Эдесское чудо - Юлия Вознесенская

Нижняя терраса, с которой вели наверх, к статуям, две довольно крутые каменные лестницы, служила местом для поклонников, и посреди нее возвышался алтарь для жертвоприношений. Судя по тому, что ветры и каменная пыль уже успели стереть копоть с колонн, обрамляющих жертвенник, им очень давно никто не пользовался по назначению. С двух сторон нижнюю террасу окружали стелы с надписями, а между двух лестниц были расположены гигантские плиты с барельефами, изображавшими богов и героев, и среди них еще одно изображение царя Антиоха, на сей раз братски пожимавшего руку на этот раз уже самому Зевсу.

– А где же лежит сам Антиох? – спросил Аларих Василия.

– В золотом саркофаге, стоящем в мраморной усыпальнице. Но усыпальница находится под этим курганом, а вход в него скрыт и никому не известен. Много раз искатели сокровищ пытались до него добраться, но ни один не добился успеха.

Василий показал им удивительную статую льва, на поверхности которой были нанесены таинственные знаки.

– Этот лев – гороскоп. Говорят, это предсказание, касающееся будущего всего мира. Но что точно означают высеченные на нем знаки, не знает никто.

– Будущее мира известно только одному Богу, – строго сказала Фотиния, кутаясь в свой ужасный плащ.

– Конечно, матушка, конечно, – поспешил согласиться с нею Василий.

Евфимия поежилась, глядя на циклопический каменный алтарь.

– Мой Зяблик озяб? – подойдя сзади и обняв ее за плечи, пошутил Аларих.

– Нет. Мне холодно от мысли, что вот мы видим перед собой эти страшные и дивные древние творения, а никого из их создателей и самого царя Антиоха уже столько веков нет в живых. Так и мы уйдем, и вспомнят ли о нас люди, которые будут жить через век или полтора? Узнают ли они, как мы жили, какому Богу молились, как любили?

– Ты еще спроси, вспомнят ли о нас через тысячу или полторы лет! – засмеялся Аларих. – Ах, ты мой глупый маленький философ! – и он крепче прижал к ее себе.

– Гордости в тебе не меньше, чем у Антиоха, Евфимия! – проворчала Фотиния. – Кто нас вспомнит через сотню лет после того, как мы уйдем? В нашу честь никто не станет вырубать статуй и сочинять сказаний или песен. Да и не надо! Нам бы тихо и честно прожить отпущенное время да перейти в Вечность с церковным напутствием и успев принести покаяние в грехах.

Фотинии Аларих даже отвечать не стал, только усмехнулся: еще один философ нашелся!

Наглядевшись на богов и зверей на фоне кроваво полыхающего заката и заверив друг друга и проводника Василия, что никогда в жизни не забудут этого величественного зрелища, путешественники поспешили в обратный путь, чтобы успеть к своей стоянке до наступления полной темноты. На поляне внизу Аларих расплатился с Василием, еще раз поблагодарив его; юноша вскочил на своего ослика, и вскоре цокот копыт затих в темноте. Все разошлись по своим палаткам и сразу же крепко уснули.

Аларих проснулся, когда солнце еще и не думало всходить, только небо посветлело да густой туман, поднимавшийся от воды снизу, начал наползать на поляну, где стояли палатки путешественников. Лошади и мулы всю ночь вели себя спокойно, никакое зверье их не потревожило, и сейчас они еще продолжали дремать, только конь Алариха слегка всхрапнул, приветствуя хозяина. Аларих отвязал его от дерева и перевел на новое место, где травы было больше.

Вдруг он услышал позади легкие шаги и с улыбкой оглянулся, но это была не Евфимия, а старая нянька, зябко кутающаяся в свой красный плащ.

– Ты чего не спишь, Фотиния? Палатка неудобная?

– Палатка как палатка. Мысли у меня неудобные. Хочу с тобой поговорить, господин Аларих. А пойдем-ка прогуляемся по тропочке!

– Ну пошли, красавица моя, погуляем с тобой вдвоем, пока никто не видит! – пошутил Аларих.

Фотиния шутку не поддержала, а пошла по тропе быстрыми шажками, и Алариху ничего другого не оставалось, как послушно следовать за нею. Тропа повела наверх, и Фотиния довольно резво потопала по ней, изредка оглядываясь на молодого мужчину.

Наконец, когда они прошли по тропе примерно три стадия[67], Фотиния, увидев поблизости несколько больших камней, сказала:

– Давай мы вот здесь сядем и поговорим, Аларих, чтобы не разбудить Евфимию и Авена. Пусть поспят спокойно, пока есть время.

Она выбрала себе камень и села. Аларих уселся напротив.

– Можно было и не уходить от палаток: река так шумит, что и в десяти шагах ничего не разобрать. Что ты хотела мне сказать, Фотиния?

– А ты не догадываешься?

– Догадаться нетрудно. Ты уже передумала и хочешь либо вернуться в Харран или Эдессу, либо отправиться в свой Карфаген. Я угадал?

– Об этом я думала перед тем, как узнала о беременности Евфимии. А с тех пор как я это знаю, мысли мои только о ней, о нашей девочке.

– Понимаю. И что же тебя волнует, добрая нянюшка?

– Меня волнует твое лукавство, Аларих.

– Да в чем же я слукавил, уважаемая Фотиния?

– Точно еще не знаю, но подозреваю, что во многом. Вот скажи, к примеру, зачем ты повел нас к могиле Антиоха? Я думала, что ты решил совершить паломничество к месту упокоения какого-то неизвестного мне святого по имени Антиох. Но, увидев изображения языческих богов и демонов, я поняла, что вовсе не благочестие заставило тебя тащить в такую даль беременную жену.

– В тебе говорит невежество, заботливая ты моя и подозрительная Фотиния, – снисходительно молвил Аларих. – По всему свету идет молва о гробнице Антиоха как о восьмом чуде света, вот мне и захотелось увидеть его самому и показать жене.

– Но для этого вовсе не надо было обходить Эдессу с востока! Когда я увидела карту, то поняла, что мы сделали крюк, вместо того чтобы из Харрана вернуться в Эдессу, а оттуда уже идти к горе Немрут, если уж тебя так влекло сюда праздное любопытство.

– Так ты все-таки умеешь читать карты? – удивился Аларих.

– Ты забыл, что я почти всю жизнь провела в доме купца, совершавшего длительные торговые походы? Когда мой хозяин, упокой Господи его светлую душу, находился в странствии, мы часто всем семейством следили его путь по карте. Так почему же ты, раз уж решил идти из Харрана к Немруту, не захотел зайти в Эдессу?

– А ты не догадываешься?

– Нет.

– Я просто боялся, что, узнав о беременности дочери, София не отпустит ее со мной во Фригию.

– Она бы постаралась так и сделать. Но ты так же хорошо знаешь, что Софии пришлось бы подчиниться твоему решению, ведь она передала тебе власть над дочерью.

– Я не хотел доставить лишние переживания моей теще и тем испортить хорошие с ней отношения, которые только-только стали налаживаться.

– Не лги, Аларих! Ты боялся вовсе не этого!

– Боялся? Чего же?

– Ты боялся, что София, узнав о беременности Евфимии, сделает то же самое, что сделала Нонна для невестки: отправится в путь вместе с дочерью.

Аларих громко расхохотался: по его лицу Фотиния видела, что он что-то представил себе и картина эта его рассмешила. Но сама она только еще больше нахохлилась, кутаясь в плащ.

– А ведь ты очень не хотел, Аларих, чтобы и я отправилась с вами во Фригию.

– Да, не хотел.

– Почему?

– Потому что ты и в Эдессе постоянно мешала нам с Евфимией до самого венчания.

– Ты и сейчас не хочешь, чтобы я продолжала с вами путь?

– Да, не хочу. Я даже готов отпустить с тобой Авена для охраны, если ты согласишься вернуться в Эдессу или в Харран.

– Ах вот для чего ты написал ему отпускную грамоту еще в Харране!

– Да, написал. И если ты согласишься оставить нас с Евфимией в покое и отправиться с Авеном в Харран, я сейчас же выдам ему эту грамоту и еще дам вам обоим денег на дорогу и на будущее.

– А ведь ты жадный и хитрый, Аларих, и вероломный, как все варвары с севера, и просто так ты ничего не делаешь. И поэтому не надо мне от тебя ни денег, ни даже свободы для Авена, хоть мы и подружились с ним и я желаю ему добра. Но долг прежде всего! И что бы ты там ни задумал своим хитрым умом и не затаил в своей варварской душе, я не оставлю мою девочку на твой произвол без всякой защиты! – с этими словами Фотиния поднялась со своего камня и быстрыми шагами направилась в обратную сторону, к палаткам.

– Стой! – с трудом сдерживая крик, произнес Аларих. – От меня ты не уйдешь и навредить мне не сможешь!

– Посмотрим!

Но Аларих несколькими длинными прыжками нагнал ее и развернул к себе.

– Что это ты задумала, негодная старуха?

– Рассказать о своих подозрениях Евфимии и уговорить ее вернуться в Эдессу, под защиту матери.

– И какие же у тебя подозрения, Фотиния?

– Я думаю, что София была права, когда заподозрила, что у тебя во Фригии уже есть жена и, возможно, даже дети.

– Догадалась, старая ведьма! Но ты ничего не скажешь ни Евфимии, ни Софии. Я заставлю тебя молчать!

– Это каким же образом? – негодующе спросила Фотиния.

– Да самым простым – как заставлял молчать вражеских лазутчиков после того, как узнал от них все что хотел.