Слишком личное - Наталья Костина

– «…твой голос…»

Катя с раздражением выдернула наушник из уха – парочка обнаруживать Катю не спешила, а любимая Земфира сейчас ужасно мешала слушать их разговор.

– Откуда я знаю почему? Знаю, что нельзя, и все. Тебе инсулин нужен, потому что, если ты его вовремя не уколешь, тебе будет очень плохо… очень больно… очень. Укуси меня в шею!.. о-о… А мне инсулин не нужен… о-о… потому что тогда мне будет очень больно… Да-а-а-а!.. Вот так… От укола… От инсулина… Да-а-а… Очень больно… О-о-о…

Судя по звукам, за деревом от поцелуев уже перешли к прелюдии. Катя чуть-чуть повернулась, чтобы освободить затекший во время внезапно сморившего ее сна бок. К тому же ей совершенно неудобно было присутствовать при подобных обстоятельствах, а потому она снова сунула наушники в уши. Но даже через музыку она хорошо слышала возню этой парочки.

– …нет, я не хочу, чтобы тебе было больно…

– …я тебя люблю…

– Я тебя тоже люблю. Нет… О-о-о… Да-а-а… Нет, пойдем, нужно сделать тебе укол… а то опять все забудем…

– А если ты себе сделаешь укол? Вот так? Прямо сюда…

– Прямо сюда? О-о-о… Или сюда… Ты просто с ума сошел…

– Я тебя хочу…

Атмосфера все накалялась. Лежать на скамейке и притворяться спящей Кате становилось совсем уж неудобно. Похоже, эти двое займутся любовью прямо сейчас и здесь, в двух шагах от нее.

– …нет, давай все-таки пойдем домой. Здесь ничего нет, кроме этой дрянной скамейки, а на ней ужасно неудобно, я же помню… а на земле муравьи!

Катя облегченно выдохнула и сказала большое спасибо муравьям и этой отнюдь не дрянной скамье. Кажется, обошлось. Шаги, удаляющиеся шаги… Слава богу! Она схватилась рукой за деревянную спинку и села, потирая надавленный бок. Какая-то тень метнулась в сторону, и ей послышался странный звук. Она инстинктивно дернулась, едва переведя дыхание от испуга. Осмотрелась – нигде никого не было видно. Должно быть, померещилось. Парень и девушка уже ушли в дом. Катя взглянула в сторону решетчатой беседки, стоящей неподалеку. Беседка совершенно заросла плющом, и пол в ней, как ее предупреждали, от старости был ненадежен. Катя никогда в нее не заходила. Плющ на беседке вдруг как-то странно встопорщился, и она снова едва не вскрикнула. Да что же это за день такой! Призраки здесь, что ли, бродят? Но нет, привидением то, что появилось, было назвать сложно – это был всего-навсего один из доберманов, стороживших участок. Он забрался в гущу плюща, видимо спасаясь от изнуряющей жары. Пес презрительно окинул пугливую гостью взглядом внимательных черных глаз, отвернул острую морду и скрылся через проделанную в зеленой завесе дыру обратно в беседку. Везде шныряют эти верные сторожа одной из бабок. Катя улыбнулась. Одной из сбрендивших старух. Или выживших из ума? Ну, как бы там ни было, хватит приключений, пора обедать.

Интересно, что там эти двое говорили об инсулине? Значит, у внука Ариадны Казимировны Вани диабет? И действительно, что произойдет, если совершенно здоровому человеку сделать инъекцию инсулина? Кажется, они что-то такое разбирали в институте. «Вот черт, совершенно ничего не помню, – расстроилась Катя. – Или плохо училась, или еще не полностью восстановилась память». «Плохо училась, – сказал злорадный внутренний голос, – а то тут помню, тут не помню…» В кухне их флигеля упоительно пахло молодой картошкой и жареным с чесноком мясом. И сумасшедшие бабки, и инсулин мгновенно вылетели из Катиной головы.

Зачем он пошел на работу, Игорь вряд ли смог бы объяснить. Наверное, потому что просто не мог сидеть дома. Не мог сидеть, не мог стоять, не мог спать, не мог есть… Оставалось только идти на работу. Явиться на службу, выпив почти двести граммов водки, – такое с ним, да и с другими, разумеется, бывало: выпивали, приходили и дело делали, – но сейчас он пришел в Управление не работать. Он забрел сюда, скорее всего, просто повинуясь привычке, как приходит в родное стойло слепая лошадь, много лет ходившая по одному и тому же маршруту.

Наверное, он не смог вынести бьющего по нервам одиночества, а еще его так сильно тянуло выговориться, что он пошел в единственное место, где была возможность найти собеседника. Скрипковской сегодня он все-таки дозвонился, но почему-то ничего не сумел ей сказать, кроме нескольких совершенно банальных вещей. Оказывается, о том, что мучило его с самого утра, невозможно говорить по телефону. Почему-то он непременно хотел видеть глаза собеседника. Говорить же в бездушную пластмассу не получалось. Ну не смог он, и все! И самым плохим ему виделось то, что его закадычного друга, Кольки Банникова, не было в городе, еще вчера тот уехал в командировку… Как же это он забыл! Николы нет, Катьки нет…

– Лысенко!

Не оборачиваясь, капитан прибавил шагу. Прибавил, насколько мог. До спасительного кабинета оставалось совсем немного.

– Лысенко! Ты что, оглох, что ли? Кричу, кричу… Слушай, ты что мне за чушь в сопроводиловке…

Капитан обернулся.

– Слушай, Маш, давай в другой раз, ладно?

Эксперт Марья Васильевна Камышева капитана Лысенко, честно говоря, не слишком любила и жаловала. За не в меру острый язык и за то, что капитан был отъявленный бабник, а Маша мужиков такого сорта почему-то на дух не переносила.

– Нет, Игорь, давай уж сейчас. Раз я тебя поймала… Слушай, что это с тобой? Ты что, уже прямо на работе квасишь?

– Извини, – сухо сказал капитан.

Было в его голосе нечто такое, что Маша Камышева мгновенно забыла все обиды, забыла даже то, зачем ей очень срочно понадобился Игорь Лысенко.

– Ты куда в таком виде идешь? – строго спросила она, хотя прекрасно видела, что направляется он в собственный кабинет. – Игореша, что с тобой случилось?

Он судорожно пытался попасть ключом в замок, откровенно повернувшись к ней спиной и желая в это мгновение только одного – чтобы эксперт Камышева провалилась сквозь пол коридора, сквозь все четыре нижних этажа и подвал прямо в преисподнюю вместе со своими вопросами и претензиями.

– Давай-ка мы ко мне пойдем, – предложила она, беря его крепкой ладонью за плечо и пытаясь развернуть к себе фасадом.

– Машка, а иди-ка ты в жопу! – выдергиваясь, с перекошенным лицом проскрипел капитан.

Маша Камышева не обиделась. Она была умной женщиной и знала, когда стоит дуться, а когда – нет.

– Ладно, тогда – к тебе, – покладисто согласилась она и первой протиснулась в открытую наконец капитаном дверь.

Лысенко скривил рот, но ничего не сказал. Молча сел за стол, молча отпер находящийся прямо у него за спиной сейф и извлек из него непочатую бутылку. Камышева также безмолвствовала, но покидать пределы чужой территории явно не собиралась. Однако тишина затягивалась и становилась уже неприличной. Первым не выдержал хозяин. Откашлявшись, он выудил из недр сейфа пару не первой свежести стаканов и выдавил: