Морская пена - Дмитрий Вернидуб

Приступ испепеляющей ярости грозил перерасти в агонию. Последнее время с Горхом такое случалось все чаще. Собрав волю в кулак, бывший ученик Кронлерона и Верховный консул Эль-Бурегаса зарычал, призывая уклистов-прислужников.

— К-х к-х-репости! — хрипел Мазлус. — Послать к Зруюку! Подохнуть, а хана задобрить!

Трясущиеся от страха члены Ордена бросились запрягать соможабых чудищ.

Во время каменного града Зруюка в лагере не оказалось. Хан и две сотни угробанов ушли в Норный поселок задабривать идолов. По неписанному закону капище полагалось разбить во время хапоса на пепелище чужого стана. Хапосом сбор и ритуальное сожжение остатков скарба переселенцев назвать можно было с большой натяжкой, но идолы больше ждать не могли. Злобные и уродливые каменные изваяния следовали в ханском обозе. Шаманы всегда знали, когда подходило время ублажать воплощения многоликого зла. Они приходили к Зруюку и говорили: «Идолам нужен хапос, хан. Они изголодались». И хан понимал, что если боги не получат свое, то морков ждет неудача.

Натащив из брошенных жилищ Норного поселка всякого хлама, морки установили изваяния в круг, лицами к разным сторонам света, а в центре устроили громадный костер. Шаманы скакали и подвывали, вылезали из шкуры вон, пытаясь задобрить богов.

Но ни испепеляемые невысокликовские пожитки, ни даже огромные куски сырого мяса, ничто не помогло — небо все равно упало на землю. Грохот потрясший округу и взметнувшиеся пыльные столбы, на месте морочьего лагеря, вывели из состояния транса даже шаманов. Двести угробанов заметались туда-сюда, не понимая, что же произошло. Сначала они сочли, что это их боги уничтожили крепость, но, поднявшись на склон Бочковой горы, морки обреченно завыли.

Хан Зруюк бил себя в грудь и ревел как раненый медведь. Его орды больше не было, а цитадель стояла. Это был позор. Появиться без войска перед своими братьями он не смел. Повелев сбросить предавших его идолов в пропасть, Зруюк решил отомстить Горху.

Но Верховный консул уже стремился по воде к цитадели. Огромные склизкие чудовища, запряженные в сбрую из толстых цепей, влекли корабль по стоячей воде. Приблизившись к стенам водная колесница остановилась напротив Медвежьей башни. Соможабые погрузились в тину, выпучив над поверхностью огромные вращающиеся глазищи. На плоской палубе находилось несколько суетящихся уклистов, которые, как только появился их повелитель, выстроились по обеим сторонам от него.

— Вероятно, настал тот самый момент, — почти шепотом заметил Бьорг Рыжему Эрлу. Оба они находились рядом с Олли на верхней площадке Медвежьей. Тут были и Болто, и Тина, и Нури. Гном появился сразу же, как наблюдатели заметили приближение подводной колесницы. Объединеный Совет уже было собрался провозгласить победу над врагом, но Нури подошел к магистру Будинреву и попросил подождать.

— Мы все еще в огромной опасности, ваша милость, — сказал он, отвешивая поклон. — Два чародея еще не выяснили, кто сильнее.

Членам Совета ничего не оставалось, как стоять на стене, наблюдать и ждать собственной участи. Хорошего мало осознавать, что от тебя уже ничего не зависит, но спокойный вид Олли Громовержца вселял уверенность.

Он стоял, скрестив на груди руки, спокойно наблюдая за тем, как его оппонент готовится к схватке. Вот Горх, с лицом бледным, перекошенным гримасой злобы, остановил на нем свой взгляд. Вот он поднял костлявые руки на уровень груди, выпростав ладони из рукавов малиновой сутаны. Вот он начал произносить слова заклинания.

Вдруг спокойствию пришел конец. Олли почувствовал, что впадает в оцепенение. Ему становилось страшно. В последний момент он ужаснулся собственной самонадеянности. С какой стати они вбили себе в голову, что Горх непременно должен воспользоваться их заклинанием? Он растерянно посмотрел на Тину, на Болто, на всех остальных, словно пытаясь сказать: «Я ведь просто невысоклик-доросток. Это ему пять сотен лет. Это он чародей! Откройте глаза, наконец, чего вы все от меня хотите? Я не спасу вас!»

Друзья испуганно посмотрели на него, словно услышали, как кричит его душа. Волна ужаса захлестнула их мысли. Вокруг творилось что-то неладное. Лица защитников крепости посерели, глаза потухли, руки обвисли плетьми. Всюду пошел звон роняемых под ноги мечей.

Горх почти закончил. Оставалось только несколько заключительных фраз, но нехорошее предчувствие заставило мага засомневаться. Пока он еще раз все взвешивал, над ухом раздался странный хрипловатый баритон, понесший какую-то нелепицу.

— Эй, крабья задница, привет тебе с того света от Стратуса Кронлерона! Горх подавился. При имени Кронлерона у него дрогнули колени. Столько лет он не произносил это имя вслух!

— Ты кто?

— Я твой кошмар — убиенный Брю-ю-ю Кв-а-а-кл! — загробным голосом начал Брю.

Горха перекосило. Он скрипнул зубами и врезал по привидению огненным сгустком.

— Прочь, нежить!

Пройдя сквозь ревущее пламя, загробный Брю превратился сначала в оранжевый сполох, потом покраснел, затем порозовел и, наконец, выпустив изо рта черное дымное колечко, довольно хихикнул:

— Кому нежить, а кому и друг разлюбезный! Не нервничай, колдун-недоучка. Больше пятисот лет прожил, хорони тебя лещ, а такой суетливый… Все твое колдовство — ничто против амулетов моих друзей. Мне это даже Мурс говорил.

— Мурс?! — захрипел Горх, давясь от гнева слюной. — Да что он знал, твой Мурс, повелитель ежей! Амулеты… Так Кронлерон, значит, давно помер? Ха-ха-ха! Нет, я закончу! Я так закончу, что глупый старик в гробу перевернется! Его же заклинанием!

За пятьсот лет ни один призрак так Верховного консула не доставал. Он, конечно, сталкивался с потусторонними силами, но как-то вскользь и без особой нервотрепки. Нежить ни Эль-Бурегас, ни его население не интересовали. Как-то кисло ей там было. К тому же эту тему разрабатывал Мурс, а Мазлус все Мурсово всегда презирал. Но этот бесплотный, этот пройдоха с загробно-морским лексиконом взбесил Горха.

Брю знал, что делает, передавая привет от Конлерона. Само имя бывшего учителя являлось искрой для пороха. Теперь Горх яростно выкрикивал фразы заклинания, потрясая сжатыми кулаками. Брю предусмотрительно выучил все наизусть, а теперь считал: «Пред-предпоследняя… Предпоследняя… Все. Перлинь с бочки, и полный бейдевинд!» Паромщик «выключил» свое ядро и взмыл ввысь с порывом ветра.

В тот же момент Мазлус Горх произнес последнее слово. Воздух и вода вокруг корабля затихли, пронизанные голубыми искорками, а соможабые чудища перестали мигать. В небе, пониже улетающего Брю, застрял альбатрос.