Владетель Мессиака. Двоеженец - Ксавье де Монтепен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вовсе это меня не интересует.
— Гм! Очевидно, наравне сохраняете верность как мужу, так и любовникам.
— Любовникам! Паскаль мой любовник?! Он только помог мне вырваться из твоих когтей. Я согласна лучше идти с чертом в ад, чем с тобою в рай, даже имей ты ключи от рая в своем кармане.
— От рая у меня нет ключей, но от этой башни ключ у меня. Мне и этого достаточно. Что касается черта, думаю, не вы, сударыня, следуете за ним, а он всюду путешествует за вами, или даже вернее: черт от вас не отступает ни на минуту.
— Вижу, метр Бигон, вы только затем и явились ко мне, чтобы осыпать меня оскорблениями.
— Что же делать! Ничего лучшего у меня для вас в сердце не имеется.
Инезилла бросилась в отчаянии на постель.
— Говори, что хочешь, а я буду спать.
— Спи, дорогой ангел! Если когда и случалось мне прерывать твой сон, то не беспокойся, теперь этого не случится.
— Вы меня никогда не любили! — сказала Инезилла тоном таким печальным и вместе страстным, что Бигон невольно вздрогнул.
— Вы, вы меня упрекаете! О, сударыня, я удивляюсь вашему благородству. Недостает только одного, чтобы вы сказали, что я с вами нечестно поступил.
— Я это именно и утверждаю.
— Верх бесстыдства! Не желаете ли объясниться, или проще: дай мне ответ сейчас же, как и пристойно арестованной.
— Я арестованная?
— Да, ты в заключении. Изволь-ка объясниться.
— А, в таком случае ничего не скажу. Вы человек без сердца!
— И не оспариваю. Но не вы ли мне в течение трех месяцев вырывали его по кусочку?
— Нельзя было вырвать, чего вы никогда не имели.
— Мое сердце было чересчур большое.
— О, если бы это было справедливо, дорогой мой Бигон, вы бы меня давно уже простили. Я более вытерпела, чем провинилась. Моя невинность…
— Твоя невинность! Господи! Да я тебя нашел чересчур даже сведущую.
Инезилла рыдала.
— И что ты можешь от меня требовать, дорогой муж мой? Я сирота, лишенная советов отца и матери. Могла ли я отличать добро от зла… Видишь: я рыдаю. Неужели и это не убеждает тебя, как я сожалею о своих заблуждениях.
— Черт побери! Сожаление ваше, сударыня, очень скоро родилось и потому, вероятно, не имеет глубоких корней.
— Ах, в тебе нет ни малейшего сожаления.
И ставши на колени на краю постели Инезилла протянула белые и роскошные руки к Бигону. Муж был взволнован и тронут.
— В тебе нет сожаления и доброты! Чего я от тебя требую? Единственно, прощения заблуждений моей молодости, ничего больше. Не требую, чтобы ты вернулся в мои объятия. О, нет! Помоги мне только выбраться отсюда, пойду в монастырь и заключу там мою жизнь, которую твоя жестокость сделала для меня ненавистной.
Честный Бигон, слыша эти жалобы, окончательно растрогался и засунул уже руку в карман, как будто хотел доставать пистоли.
Инезилла одержала победу. При виде волнения своего мужа она громко расхохоталась и лицо ее сделалось до того полно иронии, что Бигон наконец заметил, как над ним насмехаются.
— Хочешь получить пистоль? — спросил он Инезиллу.
В ответ она оскалила на него зубы.
— А, вижу, давнишние капризы возвращаются! Какой же я, однако, чурбан! Едва не расчувствовался самым искренним образом. Только нет, подождите, сударыня! Бигон останется всегда Бигоном, и вам на этот раз не удалась шутка.
И в свою очередь расхохотался от души.
Инезилла соскочила с кровати и с яростью кинулась на мужа, точно желая его удавить. Но Бигон поймал ее беленькие ручки, придержал и с нежностью поцеловал в лоб, вышел из комнаты, запирая за собой двери на два оборота огромным ключом.
— Прощай, мой дорогой ангел! — крикнул он через двери рассерженной женщине. — Я пришлю тебе бутылку померанцевой воды; это очень хорошее средство от расстройства нервов.
Очутившись на замковом дворе, Бигон нашел там дона Клавдия-Гобелета, прогуливавшегося и притворявшегося, будто бы читает молитвенник и крестится ежеминутно. Из окна смотрел граф Каспар д'Эспиншаль, и патер притворился самым усердным образом.
— Одно слово, — шепнул ему Бигон.
— Десять, если хочешь, — ответил ему монах.
— Вот ключ от башни Монтейль. Обещай мне, что не выпустишь его из рук до моего возвращения.
— Давай ключ, обещаю.
— Ты знаешь, что Инезилла находится под замком.
— Знаю, очень хорошо.
— Она желает вырваться на свободу.
— И это знаю.
— Ну, а я не желаю ее выпустить.
— На что она тебе?
— Пусть поплатится за старые грехи, а главное: не наделает новых.
— Инезилла бессовестная грешница.
— И очень ловкая, прибавь, достойный капеллан.
— Я бы хотел, чтобы в мое отсутствие никто ее не посещал.
— А я могу ее видеть?
— Ты совсем другое дело. Будешь ей относить пищу раз в день, поутру.
— Очень хорошо.
— Обещай, что исполнишь, о чем тебя прошу.
— С удовольствием, обещаю. Если пожелаешь, могу ей читать нотации, и это мое ремесло. Утром в особенности мне дается красноречие.
— Делай, как найдешь лучше, но не доверяй никому, даже Мальсену. Помни: моя жена очень опасная сирена.
— Будь покоен, я очень прозорлив.
— Затем, будь здоров, святой отец, заключил разговор Бигон, уходя для окончания приготовлений к путешествию.
Ровно в два часа он уже оставил замок Мессиак в обществе своего господина кавалера Телемака де Сент-Беата.
XIX
Путешествие совершалось без приключений. Напрасно Бигон предсказывал всевозможные ужасы: ожидал засады на всяком повороте дороги и принимал деревья за вооруженных людей. Ничего дурного не встретило кавалера и его слугу; Бигон не переставал, однако, повторять на ночлеге каждый вечер:
— Утверждаю наверное, в лесу, который мы сегодня проехали, скрывалась шайка разбойников. Но так как я ехал за вами, кавалер, то, разумеется, вы и не могли видеть, что только благодаря моей грозной наружности эти негодяи держались на приличном расстоянии. Я размахивал палашом с ловкостью истинного фехтмейстера и не переставал многозначительно поправлять мои пистолеты.
Эти смешные россказни были бесконечны. Пока светило солнце и дорога лежала через город и села, истории Бигона имели веселую окраску; но едва наступал мрак или приходилось ехать через пустынные и дикие местности, пересекать леса или углубляться в ущелья, окраска рассказов менялась и делалась трагически-ужасающей. Перепуганный Бигон рассказывал только о разбойниках и бродягах, шляющихся повсюду, чтобы грабить проезжих.