Океан для троих (СИ) - Минт Реджи

Но все равно чертовски жаль, что у клятвы Черной Ма не хватило силы перебить ее, Дороти Вильямс, неудачу. Куда уж аборигенному божеству до фамильного алантийского невезения.

Из гнезда на мачте раздалась резкая трель свистка смотрящего, и Дороти поднялась на мостик. Взяла у Фиши подзорную трубу и взглянула на предстоящую проблему.

Все как и ожидалось, чертовщина началась почти с порога: при ясном солнце и спокойном синем море выступающая каменистая гряда тонула в белесом зыбком мареве, точно в устричном супе.

– Подойдем слева, я выставлю руль на вест, и мы протиснемся точно между вон той скалой, которая похожа на акулий плавник, и той, что напоминает два пальца. В прошлый раз мы шли именно там. Нам как раз хватит времени, чтоб спуститься в трюм, – сказал Фиши, закладывая штурвал ремнем и подвязывая концы.

– Как скоро мы достигнем скал?

– При таком ветре? Четверть часа, не больше.

Время Дороти потратила с пользой – закатила в трюм бочонок с бренди для команды, которая, невесело перешучиваясь, спокойно рассаживалась и затыкала уши мягким воском.

Но траурных настроений не было. Похоже, что Саммерс и лекарь дурные новости про кэптена и яд рассказать не решились – то ли надеялись на чудо, то ли хотели избежать паники.

Когда тяжелый засов встал в пазы, отрезая команду от капитана, Дороти внезапно почувствовала легкость. Неожиданную, с примесью сильного волнения.

Скоро закроется важный долг. Потому что, что бы сейчас ни произошло, она наконец-то рядом с Дораном. Она пришла к нему. И сможет почтить его память так, как тот заслуживает. Чтобы упокоился с миром – и на дне океана, и в душе леди Дороти Вильямс.

А что до Черного Пса…

Если Дороти поняла правильно, то слышать в этом состоянии тот все равно не может, а значит, необходимое условие не нарушит. Может, сирены окажутся милостивее богов и подарят пирату быструю смерть, а не мучительное угасание от отравы. Этого он не заслужил.

Дороти вернулась в каюту. Воздух в ней стал еще злее. Остро пахло гнилью.

После недолгих раздумий Дороти обернула Морено в одеяло, даже через все слои ткани чувствуя, как тот горит в лихорадке, вынесла на палубу и устроила рядом со штурвалом на мостике, прислонив к надстройке. Дотронулась до шеи, нащупывая биение жилы – дыхание у Морено стало совсем слабое, а сердечный ритм слышался еле-еле.

Дороти не удержалась, пригладила вьющиеся черные волосы, в которых уже появились тонкие проблески седины, и улыбнулась печально:

– А обещал-то… Трепач. Кому суждено умереть от яда, того не повесят. Так что никакого эшафота и зрителей. Все скучно и несправедливо.

Потом выпрямилась, поправила шейный платок, одернула мундир, застегнула перевязь с саблей. Жаль, капитанская треуголка и парик остались где-то Йотингтоне, и приходится являться на встречу не при полном параде. Впрочем, дамы, должно быть, привычные. Да и кто сказал, что они именно дамы?

“Свобода” по точно рассчитанной Фиши траектории нырнула в густой туман между двумя скалами, одна из которых была точь-в-точь как акулий плавник, а вторая вблизи стала похожа не на персты, а на тонкую детскую фигурку со страдальчески запрокинутой головой.

Белое туманное молоко охотно пропустило в себя корабль и сомкнулось позади.

Гряда Сирен приманила жертву, даже песен не понадобилось.

Глава 12. Гряда Сирен

Дороти ожидала, что дьявольщина начнется сразу, но вокруг только колыхалось туманное море, иногда сотворяя из дымки густые водовороты, и медленно проплывали темные, размытые очертания скал.

Корабль не шел, а тащился как на привязи, повинуясь каким-то неизвестным подводным течениям. Дороти, которая сначала при виде каждого темного силуэта хваталась за штурвал, постепенно расслабилась.

Фарватер был широким, и что бы ни волокло судно, бить его о скалы оно не собиралось.

Постепенно до Дороти начало доходить, что плывет “Свобода” в абсолютной тишине. И ей не слышно ни плеска воды, которую разрезает киль, ни скрипа тросов, ни собственного дыхания. Она нарочито громко попыталась откашляться, но стоило звуку покинуть ее рот, он точно попал в густой туманный кисель, заглох, растворился. Заори Дороти сейчас изо всех сил – и Морено, который лежал в паре ярдов рядом, услыхал бы лишь шепот. Если б не был так занят тем, что умирал.

Слева раздалось нечто низкое, тягучее, точно патока. Звук все длился, длился – странный, будто не из этого мира. Дороти понадобилась пара минут, чтобы понять, что это, и спрятать обратно в ножны саблю.

Такелаж. Всего лишь скрип канатов, но растянутый на долгие минуты, вместо мгновения. Спустя какое-то время она услышала собственный кашель – приглушенный и рокочущий, точно гром.

Звуки опаздывали неравномерно. Например, плеска воды за бортом не было слышно вовсе, мерный стук по переборке от незакрепленного каната повторился только трижды и больше не возникал.

Казалось, будто окружающий туман очень серьезно относился ко всему, что в него попадает, и повторял только полюбившееся – тихий стук капель влаги, которые, осев на мачтах, срывались вниз, металлический скрежет двух сеток с дурно закрепленными ядрами, трущимися друг о друга, и еще какой-то звук – точно рядом кто-то орудовал огромными кузнечным мехами.

Дороти понадобилось время, чтобы понять, что это ее собственное дыхание звучало как гигантская помпа.

Прямо появился просвет, и Дороти чуть подправила курс, однако “Свобода” сама замедлила ход. Слабый ветер, надувающий ее паруса, окончательно стих, и корабль, потеряв ход, замер. Даже обычной качки не ощущалось, будто они стояли в сухом доке.

Чайки – неизменные спутники кораблей – куда-то подевались, и отсутствие их вечных резких криков настораживало. Значит, живность Гряды избегала, будто тут жило нечто, что могло ее сожрать.

Дороти выждала еще пару минут, но ничего не происходило. Только слева и справа от бортов темнели какие-то странные изломанные скалы, а впереди клубилось туманное молоко. Следовало что-то делать – осмотреться, или попытаться поймать ветер, или напоить Морено, который так и оставался в забытьи. Не стоять же памятником?

Она осторожно спустилась с мостика. Пелена тумана нехотя отступала с каждым шагом, но продолжала выкидывать длинные белые щупальца, то облизывая Дороти носки сапог, то холодным дуновением касаясь шеи и оседая липкой неприятной пленкой.

По левому борту темнело отчетливей с каждым шагом, и Дороти двинулась туда медленно, заставляя себя быть внимательной, а не кидаться сломя голову как обычно.

Из тумана потихоньку выступали размытые очертания чего-то большого. Дороти ожидала увидеть гранитную скалу или черный базальт, поросший в щелях бурыми болотными растениями, которые одинаково хорошо жили как в пресных водах, так и в морской соли, но туман не только крал и изменял звуки, со зрением он тоже играл дурные шутки.

Очень дурные.

Только подойдя вплотную и почти уткнувшись носом, Дороти поняла, что перед ней корабль. Большой корабль, а не скала, или остров, или риф, или скопище водорослей. Только осталось от красавца немногое – сейчас на него не польстились бы даже аборигены, которые тащили к себе все, что плохо закреплено, начиная от гвоздей и заканчивая тросами.

Покрытый скользкой слизью бушприт почти касался борта “Свободы”, на носу зияли дыры – там, где когда-то крепилась резная фигура. Верхняя палуба провалилась, оставив только несколько досок, чьи обломки торчали, напоминая гнилые зубы в старушечьем рту. Ближайшая мачта, сгнившая до такой степени, что медные оковки висели на ней точно кольца на пальцах скелета, упала поперек корпуса. Вместо орудийной палубы зиял провал, в котором тоже клубился туман и сновали неясные тени – точно там, внутри останков когда-то прекрасного корабля, жило нечто.

Дороти, ступая осторожно и тихо, словно по чьим-то могилам – а может, и вправду по ним, – двинулась вдоль гибнущего от плесени, водорослей и гнили корпуса.