Семь смертных грехов Германского Рейха в Первой мировой войне - Себастьян Хаффнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вместо этого все их помыслы были направлены на то, чтобы разрушить этот Status quo; в конце он стал для них просто невыносим. "Выйти из теснины!" Богатейшая страна Европы одновременно была самой неудовлетворённой; самая сильная – самой беспокойной. "Хоть знаю много я, всё же хотел бы всё знать" – Германия Вильгельма II изменила цитату из "Фауста": "Хоть много имею я, всё же хотела бы всё иметь". То, что тем самым она себя изолировала и окружала, что она вокруг себя создавала врагов и что она в конце концов через это должна была принять скверный конец: мудрый государственный деятель (или мудрая нация) мог бы это предвидеть. После того, как наступил плохой конец, это должен был видеть, собственно, каждый нормальный человек.
Но сегодня это почти никто не видит. У Федеративной Республики есть своя базовая ненасыщенность и неудовлетворённость тем, что она имеет, прописанная даже в её Конституции. Она не признаёт своих границ, и границы своего государства-двойняшки, и само это государство, да и, если быть точным, даже самого себя: она хочет рассматривать себя как Германский Рейх в границах 1937 года, и прежде чем этот Германский Рейх не будет восстановлен в этих границах (которыми он тогда был крайне неудовлетворён), она не успокоится. Ещё решительнее, чем Германский Рейх образца 1900 года, Федеративная Республика ставит на карту всё, что имеет, чтобы выиграть то, чего не имеет. Ещё формальнее и категоричнее она отвергает Status quo, в котором живёт. Скажут, что это можно понять. Германия в мире опустилась вниз, естественно, что она хочет снова подняться. Хорошо. Однако с помощью тех же самых средств, с которыми она опустилась? Институционализированные неудовлетворённость, волнения, алчность, задиристое отрицание фактов, сутяжническое упорствование на изощрённых вымыслах, вечные требования, вечная неуживчивость, накапливание врагов и ссоры с друзьями: это не лучший путь для улучшения положения страны, не говоря уж, когда это положение скверно. Однако положение Федеративной Республики вовсе не является плохим. Оно не такое блестящее, как положение Германского Рейха в 1900 году, что не является неестественным после двух проигранных мировых войн. Однако оно превосходит всё, на что могли надеяться немцы 20 лет назад в своих самых смелых мечтах. Жители Федеративной Республики шестидесятых годов знают столь же мало, как и немцы Рейха на рубеже столетий, насколько им хорошо. Они давно уже в отдалённых частях света являются предметом обоснованной зависти. В действительности они не должны были этого достичь, к тому же еще снова быть источником постоянного беспокойства. Однако самая богатая страна Европы снова одновременно и самая неудовлетворённая; самая сильная одновременно самая беспокойная – и снова эта страна называется Германия. Это досадно. Те же самые смертные грехи в третий раз: это может оказаться опасным для жизни. Тем более что третья немецкая война, если она должна произойти из этого – и дважды немецкая война, происходящая из этого состояния духа, – на этот раз наверняка с самого начала будет разыграна на немецкой земле и очень возможно с применением оружия массового уничтожения. К чему Федеративная Республика в своём ослеплении как раз и стремится.
Этим она делает своим также второй смертный грех Германского Рейха, а именно то, что мир окрестил "германским милитаризмом". Немцы всегда неверно понимали этот упрёк в милитаризме и сомневались в его справедливости. Они сделали бы себе большое одолжение, если бы попытались понять его. То, что в мире в годы перед Первой мировой войной начали называть немецким милитаризмом, было не просто фактом, что Германский Рейх содержит особенно большую и особенно хорошую армию и что он очень гордится этой армией. Это было в целом понятно при географическом положении Германии и понималось также всеми благоразумными людьми. Германская армия во времена Бисмарка была столь же большой и столь же качественной, как и при Вильгельме II. Тем не менее Рейх Бисмарка создал себе репутацию оплота мира, а упрёк в милитаризме возник лишь во время правления Вильгельма II.
Этим упрёком мир в действительности порицал не германскую армию, но германскую политику, которая даже в мирное время строилась исходя не из собственно политических, но из военно-стратегических соображений, и которая, таким образом, и во время мира постоянно мысленно вела войны. Эта политика постоянно устанавливала цели, которые были достижимы только посредством войны; постоянно мыслила в схемах "друг-враг" и постоянно стремилась ослабить каких-либо врагов; постоянно была готова использовать в качестве нормального средства политики открытую или скрытую угрозу войны; постоянно горделиво выступала в "блистающих доспехах"; и, таким образом, в конце концов создавала атмосферу постоянного напряжения и постоянного ожидания войны – предвоенную атмосферу.
Это делала германская политика в течение десяти или двадцати лет, предшествовавших Первой мировой войне. О последнем кайзере Германии говорили, что он в действительности не хотел войны, но только лишь комичным образом стал вести себя воинственно. Если это было так, то тем хуже. Хладнокровно спланированная и планомерно исполненная, как обдуманная хирургическая операция, война (как, например, война Бисмарка 1866 года) более извинительна, чем придуманная из глупости и тщеславия – и безответственно оформленная, которая затем с первого момента выходит из-под контроля. Федеративная Республика сегодня снова навлекает на себя упрёк в милитаризме – упрёк, который исходит из Советского Союза, однако мало-помалу находит отклик также и в нейтральном мире и даже у союзников Федеративной Республики. На
