Голос земли. Легендарный бестселлер десятилетия о сокровенных знаниях индейских племен, научных исследованиях и мистической связи человека с природой - Робин Уолл Киммерер

из-под варенья покрытые паутиной пластиковые пуансеттии. Стол был накрыт на шестерых, на тарелках осталась еда, а стулья были отодвинуты – все осталось так, как в тот момент, когда ужин был прерван звонком из больницы.

«Что за вид, – произнесла Хейзел. – Надо здесь прибраться». Внезапно она вдруг стала такой деловитой, как будто только что зашла в свой дом после ужина и обнаружила там непривычный беспорядок. Она отставила ходунки в сторону и начала собирать посуду с длинного кухонного стола и относить ее в раковину. Мама попыталась остановить ее, попросив показать дом и сказав, что прибраться мы можем и в другой раз. Тогда Хейзел отвела нас в маленькую гостиную, где стоял скелет рождественской ели с грудой осыпавшейся хвои на полу. Украшения сиротливо висели на голых ветках – маленький красный барабан и пластмассовые птички с обрубками вместо хвостов, покрытые облупившейся серебристой краской. Это была уютная комната с креслами-качалками и диваном, маленьким столиком на тонких ножках и газовыми лампами. На старинном дубовом буфете сверху стоял китайский кувшин и тазик, расписанный розами. Расшитая вручную крестиком розовыми и голубыми нитями настольная дорожка тянулась во всю длину буфета. «Боже мой! – воскликнула Хейзел, стирая краешком своего домашнего платья толстый слой пыли. – Я должна протереть здесь пыль, прежде чем уйти».

Пока они с мамой рассматривали красивую посуду в буфете, я пошла побродить по дому. Толкнув одну из дверей, я увидела большую неубранную кровать, заваленную одеялами. Рядом с кроватью стояло нечто похожее на стульчак, только большого размера. Запах стоял неприятный, и я быстро ретировалась, не желая, чтобы меня застукали. Другая дверь вела в спальню с кроватью, застеленной красивым лоскутным одеялом, и украшенную гирляндами из мишуры, свешивающейся с зеркала над комодом, на котором стояла керосиновая лампа, покрытая сажей.

Потом мы кружили по участку вокруг дома, и Хейзел, опираясь на мамину руку, показывала деревья, которые она посадила, и давно заросшие цветочные клумбы. За домом, под дубами, рос кустарник, голые серые веточки которого были покрыты пеной из волокнистых желтых цветов. «Смотрите-ка, мой старый лекарь пришел поприветствовать меня, – сказала она и взялась за ветку растения, будто пожимая руку. – Я делала много лекарств из этого старого гамамелиса, и люди приходили ко мне в основном за ним. Осенью я заготавливала его кору, а потом всю зиму это средство спасало людей от боли, ожогов, сыпи – оно было нужно всем. Едва ли найдется такая хворь, с которой бы не справились деревья. Этот гамамелис, – сказала она, – хорош не только для наружного, но и для внутреннего применения. Боже правый, цветы в ноябре!

Господь подарил нам гамамелис, чтобы напомнить о том, что всегда есть что-то хорошее, даже когда кажется, что нет.

Это просто снимает камень с души – вот что он делает».

После той первой поездки Хейзел часто звонила нам по воскресеньям и спрашивала: «Не хотите ли прокатиться?» Мама считала важным, чтобы мы, девочки, ездили вместе с ними. И это требование было не менее важным, чем научиться печь хлеб и выращивать бобы – все то, что тогда казалось мне несущественным, но теперь я придерживаюсь другого мнения. За старым домом мы собирали орехи гикори, морщили носы у покосившегося садового туалета и рыли землю в сарае, ища зарытый клад, пока мама с Хейзел беседовали, сидя на крыльце.

Прямо у двери на гвозде висела старая черная металлическая коробка для ланча, открытая и выстланная чем-то похожим на пергамент. Внутри были остатки птичьего гнезда. Хейзел принесла с собой пакет с крошками от крекера, которые она рассыпала по перилам крыльца.

«Маленький крапивник вьет здесь гнездо каждый год после смерти Роули. Это была его коробка для ланча. А теперь эта птичка выбрала ее для своего дома, она рассчитывает на меня, и я не могу ее подвести». Должно быть, многие люди рассчитывали на Хейзел, когда она была молодой и полной сил. Она вела нас своей дорогой, и мы останавливались почти у каждого дома, за исключением одного. «Это не наши люди», – сказала она и отвернулась. Все остальные, казалось, были вне себя от радости, что снова видят Хейзел. Пока мама и Хейзел навещали соседей, мы с сестрой бегали за цыплятами или гладили охотничьих собак.

Все эти люди заметно отличались от тех, с кем мы общались в школе или на вечеринках в колледже. Одна женщина протянула руку, чтобы постучать по моим зубам. «У тебя очень красивые зубы», – сказала она. Прежде я никогда не думала, что зубы могут заслуживать комплимент, хотя раньше я и не встречала людей, у которых их было бы так мало. Но прежде всего мне запомнилась их доброта. Хейзел знала их с детства. Когда-то она пела с этими женщинами в хоре маленькой белой церквушки, что стояла под соснами, и теперь они весело смеялись, вспоминая танцы у реки, и печально качали головами, рассуждая о судьбах детей, что выросли и уехали из родных мест. Вечером мы возвращались домой с полной корзиной свежих яиц или кусками пирога на всех, и Хейзел просто сияла.

С наступлением зимы наши поездки стали реже, и свет, казалось, погас в глазах Хейзел. Однажды, сидя за нашим кухонным столом, она сказала: «Я знаю, что не имею права просить Господа о чем-то еще, но как бы я хотела провести еще одно Рождество в моем милом старом доме. Что ж, те дни ушли, унесенные ветром». И это была та боль, от которой не могли бы исцелить даже деревья.

В тот год мы не ехали праздновать Рождество на Север, в гости к бабушке с дедушкой, и мама тяжело переживала это. До Рождества оставалось еще несколько недель, но она уже начала хлопотать у плиты, а мы, дети, нанизывали на нитки попкорн и засахаренную клюкву для украшения елки. Она говорила, как ей будет не хватать снега, запаха бальзамина и ее семьи. И тут у нее родилась идея.

Это должно было стать настоящим сюрпризом. Она взяла у Сэма ключ от дома и отправилась в старую школу, чтобы посмотреть, что там можно сделать. Мама связалась по телефону с сельским электрическим кооперативом и договорилась, чтобы дом Хейзел снова подключили – всего лишь на эти несколько дней. Как только дали свет, сразу стало видно, насколько грязно в доме. В нем не было водопровода, так что нам пришлось возить из дома банки с водой, чтобы все перемыть. Работа оказалась слишком