Тысяча и одна ночь Майкла Дуридомова - Марк Довлатов

– Ооох, Белка, ууух блин! Ох и хорошо! Ох и классно! Ну ты и придумала!

– Тише, Мишутка. Музыка кончилась. Как ты думаешь, знают они там, что мы делаем?

– Уффф. Не знаю. Пойдем спросим.

– Шутишь опять.

– Нет. Пойдем посидим за столиком. На террасе. Допьешь коктейль.

– Думаешь, я боюсь? И пойдем.

Они уселись за столик, Михаил жадно закурил, Белка села боком к столу и положила ногу на ногу. Ужин закончился, люди слушали музыку, болтали – был обычный вечер. Кто-то собирался в город, кто-то в Сохо. Женщины были нарядно одеты и накрашены, мужчины, по большей части, в джинсах и поло, – они разглядывали чужих женщин и гордились своими. Михаил видел, как их взгляды скользили по бедрам Белки, гладили ее голые плечи, проникали сквозь ткань платья к торчащим соскам. Она это тоже чувствовала, но не смущалась, помешивала трубочкой коктейль и отсербывала, с вызовом глядя вокруг, снимала ногу с колена и клала другую, медленно, как Шэрон Стоун в «Основном инстинкте». Она протянула руку через столик, взгляд ее говорил: «Пусть они смотрят, пусть знают, пусть хотят – все это только твое». Михаил вложил свою руку в руку девушки, они касались и взглядами и понимали друг друга без слов.

Разве она похожа на медсестру из заштатной мухосранской больницы? И когда она стала такой. Или она такой была. Нет, она стала другой. А ты заметил, как этот бутон распустился и превратился в цветок. И почему это произошло. Никакая косметика не сделает девушку красивой, если… Если что. Если она не ощущает поток… любви. Не простой похоти, а нужности кому-то одному. Ощущение единственности для кого-то. Никакие звезды Плейбоя не нравятся тебе так, как нравится она. И так не возбуждают. Почему это так. Где скрыт этот секрет. Ты же видел такие же бедра, такую грудь. Вот – секрет в глазах. Они загораются по-другому, и ты видишь ее совсем по-новому. Да. Свет любви в глазах превращает бутон в прекрасный цветок.

– Белка.

– Да.

– Ты сегодня как цветок. Цветешь и пахнешь.

– Какой цветок?

– Не знаю. Все цветы в одном. Оллинклюзив.

– Ты правда так думаешь?

– Да. Я думаю, что я тебя люблю.

– Ты сам первый никогда этого раньше не говорил.

– Вот, говорю.

– Спасибо, Мишка.

– За что.

– За то, что ты у меня такой есть.

– Какой такой. Я просто Мишка Дуридомов. Из Мухосранска. Ничего во мне нет особенного.

– Дуридом ты мой любимый. Слышишь? Мой. И мне больше ничего не нужно. Только чтобы ты был мой. Будешь? Всегда.

– Конечно.

– Ты меня не обманываешь?

– Ну что ты, Бельчонок. Ты меня пристегнула к себе наручниками. А ключ спрятала. Под платье. Уже давно.

– Так тебе нужен ключ?

– Нет. Я так и хочу быть. С тобой. Всегда.

– Хочешь?

– Да. Еще хочу тебя щелкнуть – с коктейлем.

– И будешь всем показывать?

– Да.

– И рассказывать?

– Нет.

– Почему? Ты разве удержишься?

– Я оставлю это для себя. Поставлю на фотоидентификатор в телефон, и каждый раз, когда ты позвонишь, я буду вспоминать про коктейль. Про море. Про тебя на острове. Ну, бери трубочку в рот.

– Ладно.

– Ох и классно ты это делаешь. Пойдем в номер.

– Ну пойдем.

Номер был убран, кровать застелена, утренний букет был в вазе, на столике стояла корзина с фруктами и из блестящего ведерка выглядывала бутылка шампанского.

– Ой, Мишка! Опять шампанское! И ананас! И бананы! Классно как! Повеселимся еще немножко?

– Хочешь шампанского?

– Ты же знаешь, как я люблю шампанское. У него такая пена. Вкусная.

Михаил достал бутылку из ведерка, встряхнул, повернул пробку и поддел ее большим пальцем – раздался хлопок, и пробка ударилась в стену. Он быстро зажал горлышко, оставил небольшую щелку и направил бутылку на девушку; она завизжала, выставила вперед руки, но это ее не спасло: она была вся в пене, струйки игристого вина стекали по ее бедрам.

– Мииишка! Ну подлец ты какой! Я же вся мокрая!

– Я же тебе обещал. Разве я тебя когда обманывал. Иди ко мне, мой мокрый Бельчонок. Ты вся липкая. Вкусная. Снимай свое платичко. Вниз его. Твой бельчонок хочет шампанского? Сейчас мы его напоим. И накормим. Бананами. И приласкаем. Хочешь?

– Ну я всегда хочу. Ты же знаешь. Ты про меня все знаешь.

– Пошли в душ?

– Ну пошли.

– А потом ляжем спать и будем спать долго-долго.

– Я тебе дам спать!

– Не дашь?

– Никада!

– Так я умру тогда.

– Не умрешь. Я же медсестра. Я тебе не дам умереть. Ты мне еще нужен.

– Нужен?

– Нужен.

– В душе?

– И в душе тоже.

– Спину потереть?

– Я вот тебе щас потру. Снимай штаны! Быстренько!

– Слушаюсь, Ваше Величество.

– То-то же! Смори у меня! Цезарь ты мой.

– Давай я лучше буду Марк Антоний.

– Ладно, Марк. Снимай штаны. А то мое царское терпение уже кончается.

– И что будет?

– Увидишь, что будет.

– И откуда ты такая взялась на мою голову.

– Какая?

– Любимая.

– Правда? Ну пошли уже. Сил нет.

– Ты голодная?

– Как и не ела ничего.

– Ну, это поправимо. Щас мы тебя накормим. По-царски.

Dreams

Sex in the dialogues

Михаил сквозь сон ощутил пальцы на своей верхней губе и открыл глаза: Белка спала рядом, на левом боку, закинув на него правую ногу, и правой рукой возила у него по лицу – он захватил пальцы губами и легонько прикусил.

– Мииишка! Так у тебя нет усов!

– Ты что, Бельчонок. Никогда и не было.

– А мне приснилось, что были.

– Что ты там уже себе насмотрела.

– Ой, столько всего было! Погоди, вспомню. Вот – сначала я была птицей.

– Какой?

– Не знаю. Белой такой. И вот лечу я, так мне хорошо, только волнительно немножко. Как будто я чего-то жду…

– Чего.

– Ну не знаю… чего-то такого…

– И что потом.

– Потом в небе появляется другая птица. Орел. Большой такой, с черными крыльями и белой головой.

– И что он тебе говорит.

– Ну ничего не говорит! Он так подлетает и летает вокруг меня… машет так крыльями… А мне так… волнительно.

– И вы так и летите?

– Да. И он так залетает сверху… и обнимает меня крыльями… всем телом прижимается…

– И вставляет тебе свой орлиный…

– Ну Мииишка! Не вставляет! Но мне так хорошо стало!

– Вот я этому орлу хвост повыщипаю.

– Глупый ты какой. У тебя разве во сне так не бывает – видишь какого-то человека, ни на кого он не похож, а ты точно знаешь, кто это.

– Бывало. И что.

– А то, что я во сне знала, что это ты.

– Орел?!