Витторио-вампир - Энн Райс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В чем дело, святой отец? – спросил я шепотом. – Ведь город процветает, разве не так?
– Ступай своей дорогой, сын мой, – в голосе священника прозвучали нотки зависти. – Хотелось бы и мне поступить так же, будь на то моя воля. Но я обязан соблюдать однажды данный обет послушания. Кроме того, здесь мой дом и здесь мой отец, а все остальные исчезли бесследно… Или так только кажется… – Тон его внезапно стал жестким, и он мрачно добавил: – Будь я на твоем месте, никогда бы здесь не останавливался.
Я кивнул.
– Ты выглядишь необычно, сын мой, – продолжал он все тем же шепотом. Наши головы сблизились. – Слишком сильно выделяешься. Ты хорош собой и с ног до головы разряжен в шелка и бархат. Да и твой возраст… Ты уже далеко не ребенок.
– Да, понимаю, в этом городе мало молодых людей, во всяком случае из тех, кто склонен задавать неудобные вопросы. Лишь пожилые и смиренные, те, кто принимает действительность такой, какова она есть, и не вдается в детали, стремясь докопаться до сути.
Мой излишне риторический выпад не вызвал с его стороны никаких возражений, и я пожалел, что вообще сказал это. Быть может, причиной этой небольшой оплошности послужил кипевший в моей груди гнев и в горьких словах отразились мои страдания? Так или иначе, ничего хорошего в этом нет. Я рассердился на себя.
Священник прикусил губу. Хотел бы я знать, за кого он тревожился – за меня, за себя или за нас обоих?
– Зачем ты пришел сюда? – задал он мне прямой вопрос, и тон его был почти покровительственным. – Как ты вообще здесь очутился? Говорят, ты пришел в ночи. Не вздумай и уходить отсюда ночью. – Его голос перешел в тихий, едва различимый шепот.
– Вам не следует беспокоиться обо мне, святой отец, – ответил я. – Молитесь за меня. Этого вполне достаточно.
Он явно страшился чего-то, и это было столь же заметно, как ранее страх молодого доминиканца. Но этот священник, несмотря на зрелый возраст, морщинистое лицо и влажно блестевшие от вина губы, вызывал во мне больше симпатии и казался более искренним. Создавалось впечатление, что он совершенно опустошен некими событиями, остававшимися за гранью его понимания.
Я направился к выходу, но почти уже возле самых дверей он нагнал меня и схватил за руку.
– Мой мальчик, – прошептал он, когда я склонился к его губам, – есть еще нечто… нечто такое…
– Я знаю, отец, – ответил я и похлопал его по руке.
– Нет, ты не понимаешь. Послушай. Когда выйдешь из города, придерживайся главной дороги и двигайся в южном направлении, даже если ты уже выбрал для себя иной путь. Ни в коем случае не поворачивай на узкую дорогу, ведущую к северу.
– А почему нельзя ехать на север? – потребовал я ответа.
В полной растерянности, совершенно потрясенный, он отодвинулся от меня, не проронив ни слова.
– Почему? – шепотом повторил я свой вопрос. Он больше не смотрел мне в глаза.
– Грабители, – пробормотал он. – Шайки грабителей преграждают дорогу странникам. Они хозяйничают на дороге. Облагают данью, заставляют платить за проезд. Последуй моему совету – поверни к югу.
Он резко отвернулся от меня и – словно я уже покинул гостиницу и отправился в путь – заговорил со своим отцом; в тоне его при этом отчетливо звучала мягкая укоризна…
Я вышел из зала.
Как только я ступил на пустую улицу, мысль о грабителях заставила меня резко остановиться.
Большинство лавок были закрыты – послеобеденный перерыв, – но некоторые еще работали.
Висевший у меня на боку меч, казалось, весил не меньше тонны, меня слегка лихорадило после выпитого вина, а голова кружилась от всех откровений, которые мне довелось услышать.
Итак, подумал я, чувствуя, как пылают щеки, передо мной город, в котором нет молодежи, нет калек, нет полоумных; здесь никто не умирает, здесь не рождаются нежеланные дети! А на дороге к северу путников поджидают опасные разбойники.
Я двинулся вниз по склону, постепенно ускоряя шаг, вышел через широко распахнутые ворота и оказался за пределами города. Легкий ветерок приветствовал мое появление и показался мне весьма освежающим.
Меня окружали богатые, прекрасно ухоженные поля, виноградники, попадались фруктовые сады и сельские усадьбы – всю эту роскошь и изобилие я не мог увидеть прежде, приближаясь к городу в темноте. Что же касается дороги на север, то она оставалась скрытой от меня городскими строениями, протянувшимися далеко в том направлении.
Только ниже, на горных отрогах, виднелись какие-то развалины – должно быть, все, что осталось от разрушенного подворья женского монастыря, а еще ниже и значительно западнее можно было различить очертания руин мужской обители.
За час ходьбы мне встретились два сельских жилища, и в каждом из них я выпил по чашке холодной воды вместе с хозяевами.
Везде было одно и то же: разговоры о райской жизни, в которой нет места ни изощренным злодеям, ни ужасным наказаниям, о том, что это наиболее спокойное и тихое место на всей земле и что здесь рождаются исключительно здоровые и красивые дети.
Вот уже много лет разбойники не осмеливаются нападать на путников в лесных чащах… Разумеется, никогда не знаешь, с кем столкнешься, но город прекрасно защищен от нападений, и вокруг царит мир.
– Вот оно как? И даже на дороге к северу? – спросил я.
Как выяснилось, никто из селян даже не слышал о существовании дороги на север.
Когда я расспрашивал их о больных, калеках или убогих, ответы были одни и те же: какой-то доктор, или священник, или какой-нибудь орден странствующих братьев или монахинь увозил несчастных в какой-то университет или какой-то город. Они искренне признавались, что вспомнить какие-либо подробности не могут.
Я возвратился в город задолго до сумерек – шел, оглядываясь по сторонам, заходил по пути в каждую лавку и старательно придерживался разработанной тактики: вглядывался в каждого встречного так пристально, как только мог, но не привлекая к себе излишнего внимания.
Разумеется, я не надеялся, что мне удастся обследовать целиком хотя бы одну улицу, но намеревался извлечь из своей прогулки максимум пользы.
У торговцев книгами я наткнулся на старую «Грамматику» и «Историю францисканцев», а также на выставленные для продажи великолепные Библии. Чтобы разглядеть книги получше, пришлось вынуть их из застекленных витрин.
– Как пройти отсюда на север? – спросил я неприветливого продавца, облокотившегося о прилавок и смотревшего на меня сонными глазами.
– Север? Никто здесь не ходит на север, – проговорил он и зевнул прямо мне в лицо. Он был одет безукоризненно, в новую одежду без малейших следов починки, и носил прекрасные сапоги из кожи великолепной выделки. – Послушайте, у меня есть куда более роскошные книги, чем эти, – заявил он.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});