Камера - Джон Гришем

— Она и сейчас красива.

— Я всегда считал, что Эдди с ней повезло. Но семья ее мне не нравилась.

«А она не приходила в восторг от семьи Эдди», — подумал Адам. Подбородок Сэма почти уперся в грудь, Кэйхолл кулаками потер глаза.

— Похоже, тебе придется попотеть, — сказал он, не поднимая головы.

— Да.

— Некоторые твои вопросы останутся без ответа.

— Ты расскажешь мне все, Сэм. Ты передо мной в долгу, да и перед собой тоже.

— Узнать все тебе и самому не захочется.

— Испытай меня. Я устал от секретов.

— Зачем тебе это?

— Чтобы найти в своем прошлом хоть какой-то смысл.

— Пустая трата времени.

— Решать это буду я.

Поднявшись, Сэм с шумом выдохнул:

— Я, пожалуй, пойду.

Глаза их встретились.

— Конечно, — сказал Адам. — Принести тебе завтра что-нибудь?

— Нет. Приходи сам.

— Обязательно.

Глава 11

Пакер повернул в замочной скважине ключ, и из узкой полоски тени они ступили под палящие лучи солнца. Прикрыв глаза, Адам на секунду остановился, похлопал себя по карманам в поисках темных очков. Страж терпеливо ждал, на переносице его поблескивала дешевая имитация «рэйбана».[7] Духота стояла такая, что густой, плотный воздух, казалось, можно было видеть. Лицо и руки Адама мгновенно стали мокрыми. Очки оказались в кейсе. Надев их, следом за Пакером он двинулся по кирпичной дорожке.

— Как Сэм? — поинтересовался чернокожий гигант, неторопливо переставляя ноги. — В порядке?

— Вроде да.

— Проголодались?

— Нет.

Адам бросил взгляд на часы: начало второго. Уж не думает ли Пакер угостить его тюремной пайкой? Лучше не рисковать.

— Зря. Сегодня среда, а по средам у нас дают тушеную репу с маисовыми лепешками. Объедение!

— Благодарю.

Адам был уверен, что где-то в его генах таится безумная любовь к тушеной репе и маисовым лепешкам. От сегодняшнего меню ему следовало исходить слюной. Но Холл считал себя истинным калифорнийцем и даже представить себе не мог, как эта тушеная репа выглядит.

— В другой раз, — добавил он. Не верилось: ему предложили отобедать на Скамье!

У ворот Пакер остановился, сунул руки в карманы.

— Когда теперь? — спросил он.

— Завтра.

— Так быстро?

— Да. У меня тут дела.

— Что ж, рад знакомству. — Пакер широко улыбнулся.

Проходя через вторые ворота, Адам увидел опускавшееся на веревке красное ведерко. В полутора метрах от земли ведерко повисло, и среди десятка связок ключей он нашел свои. Возле «сааба» стоял белый микроавтобус. Стекло в дверце водителя поползло вниз, из кабины показалась голова Лукаса Манна.

— Спешите?

Адам еще раз посмотрел на часы.

— В общем-то нет.

— Отлично. Забирайтесь внутрь. Нужно поговорить. Заодно покажу вам наше хозяйство.

«Хозяйство» Адама нисколько не интересовало, но беседы с Манном все равно было не избежать. Он раскрыл дверцу салона, бросил на заднее сиденье кейс и пиджак. Внутри, слава Богу, работал кондиционер. Накрахмаленный и выглаженный Лукас выглядел по-прежнему безукоризненно. Тронувшись с места, он направил машину в сторону автострады.

— Как прошла встреча?

Кажется, Сэм говорил, что ему нельзя доверять?

— Насколько я могу судить, нормально. — Фраза ни к чему не обязывала.

— Значит, вы будете представлять его интересы?

— Думаю, да. Сэму необходимо поразмыслить. Он хочет видеть меня завтра.

— Нет проблем, но завтра ему нужно принять решение. Нам требуется документ.

— Вы его получите. Куда мы едем?

Белые коттеджи остались позади, микроавтобус двигался по казавшемуся бескрайним хлопковому полю.

— В принципе, никуда. Просто провезу вас по территории. Мы должны уточнить несколько моментов.

— Слушаю.

— Постановление суда пришло рано утром, а потом начались звонки. Репортеры уже интересуются. Почуяли запах крови, хотят узнать, есть ли у Сэма шансы. Кое с кем из этих писак я знаком, приходилось встречаться раньше. Среди них есть парочка приличных людей, зато остальные — настоящие шакалы. Их волнует вопрос с адвокатом: появился он у Сэма или нет? Не намерен ли старик защищаться сам?

По правую руку от дороги в поле работала группа заключенных, их обнаженные по пояс тела блестели от пота. Метрах в тридцати, сидя верхом на лошади, за ними присматривал вооруженный охранник.

— Чем они заняты? — спросил Адам.

— Собирают хлопок.

— Это входит в распорядок дня?

— Нет. Все — добровольцы. Кто не хочет — сидит в камере.

— Они в белых штанах. Сэм одет в красное. На других я видел синие комбинезоны.

— Наша система классификации. Белый цвет означает минимально строгий режим.

— За что они здесь?

— За все. Наркоторговцы, убийцы, рецидивисты. Тем, к кому нет претензий по поведению, позволяют работать в поле.

Микроавтобус свернул, вновь появилась ограда из колючей проволоки. За ней слева возникли двухэтажные кирпичные бараки. Если бы не проволока и вышки охраны, их можно было бы принять за неумело спроектированные спальные корпуса университетского городка.

— Что это такое?

— Тридцатый блок.

— Сколько их всего?

— Даже не знаю. Что-то строят, что-то сносят. Думаю, около тридцати.

— Этот выглядит совсем новеньким.

— Да. Последние двадцать лет не дают покоя вашингтонские чиновники, приходится выполнять их требования. Ни для кого не секрет, что истинные хозяева Парчмана — федеральные власти.

— А не согласятся ли репортеры подождать хотя бы до завтра? Сначала я должен переговорить с Сэмом. Какой смысл отвечать на вопросы, если завтра все изменится?

— Один день я вам выторгую. На большее не рассчитывайте.

Они миновали последнюю вышку. Мили через две потянулась ограда нового лагеря.

— Сегодня утром я беседовал со смотрителем, — сказал Лукас. — Хочет вас видеть. Он вам понравится. Убежденный противник смертной казни. Ему осталось меньше двух лет до пенсии, надеялся уйти спокойно, но теперь, похоже, это у него не выйдет.

— Догадываюсь, он просто делает свое дело.

— Как и все мы.

— Вот-вот. Такое впечатление, что здесь каждый готов слезы лить о бедняжке Сэме. Никто не хочет его убивать, люди всего лишь выполняют свой долг.

— Очень многие желают ему смерти.

— Кто, например?

— Губернатор и генеральный прокурор. О губернаторе, уверен, вы уже наслышаны, но главный ваш враг — это прокурор. Он и сам метит в губернаторское кресло. Получилось так, что политиками в штате стали молодые агрессивные волки, которым не терпится порвать чью-нибудь глотку.

— Зовут его, если я не ошибаюсь, Роксбург?

— Да. Обожает телекамеры. Ближе к вечеру собирался устроить пресс-конференцию. Наверняка захочет отпраздновать победу, пообещает приложить все усилия, чтобы через четыре недели приговор был приведен в исполнение. Это же его люди запускают адский механизм. Удивлюсь, если в новостях не выступит и губернатор. Имейте в виду, Адам, они нажмут на все педали, лишь бы не допустить новой отсрочки. Политикам Сэм нужен мертвым.

Адам смотрел в окошко. На бетонных плитах баскетбольной площадки десятка два чернокожих азартно боролись за мяч. Чуть в стороне кто-то работал со штангой. Среди немногочисленных зрителей мелькнуло несколько белых лиц.

На пересечении двух дорог Лукас свернул.

— Существует и другая причина, — продолжал он. — Луизиана казнит своих сидельцев налево и направо. В Техасе с начала года привели в исполнение шесть приговоров, во Флориде — пять. У нас же за двадцать четыре месяца — ни одного. Кое-кто усматривает в этом слабость властей. Правительство штата намерено доказать, что бдительно стоит на страже общественных интересов. Неделю назад вопрос обсуждала комиссия по законодательству. Было подчеркнуто: никаких задержек или послаблений. Ответственность за отсрочки члены комиссии возложили на федеральных судей. Наши политики требуют крови, и Сэм подвернулся им очень кстати.

— Кто же следующий?

— Честно говоря, никого. И раньше чем еще через два года не предвидится. Но грифы уже почуяли мертвечину.

— Для чего вы все это говорите?

— Поймите, я — на вашей стороне. Я представляю тюрьму, не штат Миссисипи. Вы у нас впервые, и я хочу, чтобы вы знали положение дел.

— Спасибо.

Информация, хотя Адам ее и не просил, была, безусловно, полезной.

— Сделаю все, что будет в моих силах, — отозвался Лукас.

На горизонте появились крыши коттеджей.

— Это главный въезд?

— Да.

— Что ж, мне пора в город.

Мемфисский филиал занимал два этажа в «Бринкли-Плаза», здании, построенном в начале 20-х на углу Мейн- и Монро-стрит. Мейн-стрит считалась в Мемфисе крупнейшим торговым кварталом: отцы города запретили на улице движение автомобильного транспорта, заменили асфальт плиткой, высадили декоративные деревца и разбили фонтаны. Район стал безраздельным царством пешеходов.