Убить королеву - Вирджиния Бекер

играть я, тоже изменилась. Герцог Тоби превратился в герцога Орсино: Шекспир решил, что Тоби — неподходящее имя для герцога. Но оно годится для пьяного сквайра, который и стал сэром Тоби.

Мы нашли исполнителей шести из одиннадцати главных ролей, так что осталось еще пять, а также дублеры — те, кто выйдет на сцену, если придется подменить основных исполнителей. Есть еще рабочие сцены и музыканты, которые, похоже, меняются так же часто, как королевские фавориты. Всего получается семнадцать новых актеров и двадцать рабочих. Тридцать семь шансов для потенциального убийцы.

Я уверен, что они рискнут.

Я сочиняю антикатолические памфлеты, печатаю их и распространяю по городу, чтобы вызвать гнев против королевы. Я пишу анонимные письма, рассказывая о пленении и пытках очередного священника, захваченного в прошлом месяце в Корнуолле, и вбрасываю их в католическую сеть, за которой слежу. А есть еще и люди Шекспира. Они зачарованы возможностью снова выступить перед королевой, а ежевечерние посиделки в кабаках дают им возможность похвастаться и лишний раз изложить все подробности — шепотом, конечно, — всем вокруг.

И при этом я до сих пор не уверен, что у нас получится. Может быть, королева права? Может быть, католиков не поймать на оскорбление их веры? Может быть, я зря трачу время Кэри, Шекспира да и свое собственное. Может, пока я занят своими выдумками, заговорщики исполнят собственный план, не посмотрев на мой.

Я боялся, что план не сработает, пока не узнал, что он сработал. Зашифрованное письмо было перехвачено в той же сети, что и первое. Там говорилось просто: «двенадцатая ночь».

Теперь начинается самое сложное: нужно найти убийцу. Разумно предположить, что восемь аристократов, упомянутых в найденном мной письме, убивать не станут. Они наймут для этого кого-то еще. И этот-то человек и приведет меня к ним, когда я его поймаю.

Шекспир был прав, говоря, что желающие стать актерами выстроятся в очередь. За последнюю неделю я видел, кажется, каждого мужчину и юношу из Лондона и окрестностей, они выходили из-за занавеса и вступали на сцену. Сегодня тридцать два юноши пробуются на три женские роли. Я уже просидел здесь три часа, глядя, как они по очереди выходят и читают свои отрывки, комкая пергамент во влажных ладонях.

Заслышав скрип и треск, я поворачиваюсь и вижу Кэри, который только уселся рядом со мной. Он говорит, что ему нравится смотреть, как я веду дела, а сегодня последний день прослушиваний, и он хочет увидеть окончательный список актеров. Но я знаю, что причина не только в этом. Он разглядывает выходящих на сцену так же внимательно, как и я. Я этого ждал: глава шпионской сети ничего не оставит без присмотра.

Мы молча слушаем, как парень номер семнадцать бормочет свои строки. Я подмечаю каждую гримасу и каждый жест, вслушиваюсь в каждое слово и ударение. Я вижу невероятно плохие выступления, вижу хорошо отрепетированные, вижу мятущиеся души и людей совсем без души. Вижу тех, кто видит в сцене и закулисье именно то, чего они ожидали.

Я ищу актеров, которые играют актеров.

Заметки я держу в плоской кожаной папке, пальцы у меня запятнаны чернилами не хуже, чем у самого Шекспира. Сведения на листах просты: имя, описание, рост, былой опыт, строки, которые соискатель читает, откуда они взяты. Это все несложно облечь в слова. А вот вердикт вынести не так просто. Тик, заикание, дрожащие колени, застывшая спина. Крики и бормотание. Отчаянное стремление заполучить роль — насколько мне известно, отчаяние часто приводит к преступлению.

Хотя я управляю происходящим, сидя в тени наверху, внизу всем командует Шекспир. Каждый юноша объявляет свой возраст, выходя на сцену. Им от тринадцати до семнадцати, но мне они все кажутся одинаковыми. Тощие, взъерошенные, с дрожащими голосами и распахнутыми глазами. Они не читают из «Двенадцатой ночи», потому что Шекспир не хочет давать литературным ворам и художественным хулиганам — это его слова — возможность услышать его (мои) строки и украсть их. Вместо этого они выбирают отрывки из других его знаменитых пьес, чаще всего из «Сна в летнюю ночь».

— Итак, я мертв! Мой дух уж в вышине! На небо улетел[8]…

— Улетаю, — скучным голосом поправляет Шекспир. — Рифма к «кости слагаю».

Мальчик, такой прыщавый, что я могу пересчитать все его прыщи сверху, пробует еще раз:

— Луна, лети долой, долой, долой!

— Один раз «долой».

— Лунный Свет уходит. Несчастный, умирай! Ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай!

— Хватит, хватит! — кричит Шекспиров Лунный свет уже окончательно помер.

— Господи, — шепчет Кэри. — Они что, все такие?

— В целом нет, — отвечаю я. — Сегодня — да.

Кэри смотрит, как я вычеркиваю имя из списка одно из множества вычеркнутых имен. Отсеял я почти всех. Потом он переводит взгляд на сцену. Прыщавый ушел, на его место вышел другой. Высокий, худющий, оборванный. Волосы рыжие, лохматые, как будто он в ежевичник головой влез. Глаза невероятно огромные, как у олененка. Держится спокойно, руки сцепил за спиной, как будто пытается не дать себе сбежать. Мне кажется, что я его уже видел. Точно, видел. Только не помню, где.

— Имя? — вопрошает Шекспир.

— Кристофер. Альбан. Можно просто Кит.

— Возраст?

— Шестнадцать. То есть семнадцать.

— Ну так сколько? Шестнадцать или семнадцать?

— Семнадцать в прошлом месяце исполнилось.

— То есть восемнадцать, — решает Шекспир.

Он говорит, что мальчики всегда врут про свой возраст, стараясь казаться помладше, чтобы получить роль.

— Опыт есть?

— Нет, сэр. Но я пою в церкви каждое воскресенье, и хорошо пою. Я понимаю, что смотреть особо не на что, но голос у меня, как у сирены.

Актеры хихикают, и я сам улыбаюсь. Он врет: он смазливый, как девчонка, и явно это знает.

— Надеюсь, что нет, — сухо усмехается Шекспир. — Что будешь читать? Из «Виндзорских проказниц» или из «Сна в летнюю ночь»?

— При всем моем уважении, мастер Шекспир, я собираюсь прочесть вам отрывок из Кристофера Марло. «Геро и Леандр», если вам будет угодно.

Я чувствую взгляд Кэри, а сам смотрю на мальчика. 

— Если мне будет угодно, ха! Кит Альбан читает Кита Марло. Ладно, валяй.