Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века - Геогрий Чернявский

После одного из вечерних заседаний между Голосовым и Майским состоялась личная встреча, затянувшаяся до глубокой ночи. Майский доказывал, что меньшевистская партия ушла слишком влево, что необходимо устанавливать союзнические отношения со всеми антибольшевистскими силами, включая A.B. Колчака, который привлекал на свою сторону все правые и значительную часть центристских сил Урала и Сибири. У Николаевского сложилось тогда впечатление, что Майский был готов «пойти куда угодно», хоть к Колчаку, но уж точно не к большевикам[188] (а ушел он к большевикам). Но видимо, именно под влиянием Николаевского меньшевики Поволжья и Урала начали пересмотр своей тактики, и, когда Майскому был предложен пост министра труда или его заместителя в правительстве Директории, областной партийный комитет Урала не разрешил Майскому войти в правительство[189].

Вместе с Директорией Николаевский перебрался в Омск, где стал свидетелем новых драматических событий – обострения внутренней борьбы в Директории между социалистическими силами и кадетами и так называемого переворота Колчака, расцененного Николаевским как проявление монархической и помещичьей контрреволюции. Собравшийся было возвращаться в Москву Николаевский решил изменить свои планы и отправился на восток, поставив своей задачей собрать как можно более полную и объективную информацию о положении дел на территориях, оказавшихся под контролем Верховного правителя России.

В сибирских городах – Новониколаевске, Барнауле, Томске, Красноярске, Чите – настроение в меньшевистских кругах было упадническое. Все считали, что «дело кончено», хотя Николаевский все-таки сумел провести в Чите партийную конференцию для обсуждения сложившейся ситуации и возможностей по организации отпора Колчаку. В Иркутске несколько более энергичная меньшевистская группа приняла резолюцию о необходимости подготовки вооруженного восстания против Колчака и сотрудничестве с местными большевиками, однако этот документ остался на бумаге, так как сил для такого восстания ни у кого не было. Последними остановками Николаевского были Владивосток и китайский Харбин, где жила значительная русская колония.

Чем больше Николаевский ездил по городам Урала и Сибири, тем больше приходил к мнению, что колчаковский режим враждебен местному населению, особенно крестьянам. Теперь не могло быть и речи об участии меньшевиков в свержении советской власти ни на уровне партийной организации, ни на уровне участия в антибольшевистской борьбе отдельных «мало-мальски заметных… деятелей»[190]. Сам факт возвращения Николаевского из этой поездки в Москву тоже характерен. Эмигрировать он не собирался, как не желал оставаться на территориях, занятых противниками советской власти. Вскоре он снова вернулся в уже советскую Уфу, в качестве архивиста, хотя эта вторая поездка оказалась опаснее первой. Осенью 1919 г. на Урале Николаевский перенес сыпной тиф, из которого, правда, выкарабкался без осложнений[191].

Немаловажно отметить, что во время этой опасной и сложной поездки Николаевский не оставлял архивных поисков как инспектор Главархива, хотя поначалу сам этот мандат считался скорее конспиративным прикрытием его политической деятельности. Полвека спустя Николаевский рассказывал, что в Чите обнаружил «интереснейшие документы» о Н.Г. Чернышевском, «двое суток» сидел там, детально их разбирая; во Владивостоке встретился с кем-то из американцев и впервые увидел нью-йоркскую русскую газету; в сборнике «Дальневосточная окраина» успел напечатать несколько статей: о Чернышевском и о декабристах, в частности о переводе их из Читы на Петровский завод[192].

В результате сибирских находок вначале в местных изданиях «Сибирский рабочий», «Сибирские записки», «Сибирский рассвет», а затем и в столичных журналах («Былое», «Каторга и ссылка») появились интересные очерки о пребывании на Николаевском и Александровском заводах, на сибирской каторге и на Нерчинских рудниках декабристов С.П. Трубецкого, С.Г. Волконского и Е.П. Оболенского. Увидели свет и материалы о пребывании Н.Г. Чернышевского в ссылке в Вилюйске, о местных агентах-провокаторах в Иркутске и другие ценные документы. В первом выпуске «Сборника материалов и исследований» Главного управления архивным делом, появившемся в 1921 г., Николаевский опубликовал обширную подборку «Из записной книжки архивиста», куда вошли разнообразные материалы, собранные главным образом во время волжско-уральско-сибирского путешествия. В Уфе по инициативе Николаевского было начато комплектование документального фонда по истории революционного движения в губернии. Денег на эту работу не было, и Николаевский посылал телеграммы Рязанову с просьбой о переводе для архивной работы необходимых средств[193].

Во время поездок Борис Иванович знакомился с местными политическими, общественными и культурными деятелями, как историк интересовался их биографиями. В частности, в качестве инспектора архивного управления он контактировал с бывшим чиновником сибирских государственных учреждений H.H. Стромиловым, оказавшим ему помощь в собирании документов[194]. Некоторые из новых знакомых стали затем известными людьми. К ним относился, например, иркутский меньшевик Мартемьян Никитич Рютин[195]. Через много лет, уже будучи большевиком, Рютин пойдет на открытую конфронтацию со Сталиным, образует в 1932 г. подпольный «Союз марксистов-ленинцев», попытается объединить вокруг этой малочисленной организации все оппозиционные силы, напишет обширную рукопись «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» с весьма жесткими оценками деятельности Сталина и… будет за свою оппозиционную деятельность арестован и в 1937 г. расстрелян.

Когда Николаевский возвращался из первой своей поездки в Москву, в Уфе, где он перешел линию боевых действий, он был приглашен в штаб к командующему Южной группой войск Восточного фронта М.В. Фрунзе, слышавшему о Николаевском от Рыкова. Изголодавшегося в пути Николаевского Фрунзе принял по-барски: на столе были большие ломти хлеба, колбаса и водка. Разумеется, Николаевский интересовал советского командующего не сам по себе. Фрунзе рассчитывал получить от него информацию о положении на занятых врагом территориях. Разговором с Николаевским Фрунзе был настолько доволен, что приказал отправить своего собеседника в Москву в личном поезде командующего. Правда, для этого надо было сначала переправиться через реку Белую на лодке, так как мост был взорван, а поезд находился на другом берегу.

Драматические подробности Борис Иванович запомнил хорошо, так как они были связаны с судьбой его находок. Огромный кожаный чемодан, набитый собранным материалом и газетными вырезками, не помещался в лодке, и его решили отправить со следующей оказией. Однако кто-то польстился на хорошую кожаную вещь, купленную в «буржуазном» Владивостоке, и чемодан «со всеми потрохами» был украден. Узнавший об этом Фрунзе ругался последними словами и приказал во что бы то ни стало чемодан найти. В результате чемодан был найден, и Николаевский со всеми бумагами и с комфортом отправился в Москву[196].

По возвращении, 3 июля 1919 г., он выступил в Политехническом музее с докладом «Что такое колчаковщина?». Его первыми словами были: «По доброй марксистской традиции я начну с анализа экономического положения Сибири». Но говорил он в основном не об экономике, а о политической ситуации в Поволжье, на Урале и в Сибири, сосредоточившись на причинах, приведших к тому, что демократическим силам не удалось удержать власть. Главное он видел в отсутствии единства антимонархических сил, хотя и не упомянул о том, что и его собственная партия – меньшевики – отвергла сотрудничество с КОМУЧем и уфимской Директорией.

В докладе содержался призыв к единому революционному фронту против монархической контрреволюции (Колчака), причем «по умолчанию» Николаевским признавалась возможность восстановления единства всех социалистических сил (меньшевиков, эсеров и большевиков) и вхождение меньшевиков и эсеров во властные структуры. Большую утопию трудно было себе представить. Использовать в своих интересах меньшевиков и эсеров большевики, конечно, соглашались. Но пускать их во власть отказывались категорически.

Официальными печатными органами выступление Николаевского было встречено недоброжелательно и даже с издевкой[197]. «Правда» по этому поводу писала следующее:

«Из беспорядочного вороха фактов, изложенного в довольно-таки неудобоваримой форме, гр. Голосов путем чисто меньшевистских логических salto mortale делает такой неожиданный вывод: «Если вы хотите добить Колчака, то вы должны изменить свою политику и опереться на блок крестьян и рабочих». Под «вы» гр. Голосов подразумевает Советскую власть и коммунистическую партию. От имени ЦК меньшевиков он заявляет: «Мы стоим за единый революционный фронт, мы, политически не сливаясь с большевиками, готовы, однако, вместе с большевиками бить Колчака. Мы давно уже стоим на такой позиции». Но спрашивается, что до сих пор сделал меньшевистский ЦК и его «координаторы» для того, чтобы «вместе бить»? С них довольно того, что они «стоят на такой позиции»[198].