Убить королеву - Вирджиния Бекер

— Это моя первая репетиция, сэр. Мне еще не давали роль.

Он вскакивает на сцену и жестом зовет меня за собой. Должен существовать более изящный способ забраться на четырехфутовое возвышение, но я залезаю неуклюже. Одна рука, вторая, колено…

— Госпожа Лавелл! — ревет Шекспир. — Приведите мальчика!

За сценой кто-то топает, визжит, и мрачная госпожа Лавелл высовывается из-за занавеса. Шекспир нетерпеливо машет ей рукой. Она выходит и тащит за собой Уоша. На нем зеленое платье, сколотое булавками.

— Роль, Уош. Она у тебя при себе?

Мальчик задумывается, потом сует руку в карман платья и достает сырую от пота стопку пергамента. Отдает ее Шекспиру, который берет пергамент с опаской, как кусок внутренностей. Тем же нетерпеливым жестом драматург отсылает этих двоих и разбирает кипу на отдельные листки. На них написаны слова, которые я смогу расшифровать лет, пожалуй, за пять. Их как будто писал младенец, в темноте, сидя на несущейся карьером лошади.

— Твой текст.

Очевидно, на моем лице написано удивление, потому что он поясняет:

— У меня всего одна копия. Я не могу терять драгоценное время, переписывая пьесу три десятка раз, для каждого актера. И доверить другим эту работу не могу. Ты слыхала о литературных ворах, Виола? Они существуют, и они здесь. В вашей гримерной есть краткий сюжет.

Я киваю, но он этого не видит. Он уже отвернулся и изучает ряды сидений. Они пусты, но я предполагаю, что Шекспир умеет видеть что-то такое, чего не видят другие.

— Орсино! — снова ревет он. — Где Орсино?!

Шекспир разворачивается на каблуках, оглядываясь. Я решаю, что Орсино — тоже герой пьесы, потому что Шекспир явно предпочитает называть нас их именами.

Над нами, прямо над лестницей, кто-то движется в полутьме. Это единственное место в театре, не освещенное полуденным солнцем. Я слежу взглядом, как человек исчезает и снова появляется, уже внизу, в проходе, ведущем к сцене. Это один из актеров. Он неторопливо идет к нам, не обращая внимания на жесты Шекспира.

Я уже видела этого юношу. Один раз в «Элефанте» и второй — в день прослушивания. Он сидел наверху, воображая, что его там не увидят. Как будто он считал, что никто, кроме него, прятаться не умеет. Только он не знал, что я наблюдаю за ним так же, как он за мной. Я видела, как он перегнулся через перила, когда я прочитала стихи Марло, видела, как он достал лист пергамента и что-то на нем записал. Видела, как он закрыл папку и сел прямо, исчезнув в полутьме. А теперь он легко вспрыгивает на сцену и встает рядом со мной. Я наконец-то могу рассмотреть его при свете.

Он не очень высокий, ненамного выше меня. Весь какой-то резкий и темный — волосы темные, брови темные, скулы высокие. Глаза у него твердые, синие как лед. Такие я один раз в жизни видела у особенно злобного козла по имени Тин. Милое имя, если не знать, что по-корнуолльски это значит «задница». Юноша не похож на актера, на человека, который произносит чужие слова. Он живет собственную жизнь, причем не слишком приятную: встреть я такого человека на темной лондонской улице, убежала бы прочь.

— Виола-Цезарио, познакомься с герцогом Орсино, — объявляет Шекспир. — Орсино, познакомься с Виолой-Цезарио.

Если юноша и узнает меня, то молчит. Смотрит козлиными глазами и улыбается той же улыбкой, что в трактире. Но если среди выпивки и костей она казалась дружелюбной, то теперь стала снисходительной. Как будто он слишком хороший актер, чтобы возиться с новичком вроде меня. Я возвращаю ему еле заметную улыбку и оглядываю с ног до головы, как будто тоже оцениваю его и не слишком-то впечатлена. Это не лучший способ начать первый день в театре, но я пришла сюда не за друзьями. У меня есть дело.

Шекспир в восторге от нашего безмолвного диалога. Он хохочет:

— Чудесно! Уже стали врагами! Это хорошо. Виола-Цезарио, в последнем акте Орсино обвинит тебя в том, что ты женишься на Оливии, а затем убьет. Дождаться не могу! Это будет великолепно! Орсино, мальчик, ты знаешь текст?

«Мальчик» — неподходящее слово для Орсино. Вряд ли он вообще был когда-то мальчиком, скорее всего, сразу появился на свет мрачным юношей лет двадцати от роду. Однако он кивает, коротко и резко.

— Начнем там, где остановились. Акт первый, сцена четвертая. Виола, эти строки где-то внизу стопки. Разложено не по порядку, так что ты поищи сама. Это первый день Виолы на службе у Орсино, она одета парнем и притворяется придворным по имени Цезарио. Видишь?

Я перебираю листочки, глядя на цифры, нацарапанные в уголках. Наконец нахожу строки 1.4.14, 1.4.15, 1.4.41. Сами по себе они не имеют смысла, я не знаю, что идет до них и после. Но мне придется это выяснить — как и все остальное. Я перекладываю их по порядку, быстро запоминаю и киваю Шекспиру, коротко и резко. В эту игру можно играть вдвоем.

Орсино отходит от нас и встает у края сцены. Оглядывается, как будто не видя меня, и открывает рот:

— Кто знает, где Цезарио?

Я думаю о Виоле. Она не служанка, но ей приходится притворяться, чтобы устроить свои дела, и она хочет сохранить место за собой. Шекспир сказал, что это ее первый день на службе. Значит, ей страшно, и она хочет угодить. Я думаю, что она чувствует себя так же, как я сама, так что изобразить ее несложно.

Я спешу к Орсино, покорно и радостно улыбаясь:

— Я здесь, к услугам вашим, государь.

Глава 12

Тоби

Театр «Глобус», Бэнксайд, Лондон

4 декабря 1601 года

Первая неделя репетиций оборачивается катастрофой.

Это, конечно, неизбежно из-за притока новых людей, всполошивших маленькую вселенную «Глобуса», которая живет по собственным правилам. Бёрбедж и его друзья, профессиональные актеры, много лет выступающие на сцене, не скрывают своей нелюбви к новичкам. Они утверждают, что отбирали новеньких небрежно, что гораздо лучших актеров отвергли, что отсутствие опыта портит пьесу, что их труд пропадает