Вступление в должность - Лидия Вакуловская

— Ты надень сперва, тогда радуйся. Может, малы окажутся.

И Алена сразу поникла, в лице и в глазах ее отразилась боль, как у ребенка, которого неожиданно и незаслуженно обидели. И тут же быстро отошла от Леона. Сдернув с веревки свои портянки, присела на крыльцо и, обматывая ноги портянками, стала всовывать их в сапоги. А потом вскочила с крыльца, притопнула одной, другой ногою и сказала весело, задиристо — не Леону, нет, не ему, а сестрам Касымовым, наблюдавшим за нею (Зуева уже не было, Зуев ушел в избу) — только им, сестрам, сказала:

— Вот это сапоги-сапожки! Всю жизнь о таких мечтала! — И тогда лишь: ох как укоризненно посмотрела на Леона.

В тот же день Леон с Зуевым отправились к Марьямову и застали его в школе — в такой же избе, как прочие. В одной комнатенке жил он сам, в другой, побольше, помещались все четыре класса. Один ряд парт — первый класс, другой — второй и так далее. Было воскресенье, и Марьямов мыл в «классах» полы. Прервав с их приходом свое занятие, он любезно пригласил их присесть за парты. Это был симпатичный, вежливый парень, с располагающей к себе, несколько смущенной улыбкой. Но и он, как и Кокулев, не мог им дать дельного совета, хотя бы потому, что тоже недавно учительствовал в Оме и сам был нездешний. Видимо, он жил, строго замкнувшись в своем школьном мире, поскольку даже не слышал о самородках Касымова. И о самом Павле Касымове ничего не мог сказать, кроме того, что ему не приходилось ни бывать у него, ни беседовать с ним. Сказать он мог о Матвее Касымове, младшем брате Павла. Этого Касымова он знал, в школе учились его сыновья: один, Кирила, — в третьем классе, другой, Николай, — в первом. И пожалел Марьямов, что нет сейчас Матвея Касымова в поселке. По его словам, Матвей Касымов лучше всех знал здешнюю тайгу, он исходил ее вдоль и поперек, выпасая оленей, и мог бы помочь в составлении черновой карты, о которой упомянул Зуев. Марьямов спросил, нельзя ли ему примкнуть к геологам и помочь поиску, Через две недели начнутся каникулы, и он будет свободен. «Обузой вам не стану, я ведь таежник, — сказал Марьямов, которого во все время их разговора с ними не покидало смущение. — Родители и сейчас в суликчанской тайге с оленями кочуют. Собирался на лето к ним, но, если вы не против, я бы с удовольствием», Зуев не отказал Марьямову. Договорились так: придут ребята в Ому за продуктами, заберут Марьямова с собой.

Когда ушли от Марьямова, Зуев спросил Леона: «Ну, студентки какое твое мнение о Касымове?» — «Я ему не верю», — ответил Леон. «Ну а какой выход? Взять другого проводника? — продолжал Зуев, И сказал, будто только в ту минуту и решил окончательно: — Нет, пусть ведет». — «Значит, вы ему верите? Тому, что он случайно находил самородки?» — «И верю, и не верю, — признался Зуев. — Ладно, студент, в тайге разберемся».

Из Омы они уходили в четыре утра. Было светло. Солнце уже взошло над тайгой и пронизывало тонкими лучами кисею тумана, окутавшего деревья. За околицу их провожали жена и дочки Касымова и молодой учитель Марьямов.

С беспечной легкостью покидали они Ому, и Яшка Тумаков, кивая Олегу и Степе Егоровым и указывая им глазами на дочек Касымова, громко и шутливо декламировал из «Боярина Орши»:

Не плачь… утешься! — близок час,И будет мир ничто для нас.В чужой, но близкой сторонеМы будем счастливы одне…

Никто из них не знал тогда, что не будет им счастья в этой стороне и в этой экспедиции и что только двое из них, Леон да Мишка Архангел, останутся в живых. В живых останется и учитель Марьямов. Видимо, какой-то эвенский бог отведет его от гибели. Первый раз Зуев пошлет за продуктами в Ому Павла Касымова и братьев Егоровых. Марьямов встретит их, преисполненный решимости отправиться с ними в тайгу. Но в тот же день из пролетавшей над поселком «аннушки» сбросят мешок с почтой, и Марьямов вместе с газетами получит письмо, которое понудит его срочно отправиться в райцентр на семинар учителей.

А они… они что же? Они два месяца лазили по тайге, кормили мошку, увязали в болотине, сушились у костров, промывали в лотках песок по берегам каждой речки и ручья и просто в лужах после дождей в надежде, что на дно лотка осядут золотые знаки. Многое встречалось на пути: дикие олени и лоси, медведи, птицы, сопки и скалы, глыбы нетающего льда в глубоких теснинах — только золото не попадалось. Не то что самородки не валялись под ногами, даже мелкий песок ни разу не показался в лотках. «Найтём, найтём солята! — неизменно уверял их Касымов. — Исцо зима нет, лето исцо. Немноска хотить будим — найтём!» Словом, Павел Касымов не падал духом. И не столько под ноги смотрел своим одним глазом, сколько шарил им поверху, выискивая «мясо». Стрелял он из ружья не целясь — отлично стрелял. Завалил медведя и лосиху, щелкал куропаток. При таком проводнике у них не выводились свежее и копченое мясо и свежая дичь.

Зуева Касымов побаивался, во всем ему поддакивал.

После того как, покинув Ому, они недели две шатались по сухой тайге, где не было ни одного порядочного ручья, Зуев сказал Касымову, что в этих местах не может быть золота, и Касымов охотно согласился: «Не мосет, не мосет, там другой места бил! Нада искай та места. Там вода бил!» Они повернули круто на север, но вскоре наткнулись на горный хребет и пошли на восток, все дальше уходя от Омы. Касымову больше не верили, открыто говорили ему: «Касымов, сколько ты нас за нос водить будешь? Когда жилу покажешь? Не стыдно тебе такое богатство скрывать?»— «Ститна, ститна, — широко улыбался в ответ Касымов. — Сам не снай, где сёл тахта. Сдес сёл, там сёл, вся тайха сёл». Мишка, получивший уже у них укороченное имя Архангел, как-то в отсутствие Касымова брякнул: «Чикается с ним Зуев, а я б запросто. Придушить его, гада, и точка. В момент язык расшнурует». Зуев услышал, хотя и был в палатке, — составлял карту местности, по которой проходили. Быстро вышел из палатки и взорвался: «Вы мне эти тюремные замашки бросьте. Еще раз подобное услышу — и на все четыре стороны!» — «Да я так… шутку сшутил», — стушевался Мишка. «Никаких «так» и «этак», ясно?» — оборвал Зуев.

Но и сам Леон сказал однажды Зуеву: «Неужели вы до сих пор Касымову верите? Какой смысл, что он с нами ходит?» — «Есть смысл, студент, — похлопал его по плечу Зуев. — Рано или поздно Касымов себя выдаст. Он мне как указатель нужен, влево пошел: «Мины!», вправо: «Мин нет!» Леон спросил тогда Зуева, почему они обходят сопки и почему он считает, что в сопках искать не стоит. «Ну, во-первых, — сказал Зуев, — металл может быть и в сопках. Во-вторых, в сопках тоже стоило бы искать. Но, во-первых, Касымов скорее всего наткнулся на самородки во время охоты. Во-вторых, вряд ли он охотился в сопках. А в-третьих, вероятнее всего, он не отрывался далеко от поселка, а мы ушли от Омы изрядно. И все это надо учитывать».

И вдруг в лотке у Яшки Тумакова взблеснули знаки.

В тот день они вышли к широкой реке с галечным дном, решили там заночевать. Пока ставили палатку да подтаскивали сухостой для костра, Яшка Тумаков, не принимавший в том участия, бродил по берегу с лотком, промывал песочек (любой грунт, даже самый черный и вязкий, геологи называли песком), и неожиданно заорал: «Знаки!.. Братцы, натуральные знаки!..» Яшка уже бежал с лотком к палатке. Его окружили. Стукаясь лбами, заглядывали в лоток. На дне лотка темнела разжиженная водой земля, в ней поблескивали желтые крапинки. «Пластинчатое золото», — определил Зуев. Обнял своей одной рукой Яшку и спросил Касымова, тоже сунувшего свой нос в лоток: «Ну что, Павел, наверно, ты в этих местах самородки находил? Видишь, золото живое!» — «Стесь, стесь, — закивал Касымов. — Такой рецка бил, такой сёпка», — указал он рукой на высившуюся вдали шарообразную сопку. Касымов улыбался, и это означало: «Мин нет!» Зуев не мог не понять этого, но не подал виду. Подцепил кончиком ногтя желтую пластинку, сказал Алене: «Держи на память, Сероглазка», — и стряхнул крупинку ей на ладонь. Алена впервые видела добытую из земли крупицу золота и, разглядывая ее, сказала: «Какое оно… непонятное даже… И ничего в нем нет красивого».

Два дня не свертывали свою палатку: промывали и промывали пески. Прошли береговую полосу на пять километров вниз и вверх по течению реки. Что-то попадалось в лотках, но это были жалкие крохи. Заложили несколько шурфов, раз и другой рванули аммонитом земельку, аккуратно выкладывали возле шурфов развороченный взрывом грунт, промывали и его водой — получили ноль металла. Касымов подбадривал их и наставлял: «Искай, искай лютче! Скоро самарётка найтёщ, скоро тамой Ома пайтём!» Считая, что они надолго застрянут в этом месте, Касымов уложил в тайге оленя, взялся коптить в земляной печке окорока. Но Зуев велел сниматься и двигаться вверх по берегу реки. Касымов сокрушался: «Сацем бросал самарётка искал? Сацем такой мяса пропатай?» Но Зуев чуял — где-то в верховье реки есть богатое золото, а вниз по течению сносит самую малость.