Пеликан. Месть замка Ратлин - Джек Гельб

ослепляла умелого Джонни, то ли парнишка попросту сам начал уставать, но под конец игры он откровенно сплоховал, Дрейк точно видел, как пиковый валет мелькнул в общей колоде, когда все карты были повернуты рубашками вверх, отчего-то этот самый валет несколько раз пробежался по колоде, развернутый в обратную сторону. Оглядывать других игроков было бессмысленно – сонные и пьяные, они попросту присутствовали за столом грузными телами, едва ли будучи в состоянии держать карты в руках. Дрейк и на этот раз умолчал.

И вот Френсис проиграл последние деньги, что были при нем. В какой-то мере это был долгожданный момент, ведь теперь игру будет вести Френсис, а не наглый картежник.

– Малой, малой, ты остынь, – сказал Дрейк, сложив руки в замок и подавшись вперед. – И давай-ка ты забудешь про должок?

Джонни прыснул себе под нос.

– А давай-ка каждый будет платить по счетам? – предложил Джонни.

Френсис ухмыльнулся и щелкнул языком.

– А и ладно, твоя взяла, – согласился Френсис. – Но при мне денег нет. Я припрятал на черный день, вот он и настал – видал, как льет за окном? Припрятал я, зашив в седле. Сейчас метнусь мигом.

– Отлично, – радостно всплеснул руками Джонни, вставая с места. – Как раз хотел проветриться.

Френсис мотнул головой и указал на мирно храпящих игроков.

– Ты бы не оставлял их, – предложил Дрейк. – Я мигом вернусь. Там дождь стеной, нечего нам обоим мокнуть.

– Эти славные ребята останутся без моего надзора под крышей и в тепле, – в голосе Джонни было так много неуместной заботы, что поверить ему попросту невозможно. – А ты, Фанни, окажешься под стеной холодного дождя. Нет, тут и думать нечего.

– То есть улизнуть не удастся? – спросил Дрейк напрямую.

– Пока не расплатишься, – пожав плечами, ответил Джонни.

Френсис сплюнул наземь.

– Как скажешь, дружок, – тряхнул плечами Дрейк и жестом пригласил следовать за собой.

Дверь на задний двор открылась. Дождь как будто прятал что-то в своей стальной завесе, не позволяя ступить и шагу. Но что Дрейк, что Джонни, оба были неисправимыми упрямцами, и оба были ведомы справедливостью, и оттого ничто не могло стать помехой. Когда они ступили под навес, с них уже стекала вода ручьем. Дрейк взглядом отыскал свою лошадь, которую уже успели расседлать.

– Так и думал, – вздохнул Френсис, разведя руками.

Джонни прищурил глаза, быстро привыкшие к темноте – единственным источником света был свечной фонарь, забившийся высоко под крышу. Робкий свет озарял седла, висевшие на крюках или попросту валявшиеся на полу. С недовольным вздохом Дрейк скрестил руки на груди и обернулся через плечо. Джон стоял у выхода, точно сторож.

– Я никуда не тороплюсь, – пояснил юноша, кивая на седла, как бы намекая старине Фанни поохотнее приниматься за работу.

Дрейк развел руками и присел на корточки, вглядываясь в темный угол.

– Да я так-то тоже, – ответил Френсис и принялся искать по карманам седельной сумки отнюдь не деньги, проигранные в карты, а трубку и длинный ящичек табака, надеясь, что тот не отсырел.

Джонни хотел было усмехнуться, как вдруг ощутил, как холодный стальной ствол уперся в затылок. Френсис добрым кивком поприветствовал друга и потянулся к фонарю – рост позволял лишь слегка привстать на мыски. Дрейку нужен был огонь, чтобы раскурить трубку.

– Как ты там говорил, дружок? – спросил Дрейк, обернувшись на несчастного картежника. – Каждый будет платить по счетам?

Джонни поднял руки, а колени задрожали. Рот открывался, не в силах вымолвить ни слова. Юноша опустился на колени, охваченный лихорадочной дрожью. Холодный сырой воздух душил, мысли метались и путались. Поток воды, бушующий в нескольких шагах, заполнял весь разум. Пробил озноб. Не оставалось ничего, кроме оглушающего потока. Охладевшие дрожащие руки вытянули из-под промокшей насквозь рубахи шнурок с ладанкой и крепко-крепко сжали ее.

– Постой, – резкий голос Френсиса вырвался из шума дождя. – Кажется, он молится.

– Да ну? – без особой сердобольности и сочувствия в голосе бросил Норрейс, и скорее из любопытства заглянул через плечо парня, который стоял на коленях к нему спиной.

Норрейс прищурил глаза, напрягая их донельзя.

– Эх, Фанни, отбери-ка, что он там держит! – приказал он.

Дрейк заткнул трубку за пояс, а сырой табак, который никак не хотел заниматься, убрал во внутренний карман. Подойдя к картежнику, Френсис без особого труда вырвал маленькую святыню из рук юноши, в то время как Джонни, исполненный истинного ужаса, оставил руки в том же положении и продолжал не то молиться, не то с отрывистым свистом глотать воздух.

Едва эта крохотная почерневшая от времени ладанка попалась на глаза Джона Норрейса, он метнулся от нее, как от огня, как от дикого зверя, как от самой верной неотвратимой погибели. В ужасе его глаза вытаращились, и огромная рука схватилась за сердце, будто только это и спасало от того, что оно вырвется из груди.

Хоть пистолет уже не упирался в затылок, но Джонни замер, боясь пошевелиться. От страха он зажмурился, едва дыша. Дрейк же пытался понять, что же было такого в той крохотной ладанке, которая повергла в ужас Норрейса. Бросив косой взгляд на картежника, у которого, видимо, не было никаких сил дать деру, Френсис сделал пару шагов к Норрейсу.

– Эй, эй! – Дрейк грубо тряхнул друга за воротник. – Какого черта творится?

Слова Френсиса вернули Норрейсу самообладание. Он круто развернулся к бедолаге-картежнику, который все так и стоял, не шелохнувшись.

– Откуда у тебя это, вороватая ты тварь! – остервенело кричал Норрейс. – Отвечай, отвечай, ты, мерзкое отродье!

Крик взволновал лошадей, и животные забились в стойлах. Поводья на привязи мучительно заскрипели.

– От матери! – выкрикнул Джонни и схватился за горло, только сейчас, очнувшись от сковывающего страха, он обнаружил пропажу. Голубые глаза метались из стороны в сторону, пока он тщетно искал ладанку на своей шее и наконец увидел, как маленький кусочек старого серебра поблескивает в слабом свете фонаря.

– От матери, – тихо повторил Джонни, кладя руку на сердце, и сглотнул.

Лошади продолжали топтаться, ржать и фырчать. Френсис потирал острую бородку, и когда молчание уже затянулось слишком надолго, лихо присвистнул и похлопал Норрейса по плечу.

– Видать, – произнес Френсис, оглянувшись через плечо на картежника, – ты и впрямь тут был.

Вот так, под проливным дождем и беспокойным ржанием лошадей, Джон Норрейс едва не убил родного сына и раз и навсегда изменил его судьбу.

Они втроем поднялись в комнату, которую сняли Дрейк и Норрейс. Деревянные ставни так и колотились, как будто какой-то отчаянный путник не терял надежды, стучал снова и снова, умоляя пустить его в тепло. Широкие доски на полу истоптались и давно покрылись