяйке дома, – объявил гость.

Джулиет оставила его ждать на крыльце и направилась на террасу.

– Там какой-то человек, – сказала она матери. – Наверное, чем-нибудь торгует. Прогнать его?

Сара пыталась приподняться.

– Нет-нет, – задыхаясь, воскликнула она. – Будь добра, помоги мне прихорошиться. Я услышала его голос. Это Дон. Мой друг Дон.

Между тем посетитель уже вошел в дом и заговорил из-за двери, ведущей на террасу.

– Сара, не волнуйтесь. Это всего лишь я. Вы одеты?

Взбудораженная, радостная, Сара схватилась за щетку для волос, но не управилась, сдалась и пригладила волосы рукой. У нее весело зазвенел голос.

– Одета, – боюсь, так будет всегда. Заходите.

Переступив через порог, посетитель бросился к Саре, а та протянула к нему руки.

– От вас пахнет летом, – произнесла она. – Как это у вас получается? – Пощупала его рубашку. – Хлопок. Без единой морщинки. Как приятно.

– Сам погладил, – отозвался он. – Салли в церкви, ухаживает за цветами. Вроде бы неплохо справился?

– Чудесно, – сказала Сара. – Но вам грозило изгнание. Джулиет приняла вас за коммивояжера. Джулиет – моя дочь. Моя любимая дочь. Я ведь рассказывала, что мы ждем ее в гости? Джулиет, Дон – священник. И мой друг.

Дон распрямился и пожал Джулиет руку:

– Как хорошо, что вы приехали. Очень рад встрече. Кстати сказать, вы были недалеки от истины. В некотором роде я и правда коммивояжер.

Джулиет вежливо улыбнулась пасторской шутке.

– В каком храме вы служите?

Ее вопрос рассмешил Сару.

– Ой, вот тайное и стало явным.

– Святой Троицы, – невозмутимо улыбаясь, ответил Дон. – Что же до тайного и явного – я прекрасно знаю, что Сара и Сэм не ходят ни в одну из местных церквей. Я просто иногда наведываюсь к ним в гости, потому что ваша мама – очаровательная женщина.

Джулиет не могла вспомнить, относится храм Святой Троицы к Англиканской церкви или к Объединенной церкви Канады[16].

– Милая, подыщи, пожалуйста, Дону стул поприличнее, – попросила Сара. – А то он нависает надо мной, как аист. Дон, выпьете что-нибудь? Хотите гоголь-моголь? Джулиет готовит вкуснейший гоголь-моголь. Хотя нет. Нет, это, пожалуй, тяжеловато. Вы только что с улицы, с жары. Чаю? Тоже слишком горячо. А как насчет ситро? Или сока? Джулиет, какой у нас есть сок?

Дон остановил ее:

– Просто стакан воды. Большое спасибо.

– Вы правда не хотите чая? Точно? – Сара задыхалась. – А я не откажусь. И вам бы не помешало, хоть полчашечки. Джулиет?

Отправившись на кухню, где больше никого не было – Айрин хлопотала в саду, на сей раз окучивая бобы, – Джулиет подумала, что под предлогом заварки чая ее просто-напросто выставили из комнаты, чтобы Сара и Дон могли поговорить наедине. Поговорить, а может, и помолиться? Эта мысль была для нее нестерпима.

Ее родители никогда не ходили в церковь, хотя однажды, только приехав сюда, Сэм кому-то сказал, что они друиды. Прошел слух, что церкви, представляющей их религию, в городе нет, и репутация Сэма и Сары слегка улучшилась: теперь их уже не считали безбожниками. Джулиет недолгое время посещала воскресную школу при англиканской церкви – в основном просто за компанию с подружкой. На работе Сэм никогда не восставал против обязательного чтения Библии и утренней молитвы «Отче наш» – так же как и не протестовал против «Боже, храни королеву»[17].

– Иногда стоит возвышать голос, а иногда нет, – приговаривал он. – Не будешь в этом вопросе лезть на рожон, так, глядишь, тебе позволят рассказать детям об эволюции.

Сару одно время интересовал бахаизм[18], но, как считала Джулиет, ее энтузиазм давно угас.

Заварив большой чайник для себя, матери и гостя, Джулиет обнаружила в буфете диетическое печенье и медный поднос, который Сара обычно доставала по праздникам.

Дон согласился на чашку чая и залпом выпил воду со льдом, которую Джулиет принесла на том же подносе, но покачал головой, когда ему предложили печенье:

– Спасибо, я не буду.

Он, казалось, вкладывал в эти слова какой-то особый смысл. Как будто печенье не полагалось ему по сану.

Дон спросил у Джулиет, где она живет, какая погода обычно бывает на западном побережье, кем работает ее муж.

– Занимается ловлей креветок – но мы не женаты, – любезно сообщила Джулиет.

Дон кивнул. Ах да.

– На море часто штормит?

– Бывает.

– Уэйл-Бей. Никогда не слышал, но теперь буду знать. Какую церковь вы посещаете в Уэйл-Бей?

– Никакую. Мы не ходим в церковь.

– Разве поблизости нет храма вашей конфессии?

Джулиет улыбнулась и покачала головой:

– У нас в принципе нет никакой конфессии. Мы не верим в Бога.

Дон звякнул чашкой о блюдце. Сказал, что ему очень печально это слышать.

– В самом деле печально это слышать. И давно вы придерживаетесь подобной точки зрения?

– Даже не знаю. С тех самых пор, когда всерьез задумалась над этим вопросом.

– Ваша мама сказала мне, что у вас есть ребенок. Девочка, не так ли?

Джулиет подтвердила.

– И ее не крестили? Вы намерены растить ее во мраке язычества?

По их мнению, ответила Джулиет, Пенелопа, когда подрастет, сама сможет решить для себя этот вопрос.

– Но мы намерены воспитывать ее без вмешательства религии. Это действительно так.

– Прискорбно, – тихо проговорил Дон. – Прискорбно для вас обоих. Вы и ваш… как вы там его называете… вы отвергли Божью благодать. Что ж. Вы взрослые люди. Но лишить благодати ребенка – это все равно что отнять у него источник пропитания.

Джулиет почувствовала, что ее самообладание трещит по швам.

– Но мы не верим, – сказала она. – Мы не верим в Божью благодать. Мы не лишаем Пенелопу пропитания – мы просто не хотим ей лгать.

– Лгать. Значит, вы считаете ложью то, во что верят миллионы людей по всему миру. Вам не кажется немного самонадеянным утверждать, что существование Бога – ложь?

– Эти ваши миллионы не верят в Бога, они просто ходят в церковь, – возразила Джулиет, постепенно повышая голос. – Бездумно. Если Бог существует, значит он наделил меня разумом и хочет, чтобы я мыслила, верно? И еще, – добавила она, пытаясь успокоиться. – Есть масса других людей, которые верят во что-то свое. Например, в Будду. Так почему же то, во что верят миллионы, обязательно должно быть правдой?

– Христос жив, – без запинки отозвался Дон. – Будда – нет.

– Это просто слова. Что за ними стоит? Если уж на то пошло, не вижу никаких доказательств, что кто-то из этих двоих жив.

– Это вы не видите. Другие видят. Знаете ли вы, что Генри Форд – Генри Форд Второй[19], которому даровано все, чего только можно пожелать, – каждый вечер становится на колени и возносит молитву Господу?

– Генри Форд? – вскричала Джулиет. – Генри Форд? Да какое мне дело, чем себя тешит Генри Форд?!

Разговор постепенно скатывался в неизбежное русло всех подобных дискуссий. В голосе священника, поначалу скорбном, нежели гневном – хотя и не без оттенка железной уверенности, – теперь слышались пронзительные, крикливые нотки; а Джулиет, начав с разумного, как ей казалось, сопротивления (храни спокойствие и трезвость мысли, раздражая собеседника своей вежливостью), теперь была охвачена острой ледяной яростью. Доводы и опровержения обоих звучали так, что больше походили на оскорбления.

Сара же крошечными кусочками отщипывала диетическое печенье, не смея поднять глаза на спорщиков. Время от времени она содрогалась, словно ее жалили их слова, но Дону и Джулиет было не до нее.

Конец дискуссии положил лишь пронзительный плач Пенелопы, которая проснулась оттого, что намочила пеленки, и уже некоторое время пыталась об этом сообщить – сначала тихо, потом все громче и наконец в полный голос. Сара услышала плач первой и попыталась обратить на это внимание спорщиков.

– Пенелопа, – еле слышно прошептала она; затем попыталась снова, приложив больше сил. – Джулиет. Пенелопа.

Джулиет и Дон бросили на нее непонимающие взгляды, но через некоторое время священник сказал, резко понизив тон:

– Ваш ребенок.

Джулиет выскочила из комнаты. Ее так трясло, что она чуть не уколола малышку булавкой, когда меняла пеленки. Пенелопа умолкла – не потому, что успокоилась, а потому, что испугалась резких движений матери. Изумленный, пристальный взгляд широко распахнутых, заплаканных глаз малышки отчасти привел Джулиет в чувство; она перевела дыхание и, приговаривая ласковые слова со всей нежностью, на какую только была способна, взяла дочку на руки и прошлась взад-вперед по коридору мансарды. Пенелопа успокоилась не сразу, но через несколько минут ее мало-помалу отпустило.

Джулиет чувствовала, как то же происходит с ней самой, и, когда обе они более или менее пришли в себя, спустилась с Пенелопой по лестнице.

Священник вышел из комнаты и ждал за порогом. Возможно, он хотел взять извиняющийся тон, но почему-то заговорил испуганно: