Форпост - Андрей Молчанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И?.. — вопросил Серегин.
— Нам придется наведаться в Нью-Йорк Сити, — кратко ответил Худой Билл. — И навестить тот самый ресторан. С понятной, надеюсь, вам целью…
— А если этот араб — ловушка? — усомнился Джон.
— Он не станет играть со мной, — ответил Худой Билл внушительным тоном. — Он знает моих друзей и слышал об их возможностях. Ему нужен паспорт, вот что.
— Похоже, ты прав… — горестным голосом произнес Джон. — О, господи, еще одно испытание!
Ресторан действительно был малопривлекательным для публики. Расположенный в обшарпанном, начала двадцатого века двухэтажном строении, примыкающим к бесконечной череде себе подобных, с мутными зачерненными стеклами, неказистой дверью и скромной вывеской, непременного желания заглянуть в его чрево он не вызывал.
За рестораном виднелись кирпичные шестиэтажные строения, оплетенные железными пожарными лестницами — в основном, социальные жилища бедноты, а, напротив, по одной из главных бруклинских магистралей, катили ревущим неутомимым потоком стада машин.
Раб из ресторана предоставил Биллу дубликат ключа от двери черного хода, располагавшегося с тыла. Судя по всему, ему нельзя было отказать в известной отваге и сообразительности, отличавшей, впрочем, всех нелегалов от эмиграции, да и как бы иначе они очутились в Америке?.. Согласно дубликату Джон подобрал отмычки, дабы отвести грядущие подозрения мафии и полиции от сговора между служащими ресторана и злоумышленниками, идущими на горячее и крайне серьезное дело.
Египтянину также вручили дешевый мобильный телефон для оперативной связи.
Через сутки ожидания последовал доклад: в ресторан для очередной встречи прибывают братья Фаринелли, также ожидаются два гостя: готовится обед на четыре персоны.
Сев в угнанную накануне машину, трио, заглотив по десятку успокаивающих нервную систему таблеток «глицин», тронулось в путь.
— Постарайтесь не «замазать» стволы, — строго выговаривал компаньонам скупой, как рыцарь, Худой Билл. — Думаю, я все сделаю сам из своей «Беретты». Я нашел ее в океане, неподалеку от берега, в ноябре, когда вышел окунуться. От того, что поддерживаешь себя в тонусе, всегда польза… Пистолет был свежим, без налета ржи. И, думаю, за ним числится история, способная сыграть нам на руку. Мы пустим копов по ложному следу.
Серая металлическая дверь с ромбовидным, затянутым сеткой оконцем, раскрылась легко и услужливо.
В коридоре, ведущем в зал, трясся от страха встречающий их сообщник-араб.
— Телефон… — тихо произнес Билл и, получив трубку, опустил рукоять пистолета на курчавую шевелюру помощника, как, впрочем, было заранее договорено с жертвой.
Араб всхлипнул и распластался на затянутом паласом полу, превозмогая боль и симулируя забытье.
В зал, натянув на лица маски, они шагнули неслышно и стремительно, тут же заняв необходимые позиции.
Четверо сидели за столом: двое итальянцев и двое хорошо одетых черных парней в костюмах — с золотыми внушительными часами и множеством перстней на жирных пальцах. Одного беглого взора на этот квартет хватало, чтобы уяснить встречу авторитетов из разных криминальных группировок.
Толстый хозяин ресторана, притулившийся за конторкой у входа, листал газетку, у сервировочного столика, в углу выставлял цветы из картонной коробки в вазу официант в белой рубашке с «бабочкой» — прилизанный тип с узкой длинной физиономией, украшенной щеточкой усиков, похожий на брачного афериста.
Благодаря изощренному уму Джона, его лицо, равно как и лица партнеров, были затонированы светло-коричневым гуталином — тут вновь сказалась экономная натура Худого Билла, не одобрившего затрат по покупке дорогостоящего грима, а радужные оболочки глаз покрывали тонкие, карего оттенка, линзы.
— Молчать и сидеть тихо, это ограбление! — выкрикнул Джон, безукоризненно имитируя злой и гортанный, как клекот грифа, акцент бруклинского ниггера. — Деньги, часы, кольца, — на стол!
Толстяк с газетой привстал и тут же грузно опустился на место. Официант под наведенным на него стволом Серегина, как послушная дрессированная обезьяна присел, заведя руки за голову и изумленно вращая глазами по сторонам.
Четверка, оторвавшаяся от трапезы, напротив, хранила завидное хладнокровие. Лишь слегка зарумянились лица итальянцев и злобной чернотой блеснули их глаза, а негры явственно побледнели, хотя один из них презрительно и со значением усмехнулся.
Ценности, тем не менее, были выложены на скатерть. Сейчас чувства сидящих за столом, обостренные непрерывными нелегальными занятиями, сигнализировали их хозяевам без помощи медлительных умозаключений, что посетители ресторана опасны и расторопны. Повеяло своим, волчьим.
Удовлетворенно кивнув, Худой Билл, ухватив кистью левой руки запястье правой, тут же, в две секунды, произвел четыре выстрела.
Серегин косо оглянулся на трупы с черно-багровыми дырами во лбах, откинувшиеся на спинки стульев.
Официант, сидевший на корточках, издал тоскливый физиологический звук, и вонь сизых пороховых газов, заполонивших зал, затмил внезапный и острый смрад сортира.
Достав из кармана плотный полиэтиленовый пакет, Худой Билл уместил в него добычу. Махнул рукой партнерам: на выход…
Через полчаса, уместив машину в чащобе желтого сухого камыша у трассы Белт Парк Вэй и, пройдя берегом океана к иной машине, заранее запаркованной на пятачке возле волнореза, где сидели рыбачки, удившие придонную рыбу блэк-фиш, похожую на изгвазданного в мазуте карпа, соратники перевели дух.
— Пострадавший превратился в усопшего, что серьезно снижает актуальность мести, — резюмировал Худой Билл. — «Беретту» я оставил у входа в подарок копам. С этой минуты заинтересованным ребятам предстоит разгадать заковыристый ребус под названием: что это было? И им вряд ли теперь есть дело до наших умных голов и глупых задниц…
— А как же паспорт этого парня? — внезапно озаботился Джон.
Худой Билл тонко усмехнулся:
— Все произойдет само собой… Копы потребуют документы, парень скажет, что он — знакомый хозяина, и этот толстяк, уверяю вас, тотчас вручит им документ… Ему себе дороже финтить по мелочам при таком раскладе событий.
Серегин горестно вздохнул. Как же ему хотелось в Москву из этой страшной сказки!
Он посмотрел на спокойные лица сотоварищей. Им к этой сказке было не привыкать. Они воспринимали ее, как обыденность. Они были американцами. Причем, не изнеженными лицемерами, купающимися в обывательском довольстве, а подобными тем, кто когда-то завоевал эту землю бестрепетным умом и железной рукой. Что, впрочем, не говорило в их пользу.
— Ну-с, пора и в Москву, — подытожил Джон, добродушно хлопнув по плечу нахохлившегося Серегина. — Ты что такой хмурый? Переел таблеток? У меня тоже бурлит в животе. Я же говорил, Билл, хватит пяти, а ты отравил нас десятком! Причем, я заметил: сам их не пил…
— Я редко волнуюсь, Джон, — скорбно ответил тот. — Кто-то сказал мне, что у меня угнетенная нервная система. Я хотел обратиться к психоаналитику, но когда узнал, сколько с меня сдерут, успокоился на этот счет окончательно.
Ранним февральским утром, глядя на проплывающие в иллюминаторе заснеженные поля, черные пятна лесов, куцые домишки подмосковных деревень под низким пасмурным небом, Серегин испытывал захватывающее чувство радости от возвращения домой и, одновременно, утраты блистающей, ухоженной и могучей Америки, чьи представители, его компаньоны, мирно похрапывали в соседних креслах. И соседство с ними, проходимцами, ставшими едва ли не родными братьями, с кем еще вчера он куролесил под сенью полосатого флага, вселяло оптимизм и даже уверенность в завтрашнем неясном дне.
Каким оно будет, это дно?
КИРЬЯН КИЗЬЯКОВ. 20 ВЕК, 50-е ГОДЫ
После месяца, проведенного у родителей, Кирьяна неудержимо потянуло в город, к Даше. Последнее время они проводили с ней все выходные, гуляли, ходили в кино, а перед его отъездом даже поцеловались в губы, хотя признаний в любви Кирьян не произнес, сколько их не репетировал — слова таяли на непослушном языке, не способным повернуться в скованном, как содой схваченном рту.
А она смеялась его онемению будто понятливо, но и простодушно, не колко, и, твердо подхватив его под руку, нагнув голову, напористо вела за собой, в бесцельные походы по мокрым мартовским улицам, рассказывая о своем. А он, неожиданно воодушевляясь, повествовал о тайге, о деревне, фантазировал о бывших обитателях этого края, — древнем народе с утраченной историей, пришедшим сюда из далеких земель.
В глубине себя он знал: Даша — то главное, что составит его будущую жизнь, и расстаться с ней он попросту не смеет, но что их ждет впереди? Они еще слишком молоды, чтобы строить семью, впереди армия, ревность к соперникам, способным появиться в его отсутствие, целая пропасть времени, и какие неожиданности кроются в ней?