Военный летчик: Воспоминания - Альваро Прендес

Старшекурсник убрал ногу, и я скомандовал:

– Вольно!

Все повторилось снова. И так больше десяти раз.

Я уже покраснел и вспотел от натуги. Больше всего меня злили смеющиеся лица этих шутников. Наконец им надоело забавляться, и мне удалось избежать взыскания. Я понимал, что они играли со мной. Но мой проигрыш был бы равен наказанию. Конечно, речь шла вовсе не о наведении строгой дисциплины. Все заключалось в том, что тебя заставляли уступать.-… Игра закончилась, но трудно было сказать, кто выиграл, а кто проиграл.

В холле казармы на столе всегда лежали различные американские журналы и газеты. Среди них «Лайф магазин», «Ю. С. ньюс эид уорлд рипнорт», «Авиэйшнуик», «Плейбой», местная газета из Сан-Антонпо и последние номера сатирических журналов. Это и были «источники культуры», к которым мы имели доступ, находясь па базе.

Наша учебная группа 54- Q, как я уже говорил, состояла в основном из американцев. Многих мы, кубинцы и посланцы из других стран, уже знали по повседневным занятиям. Некоторые из них держались в стороне от всех и составляли элиту. Судя по всему, это были выходцы из известных в США семей. Однако большинство курсантов США были из среднего сословия американского общества. Они воспитывались в духе преклонения перед техникой и часто задавали нам такие вопросы, которые выводили пас из себя. Однажды Джон Фергус из Калифорнии с любопытством спросил меня, действительно ли в Гаване любой, кому захочется, может сорвать кокосовый орех, разбить его и бесплатно напиться… С трудом сдерживаясь, я объяснил ему, что это неправда и что бесплатно кокосовые орехи не дают. Мистер Болеслав, маленький, светловолосый парень, несколько полноватый для своего возраста, по его рассказам, был из простой семьи со скромными доходами. С нами у него были хорошие, ровные отношения. Альбин Шепер вместе с Розли также были нашими приятелями. Розли рассказывал нам о гейшах в Японии и с вожделением расспрашивал нас о кубинских женщинах.

Как-то раз в холле группа французов что-то обсуждала, оживленно жестикулируя. Я плохо понимал их, но догадывался, что речь идет о политике. Вошел Локильо, злой и возбужденный.

– Ты знаешь, в комнате дежурного только что произошел скандал из-за формы одежды! - воскликнул он.

– Ну-ка расскажи, что там случилось?

– Нас хотят одеть в американскую форму! Но со мной этот номер не пройдет, я буду ходить в своей форме! Монсон, Сигнаго и Куэльяр - также!

– Солидарен с вами, - ответил я ему. - Не вижу причины, из-за которой нам нужно менять форму. На Кубе нам никто об этом ничего не говорил, напротив, вспомни, перед отъездом сюда нас всех заставили купить новое военное обмундирование.

Так возник второй со дня нашего прибытия кризис в отношениях с американским командованием. После «длительных переговоров» в конце концов мы пришли к компромиссному решению. Анодированная пуговица, которая крепит погон на мундире у воротника, могла быть с кубинским гербом…

Перед бараком на центральной дорожке старшие курсанты развлекались тем, что останавливали младших курсантов, направлявшихся в барак, и ставили их по стойке «смирно». По команде старших следовало немедленно стать навытяжку, прижав подбородок к груди, вытянув руки по швам и плотно прижав их к туловищу, а также разведя носки ног под углом сорок пять градусов. Стоять нужно было по струнке, в противном случае команда повторялась снова и снова.

В этот момент им попались несколько американцев, французов и выходцев из стран Латинской Америки. Американец Наровски взял меня под руку и сказал на английском языке:

– Пошли скорее отсюда, Эл…

Но не успел он закончить фразу, как нас задержали. Здесь оказались мой сосед по койке Мейер, американцы Миллер и Масон, кубинец Монсон. Курсанту Монсону приказали «убить улыбку». Как это делалось у американцев, нужно пояснить. Когда кому-либо давали подобное приказание, он должен был ответить: «Есть, сэр», - и немедленно, хлопнув в ладоши, правой рукой сделать движение, как будто снимает улыбку с лица, то есть провести ладонью по лицу, как бы пытаясь схватить улыбку, а затем энергичным движением руки бросить ее на пол. Затем сделать шаг назад, якобы достать пистолет из кобуры и голосом - «бах-бах-бах» - «расстрелять» лежащую на полу «улыбку».

На этот раз кубинец Монсон внес «новый элемент» в это развлечение старшекурсников. Он «бросил» улыбку на пол, потом «поднял» ее и под удивленными взглядами старшекурсников «метнул» улыбку вверх, схватил воображаемое охотничье ружье и стал «расстреливать» как дичь. Так Монсон стал популярной личностью среди курсантов, и никто из старшекурсников больше его не трогал. Он уже мог не опасаться, что его изобьют, улыбка всегда была у него на губах.

Однако Монсон даже представить себе не мог, что дни его сочтены. Всего лишь два года и шесть месяцев отделяли его от того дня, когда куклуксклановцы убьют его.

Наровски и я прошли через эту горькую процедуру и уже были около барака, как вдруг увидели колумбийца Лоренсо. Это был небольшого роста худой черноволосый парень, лет двадцати четырех, с короткой стрижкой. Как всегда, на его лице была боль от страданий. Он увидел меня, и глаза его наполнились слезами.

– Альваро, - сказал он, - я уже больше не могу. Эти бандиты доконают меня. Я не могу есть и спать. Не хожу в увольнение. - Не давая мне вставить ни слова в ответ, он продолжал: - Это не люди. Их нельзя называть военными, их нельзя называть даже людьми! Ты знаешь, что они делали со мной? Заставили поднять руки и ходить кругами внутри барака. При этом я должен был гудеть как самолет. И это после всего того, чего я натерпелся там… Сколько же я перенес издевательств, когда учился в училище в Колумбии! Смотри! - Он поднял сорочку, и на его животе я увидел множество шрамов от ожогов. - Меня заставляли снять одежду и в двенадцать часов дня, при сорокаградусной жаре, когда плавится асфальт, ползать по взлетной полосе. Я старался выдержать все это как настоящий мужчина. Что оставалось делать? Ну а здесь… К чему эти насмешки и издевательства? Этим американцам дают таблетки, чтобы они не получили солнечного удара. А если они постояли на солнце больше получаса, их направляют в госпиталь. Направить бы эту банду сволочей в Колумбию, чтобы с них там содрали три шкуры, а потом пусть идут на все четыре стороны! Здесь же, даже перед тем как выпить воды, заставляют стать «смирно» и сказать: «Господин водудающий, курсант Лоренсо просит разрешения напиться!» - а потом тут же повернуться и самому себе сказать: «Разрешаю!»

Я вспомнил, как недавно нас вызвали в штаб и дружеским тоном спросили:

– Парни, что случилось с вами, почему вы так деморализованы? Вас плохо кормят, вам не дают спать? Вам не нравится жить в бараке, у вас нет развлечений? Может, есть какие предложения?… Мы думаем, вам не на что жаловаться. К вам у нас отношение такое же, как к нашим. А в вопросах воинской дисциплины мы к вам не так требовательны, как к своим. Ну, конечно, условия здесь трудны, и вы к этому еще не привыкли…

Зеленый «шмель» со страшным гулом стремительно мчался по сверкающей ленте дороги навстречу счастью. Курс - на границу с Мексикой. Старый мотор чихал, выбрасывая через выхлопную трубу, как при выстреле, клубы дыма. В кабине машины неопределенного цвета, по все же с преобладанием зеленого, сидели, как в консервной банке, восемь курсантов. Было тесно, но все они выглядели довольными.

Солнце пустыни садилось прямо перед нами. Хорошему обзору мешала грязь на лобовом стекле, хотя перед выездом мы тщательно протерли его.

Мы спешили, и никто не поручился бы, что при такой плохой видимости мы не врежемся в шикарные лимузины, идущие впереди нас.

На границе два полисмена-мексиканца с длинными бакенбардами пропустили нас, увидев удостоверения военнослужащих ВВС США.

Пейзаж постепенно менялся. И роскошных автомобилей становилось на автостраде все меньше. В населенных пунктах освещение уже не было таким ярким. Английские названия баров на огромных вывесках сменились испанскими. Этот процесс был постепенным, по мере того как мы приближались к населенному пункту Вилья-Акунья, который и был целью нашей поездки. Сюда же устремлялись сотни американских курсантов и офицеров всякий раз, как только получали увольнение на выходные дни.

Мне казалось, что я попал на экран, на котором демонстрируется один из тех ковбойских фильмов, которых немало шло в те времена. Населенный пункт был маленький, с деревянными и кирпичными домами, именно как в фильмах. Автомобиль мы оставили у здания муниципалитета, чтобы его не украли.

Наряду с «девочками», составлявшими девяносто процентов населения и являвшимися главной причиной «военного вторжения», в городе были бары и салоны. На них неизменно красовались неоновые надписи названий, бросавшиеся в глаза: «Торнадо», «Марин», «Гуадалканал», «Токио» и другие подобного рода названия.