28 панфиловцев. «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва!» - Владимир Першанин

Политрук Клочков давно опустошил магазины трофейного «МП 40» и стрелял из обычной трехлинейки. Большое дело, когда командиры находятся вместе со своими бойцами.

Капитан Гундилович и политрук Клочков вели бой, и, глядя на них, упорно держала позиции вся рота. Наступающая немецкая рота, понеся потери, вставать в рост и демонстрировать арийскую решимость уже не рисковала.

Пуля из винтовки за сто метров точно найдет цель и пробьет тело навылет. Немцы стреляли из укрытий, многие бросали гранаты-«колотушки». В опытных руках они летели довольно далеко, но до окопов не долетали.

Зато вокруг стоял сплошной треск. Когда обер-лейтенанта в очередной раз вызвал командир батальона, он одобрительно заметил:

– Бой идет! Нажимайте, скоро они побегут.

– У меня шестнадцать убитых плюс раненые.

– Я слышу, тебе туго приходится. Окружайте русских с флангов, они боятся окружения.

Но умный совет командира батальона не помог. Слишком большие потери понесла штурмовая рота. После боя, который длился не менее двух часов, обер-лейтенант вынужден был дать приказ об отходе.

В различных воспоминаниях приводятся разные цифры немецких потерь. И шестьдесят, и восемьдесят убитых. Скорее всего немецкие потери были меньше, но неоспорим тот факт, что первый удар с целью занять разъезд Дубосеково и оттеснить русских не удался.

Рота капитана Гундиловича хоронила своих погибших. Старшина вместе с помощниками подвезли несколько ящиков патронов, гранаты, еду и махорку.

Потери были пока невелики, но и немцы на участке второго батальона еще не ввели в бой главные силы.

Капитан сходил на батарею Сташкова. Старый артиллерист вместо прежних, разбитых в бою орудий получил четыре 75 миллиметровых французских пушки системы Шнейдера.

Было сразу видно, что пушки старые, порядком изношенные. Но подремонтированные, с массивными резиновыми колесами.

Матвей Сташков, как всегда, не унывал, посмеивался.

– Воевать можно, хотя старушки образца 1897 года. Зато вес небольшой и скорострельность неплохая. Боюсь только, со снарядами проблемы будут.

– Значит, опять вместе? – протягивая Сташкову папиросу, спросил Павел Гундилович.

– Не знаю. Вырыли запасные капониры, снарядами запаслись. Но говорят, нас под Нелидово перебрасывать собираются.

– А мы от немецких танков гранатами и бутылками с «КС» отбиваться будем?

– Точно пока неизвестно. Может, оставят с вами.

Слухи о том, что батарею могут забрать, окончательно испортили настроение. Ждали танковую атаку. Где-то правее не умолкал бой, слышались орудийные выстрелы, гул множества моторов.

– Ладно, пойду в роту, – заторопился Павел Гундилович. – Но я на тебя все же надеюсь.

Он добежал до своей роты, когда началась бомбежка. Взрывы поднимали фонтаны земли и дыма по всей линии обороны полка. Политрук Клочков провожал глазами выходящие из пике немецкие двухмоторные бомбардировщики «Хейнкель 111».

Бомбы летели с высоты километра. В основном тяжелые: стокилограммовые и «двухсотпятидесятки». Мощные удары сотрясали землю, людей подбрасывало и ударяло о стенки окопов.

Затем прошли штук шесть уже давно знакомых «мессершмиттов». Истребители на большой скорости сбросили целую серию осколочных авиабомб весом от десяти до двадцати пяти килограммов.

Бомбы ложились довольно точно, над окопами поднялась сплошная полоса дыма и взрывов. Затем «мессеры» прошли еще раз, обстреливая окопы из пушек и пулеметов.

Налет тяжелых бомбардировщиков был больше рассчитан на психическое воздействие. Чтобы грохотом, сотрясением земли оглушить, посеять страх своей мощью. «Мессершмитты», опускаясь до высоты двухсот метров, наносили более точные удары.

Несколько бомб взорвались в окопах и траншеях, заваливая землей изорванные тела погибших. Пушечные снаряды пробивали брустверы и слой земли, доставая бойцов на дне окопов. Патронов пилоты люфтваффе тоже не жалели, трассы шли, сменяя друг друга, перехлестывая укрытия.

Затем началась танковая атака. Бой шел по всей полосе обороны. Батарея капитана Сташкова была неплохо замаскирована. Все четыре орудия уцелели, хотя имелись потери среди личного состава.

Передовая группа танков, в основном «Т 3» и несколько тяжелых «Т 4», не заметив батарею, на скорости приблизились к ней на 400–500 метров.

Характер боя 16 ноября был иным. Как и автоматчики утром, танкисты имели жесткий приказ прорвать оборону и двигаться на Москву.

Подпустив головные танки еще метров на сто, капитан Сташков приказал открыть огонь. Машины, не сбавляя скорость, шли вперед, усилив огонь из пушек и пулеметов.

Снаряды взрывались возле капониров. Пулеметные очереди били, как долото, по небольшим щитам, градом летели осколки.

Мало кто знал, что 12 ноября состоялось совещание командования немецких армейских групп. Обсуждался вопрос, продолжить наступление на Москву или закрепиться на достигнутых рубежах и дожидаться весны. Это говорило о том, что генералы вермахта сомневались в способности своих войск завершить операцию «Тайфун».

Для таких сомнений имелись веские причины: большие потери в живой силе и бронетехнике, утрата быстрых наступательных возможностей, подорванный боевой дух значительной части немецких войск.

После долгих обсуждений пришли к выводу, что, остановившись в снегах в 50 километрах от Москвы, германская армия окончательно потеряет боевой дух.

Признали более целесообразным продолжить наступление. «Сделать последнюю попытку» – как выражались некоторые генералы. И удар нанести, невзирая ни на какие потери. Цель – взятие Москвы – должна быть решающей в настрое каждого солдата и офицера.

После этого развернулись ожесточенные бои, когда на потери уже не смотрели.

Батарея капитана Сташкова вела непрерывный огонь. Удалось подбить два тяжелых «Т 4». Один стоял с разорванной гусеницей и вывернутым ведущим колесом.

Вторая машина загорелась, но танкисты сумели погасить огонь и отогнать продырявленный в двух местах «панцер» в безопасное место.

Но «Т 4» с поврежденной ходовой частью продолжал посылать снаряд за снарядом – его вооружение действовало исправно. И дело было не только в решимости экипажа, который знал, что через считаные минуты очередной снаряд русской батареи добьет их машину.

Командиры танков, и в первую очередь тяжелых, получили приказ, что, как и русские танковые экипажи, они должны сражаться, пока действует вооружение.

Этот приказ казался многим танкистам неразумным. Человеческая жизнь дороже подбитой машины. Это русским наплевать на потери, но жизнь арийца надо ценить гораздо выше.

Возможно, так думал и командир «Т 4». Он с тоской рассчитывал, что остальные танки добьют эту проклятую батарею с ее старыми пушками. Одна уже разбита прямым попаданием. Возле других суетятся неполные расчеты, осколки и пули уже вывели из строя часть артиллеристов.

Но если немцы получили приказ сражаться, невзирая на потери, совсем недавно, то красноармейцы и командиры Красной армии дрались до последнего человека уже давно.

Матвей Сташков навел ствол пушки в основание башни. Над головой просвистела пулеметная очередь.

– Вот гады! Прицелиться не дают, – бормотал старый артиллерист, нажимая на спуск.

Бронебойный снаряд врезался со скоростью 770 метров в секунду, пробил основание башни и бешено закрутился в узком пространстве боевого отделения, калеча экипаж. Раскаленный до малинового свечения, он зажигал тряпье, смял гильзу в боеукладке.

Мгновенно вспыхнул порох в одной-другой гильзе, сдетонировали несколько снарядов. Но старый артиллерист Сташков не успел порадоваться победе.

Еще один танк возник в перекрестье прицела. Капитан услышал, как лязгнул затвор, загоняя в казенник очередной снаряд. Заряжающий действовал четко. Оставалось немного подвести прицел и нажать на спуск. Всего несколько секунд. Но этих секунд у Матвея Игнатьевича Сташкова не хватало, и, похоже, они могли стать последними в его жизни.

Михаил Шишкин и двое бойцов из роты Гундиловича бросили противотанковые гранаты в прорвавшийся «Т 3» почти одновременно.

Одна взорвалась на броне и снесла курсовой пулемет. Вторая рванула у кормы, тоже не причинив особого вреда. Третья подкатилась под гусеницы, но не сработала. Видимо, молодой боец не поставил ее на боевой взвод.

Танк встряхнуло, сбило прицел, а двухкилограммовый 50 миллиметровый снаряд с воем пронесся над головой Сташкова и взорвался на верху капонира.

Капитана Сташкова тоже крепко тряхнуло, и он промахнулся. Расстояние между танком и орудием сократилось до ста метров. Новые снаряды, которые вогнали в казенники заряжающие, стали бы для кого-то смертельными.

Но вмешался лейтенант Жердев. Вместе с расчетом он сумел развернуть 75 миллиметровку за считаные секунды и выстрелил, едва успев прицелиться.

Болванка пробила, вывернула башенный боковой люк. Тело наводчика с оторванной рукой слетело с сиденья. Снаряд расплющился о казенник орудия, раскидав в стороны веер огненных брызг и осколков.