Газета Завтра 434 (12 2002) - Газета Завтра Газета

У двери аптеки, угнездившейся в первом этаже длиннющего девятиэтажного дома, прозванного местными жителями "крейсером", кучкуется группа стариков. К девяти утра здесь уже человек тридцать-сорок серых и черных, как голуби, бабушек в платках и дедушек в черных шапках-ушанках. Сотрудники аптеки аккуратно и вежливо протискиваются через пенсионеров в дверь под равносторонним зеленым крестом. Очередь и злит, и раздражает, и трогает за душу женщин, переодевающихся в белые халаты. Уже через полчаса после открытия в аптеке станет свободно, и можно будет купить все те же лекарства без очереди. Стоять заранее ни к чему, но стариков уже не переделать. Стариков не выбирают.

Очередь у железной аптечной двери — не просто молчаливое стояние. Здесь своеобразный клуб. Обсуждают дороговизну лекарств, иуду-президента, позор на Олимпиаде. Смысл и цена лекарств не понятны нам, пока не стукнут свои предельные годы, когда начнет болеть почти все. Тогда рецепты вдруг вырастают в длинные столбики, и расходы по рецептам начинают равняться с расходами за квартиру, свет, телефон. Потом они перерастают расходы на продукты. Ежедневно из карманов стариков вылетают деньги в громадную трубу фармацевтической мировой индустрии. И ничего в корне не решают. Болезни не отступают, смерть не отменяется.

В аптеке есть список лекарств, подлежащих бесплатному распространению среди пенсионеров. Но туда внесены самые примитивные препараты, вроде аллахола — те, которые за деньги все равно никто не купит.

За стеклом витрины — роскошь дорогих препаратов, ярких упаковок. В окошке — лицо продавщицы. По идее, торговать лекарствами должен фармацевт. Но часто за прилавком оказывается студентка-стажерка или вообще вольнонаемная женщина неизвестно откуда. Фармацевты в государственную аптеку за бюджетные деньги не идут. В советской школе гордились своими фармацевтами. Те могли, подняв с пола просыпавшуюся таблетку, без упаковки и накладных, по одному внешнему виду, определить название препарата, место его производства.

Провизор — человек, на котором раньше вообще держалась аптека, сейчас — исчезающий вид. Заниматься искусством, а изготовление лекарств по индивидуальным рецептам — несомненное искусство, за две тысячи рублей в месяц невозможно. Коммерческие аптеки покупают готовые, хоть и не всегда точно подходящие больным, лекарства. Кассир — женщина без медицинского образования. Только заведующий аптекой — серьезный человек с высшим образованием. Именно от него зависит ассортимент лекарств и отчасти их стоимость для населения. Аптеки получают в свою казну до четверти цены препаратов.

Шесть утра. В помещениях склада идет сборка заказов. Большинство сотрудников склада — на сдельной зарплате, получают за каждый собранный заказ. Распечатки заказов со всех аптек Москвы кладут в железные корыта-тележки, которые укреплены на конвейере. Импортный конвейер — длинная черная резиновая полоса, которую тянут скрытые под полом мощные моторы, как в метро. Конвейер — ломаная линия, на каждом изгибе которой мотор и механизмы чуть взвывают.

Конвейер тянет тележки с заказами в соседний зал. Там их встречают комплектовщики. Зал комплектовщиков больше всего похож на громадную библиотеку. За каждым из них стоят рядами стеллажи с разными препаратами. За каждым комплектовщиком — лекарства и препараты определенного типа. Труд комплектовщика — каторжный. Пересчитать тысячу или полторы таблеток сложно. Обычно блистеры насчитывают десять таблеток, тогда их проще считать. Такие блистеры приняты в Европе и Америке. Много проблем от "самостийной" Украины, которая додумалась лепить по восемь таблеток в блистер. Чтоб насчитать десять тысяч таблеток по восемь, надо хорошенько напрячься. Комплектовщики — самые замороченные на складе люди, у них вечно гудит голова от пересчета препаратов. Считать надо точно, а не на глаз. Закинуть в тележку ровно пятьсот блистеров любимого в Москве цитрамона, две тысячи пузырьков йода. Стоит сбиться — и придется все считать по-новой.

У комплектовщиков, снаряжающих большинство тележек,— только обычные лекарства. В другом зале снаряжают тележки с препаратами особо дорогими либо опасными. Здесь виагра и разные глобулины, здесь психотропные вещества и наркотики. Все они записаны в особую тетрадь, их сдают, пересчитывая поштучно, от смены к смене, в присутствии контролеров. Как в ювелирном магазине, все на учете: каждая баночка — как автомат в оружейной комнате. Здесь же хранятся и особо объемные вещи: рулоны ваты и бинтов, уходящие к самой крыше залежи памперсов. Рядом с памперсами — стеллажи прокладок, зубные пасты и щетки. Тут же складируется и все "вкусненькое": горы витаминов, сладких и кислых,— для тех, кто хочет и может поддержать здоровье своего организма еще до болезни.

Персонал сюда, в кладовую, подбирается особо тщательно. Трудно помешать рабочему вскрыть упаковку, проглотить пару пилюль и выбросить испорченный блистер как брак. Часто "приходит в негодность" лечебный настой на боярышнике — в нем семьдесят градусов. Поэтому тюнсы и колдрексы хранят в кладовой, хотя местные женщины-кладовщицы тоже быстро поедают все витамины. Особенно любят ампулы с экстрактом ананаса — для похудания.

Процесс наполнения тележек всем, что написано в заказах, идет одновременно в зале комплектовщиков и в кладовой. Все в итоге отправляется в отдел сертификации. Сотрудник, нависнув над тележкой, дает в сопровождение каждому виду лекарств сертификат соответствия. Без такого сертификата ни одна аптека не имеет права принять и перепродать ни один препарат. Рядом с сертификатором стоит контролер. Считает все в тележке. Бывает, что по ошибке комплектовщиков отправляют аптекам больше, чем те заказали и заплатили. Контролер, пересчитав все, ставит штамп. Все пакуют в фирменные упаковки, лепят бэйджики.

В компьютерах склада — порядка ста пятидесяти тысяч наименований разных препаратов, которые поставляются через него в Москву. Список периодически изменяется. Бывает, вносят новые препараты, бывает, запрещают к употреблению те, которыми уже давно пользуются. Иногда в США и Европе возникают громкие скандалы из-за лекарств. Со скандалом запрещают к распространению продукцию даже самых "крутых" фирм, если суды доказывают, что эти препараты вредны для здоровья. В России же, где люди мрут как мухи, часто по неясным причинам, а технологии производства лекарств упали до "сказочных уровней" и не идут ни в какое сравнение с американским,— тишь да благодать. Никаких скандалов. Производство и сбыт лекарств — слишком серьезный бизнес. Как ни крути, а страх перед болезнями и смертью — стимул куда мощнее, чем любая реклама. Он заставляет людей беспрекословно расставаться с их деньгами.

В народе постоянно бродят слухи о массовых отравлениях таблетками, о "левых" препаратах, особенно дорогих. "Пиратскими" бывают не только диски или кассеты, но и лекарства. Говорят, чаще всего "пиратством" занимаются те же фармацевтические фирмы, которые, чтобы срубить максимальные доходы, пускают из-под полы таблетки, сделанные по упрощенной схеме, без всего комплекса мер контроля. Часто какие-нибудь дешевые индийские препараты перепаковывают в европейские обертки и пытаются "толкнуть" втридорога. Доходы от "левых" лекарств выше доходов от "паленых" сигарет и водки.

В отделе сертификации стараются скрупулезно изучать каждую поступившую партию. Для проверки создана специальная компьютерная программа, в которой есть все обо всех лекарствах в мире. Где и кто производит, коды защиты, характеристики. Сверяют штрих-коды, время от времени выборочно вскрывают упаковки. "Фирменные" препараты должны быть по-фирменному упакованы. Таблетки должны лежать полоской раздела кверху. Любые нарушения в упаковке препарата рождают недоверие. Значит, они сошли не с фирменного конвейера.

Основной критерий, помимо прямой рыночной выгоды от продажи — разрешение Минздрава на распространение препарата в пределах РФ. Ситуацию на фармацевтическом рынке страны во многом спасает именно "старорежимное" советское "лобби" в Минздраве, который, по большому счету, и сейчас продолжает придерживаться советской стратегии разрешения препаратов. Многие ее называют тупо-консервативной. Министерство не разрешает ввозить новые, пусть даже и самые революционные препараты, раньше, чем через десять лет после начала их массового применения на Западе. Чиновников упрекают смертями людей, которых за эти десять лет можно было бы вылечить новыми препаратами. Чиновники в ответ показывают длиннющие списки лекарств, от которых на Западе отказывались через три, пять, семь лет после их счастливого обретения в лабораториях и бешеной рекламной раскрутки — из-за осложнений и побочных эффектов. Невозможно решить, кто прав в этом вечном споре консерваторов и новаторов.