Единство-1 - Данияр Саматович Сугралинов

и получишь ответ. Когда я в последний раз проверял, таких точек было штук сорок: Нигерия, Китай, Южная Сибирь, Ближний Восток, Северная Корея, Западный Зимбабве… Ну ты понял.

— Что взамен? Сколько платят?

— Взамен я вычищу тебя из всех баз данных. Каждый миротворец начинает жизнь с чистого листа, так заведено. Платят лучше, чем в Картеле, если ты, конечно, не дон Исмаэль Кальдерон.

— Где расписаться? — широко улыбнувшись, спросил Вилли.

— Заодно и зубы тебе починят, — поморщился майор. — Бесплатно…

Несколько лет Брисуэлу мотало по тем местам, где местное население не хотело становиться частью единого мирового сообщества и желало сохранить независимость.

Очень часто такие территории были осколками какой-то канувшей в лету страны, объявившими независимость в смутные годы и обзаведшимися собственным гимном, флагом и валютой. С подобными сначала вели переговоры дипломатическим путем, но когда слова заканчивались, в дело вступали плазменные и импульсные стволы. Аборигенов принуждали к миру. Часто для этого приходилось полностью снести верхушку, но еще чаще даже обезглавленное население упорно цеплялось за традиции, свободу, национальную идентичность и многое то, что само по себе было хорошо, но конкретно в этот период истории мешало.

Кому мешало? На этот вопрос Вилли часто пытался найти ответ в компании бутылки и нескольких сослуживцев. Сам Брисуэла, носитель крови потомков испанских конкистадоров, африканских рабов и индейцев майя, помотавшись по миру, хорошо знал, что у каждого народа своя история, а потому у него сложились собственные традиции, характер, культура. И, конечно, язык, письменность, мифы и легенды, боги или святые…

— Важно сохранить все это! — горячился военный пилот Леонид Фишелевич. — Иначе, если весь мир будет говорить на одном языке и есть одну и ту же еду, человечество многое потеряет. Причем безвозвратно, если, конечно, не изобретут машину времени для историков.

Вилли тоже нравилось, что люди разные, что народы разные. Человечество — как коллекция драгоценных камней. Лично для него такая коллекция интереснее и ценнее, чем набор пусть даже идеальных, но однородных алмазов или даже тааффеитов, которые встречаются в миллион раз реже.

Однако кто-то наверху решил: все, что людей разъединяет, должно исчезнуть. Нации, принужденные к миру, должны были принять один из десяти основных языков. Не то чтобы это было обязательным, по крайней мере никто никого не заставлял, но когда в мире исчезли границы, началось великое переселение, и все перемешались. Людям пришлось учить основные языки, чтобы их понимали.

— Помню, служил с одним индейцем племени кечуа, — рассказывал Хайро Моралес, сослуживец Брисуэлы, недавно переведенный к ним в корпус. — Человек знал пять языков! Шпарил на испанском, португальском, английском, китайском и немецком за милую душу. А родной так и не выучил — незачем.

В общем, служба шла своим чередом. Иногда было сложно, иногда Вилли терял товарищей, но в целом превосходство миротворцев в технике, экипировке и обеспечении было подавляющим, и операции стали рутинными.

Душа Брисуэлы всколыхнулась, когда он потерял в бою Кейси. С этой девушкой у Вилли намечалось что-то серьезное, дело шло к свадьбе, но подземный дрон-камикадзе отправил половину взвода к небесам. Кейси еще дышала, когда Вилли, взвалив ее на плечи, рванул на базу у Чехел Раз, но донес он уже мертвое тело. Сам не заметил, как пробежал двадцать пять километров по каменистой пустыне до базы.

В ту же неделю Вилли убедился, что если судьба отправляет в нокаут, она на этом не останавливается. Пришла весточка от одного из кузенов — деревня, где прятались родители Вилли, сожжена дотла какими-то уродами. Кузен писал, что таких вольных бригад отморозков в джунглях расплодилось, как прыщей на жопе пубертатного подростка. Их отлавливают и скопом отправляют в специальные негражданские зоны, причем вместе с родными, если таковые заявляют о себе.

С того времени что-то в душе и сердце Вилли омертвело. Он продолжал службу, не веря в то, что делает что-то правильное, но и уходить ему было некуда. И не к кому. В армии у него хотя бы были приятели. К тому же, отслужив положенный срок, можно было получить гражданство. Систему гражданских категорий, о которую было сломано множество копий в Мировом парламенте, все-таки ввели.

На очередном задании в местечке, позже названным Калийским дном, Вилли получил легкое ранение. Пустяки, на самом деле, справился бы «Домашний доктор», но командир оставил его на базе и сказал отлежаться.

Вилли повалялся полдня, а потом заскучал и двинул в ближайший городок с гражданским населением низшей категории, где за его однодневное жалование в недавно запущенных фениксах можно было поиметь всех местных шлюх. Впрочем, Вилли к этому не стремился, а вот идея провести этот знойный день в кантине, попивая прохладное пиво, показалась ему хорошей.

Дела в первом попавшемся заведении под названием «Хромая собака» шли ни шатко ни валко, даже кондиционер не работал, но Вилли там остался. Приглянулась ему улыбчивая официантка. Сделав ей заказ, он раскурил сигару и откинулся в кресле из дешевого пластика.

Потягивая дерьмовое пойло, он засмотрелся на то, как чумазые мальчишки гоняют босыми ногами свернутые в шар мусорные пакеты, а потому не сразу заметил, что за столом теперь не один.

Подняв голову, увидел седого крепкого мужчину, чьи глаза были скрыты солнцезащитными очками, а лицо — тенью дурацкой широкополой шляпы.

— Здравствуй, Уильям.

Человек снял шляпу, и четко обозначились глубокие и многочисленные морщины, расчертившие лицо. Следом он снял очки, и Вилли едва сдержался, чтобы не отпрянуть. Глаза были страшные, но в то же время добрые, и черт его знает, как такое возможно.

— Кто вы? — спросил Вилли.

— Меня зовут Мануэль, — ответил старик. — Мануэль Фуэнтес.

— У вас такой тон, дон Фуэнтес, как будто это что-то должно мне сказать. Я не знаю никого по фамилии Фуэнтес. Может, вы комик на пенсии? Или местная знаменитость? Тогда разочарую — я не здешний.

— Отсюда не так уж и далеко до Пуэрто-Барриоса, — заметил Мануэль.

Так назывался родной городок Вилли. Место, где он родился и вырос, пока не записался в чертовы миротворцы. Вилли напрягся, и это не прошло незамеченным.

— Спокойнее, капрал, — сказал старик. Он не улыбался, не пытался обернуть свою осведомленность в шутку или напугать, а будничным тоном объяснил: — Знаком с твоей биографией.

— Что нужно? — грубо спросил Брисуэла.

Старик его раздражал не только шляпой, но и поведением. Служба научила сходу определять, кто перед тобой и какого звания, даже не видя знаков различий, — по тону, осанке, движениям. Этот мужчина явно привык командовать на самом высоком уровне.

— Конечно, я расскажу, что мне от тебя нужно, Уильям, — мягко ответил Мануэль. — Знаю, что