Чудо хождения по водам - Анатолий Курчаткин

– Негодяй! – вырвалось из него. – Негодяй! Какой негодяй!..

И это все, больше этого он не разрешил себе ничего.

13

Старик, что пас коз, был сух, как его выструганная из толстой корявой ветки палка, на которую он опирался и которой погонял их. Лицо его было выжарено солнцем до шоколадной черноты, словно у какого-нибудь индуса или пакистанца, оно было даже темнее, подумалось В., чем у гуру.

– Покурить не найдется? – потыкав для убедительности в губы пальцем, спросил старик.

В. сидел на переднем сиденье своего “Фольксвагена”, распахнув дверцу и выставив наружу ноги, в руках у него не было ни сигареты, ни зажигалки, ни коробка со спичками, он просто сидел, глядя сквозь деревья на играющую под солнцем серебристой рыбьей чешуей озерную гладь, – видно, старик, бродя по лесу со своими козами, уж очень исстрадался по табаку, если решил обратиться к человеку, по которому никак не скажешь, что у него можно разжиться куревом.

– Не курю, – отозвался В. Тут же, впрочем, он вспомнил, что в бардачке лежит начатая пачка сигарет жены. Жена у В. курила. – Женские если только, – остановил он прянувшего было от него старика.

– Женские? – остановился старик. В восторг сделанное предложение его не привело. – Это такие как спички-то? То ли курил ее, то ли нет?

– Ну, какие есть. – Причин настаивать у В. не было.

– Давай, ладно, – снизошел старик. – Натерепелся, поверишь, нет. Забыл свои-то, а с этой ордой, – кивнул он на разбредшееся между деревьями поблеивающее стадо, – к народу не попрешь – начнут кидаться куда ни попадя, замучаешься потом собирать. Тебя вот увидел. Чего не на пляже, на отшибе тут, да в лесу?

– Да так, – уклонился В. от ответа, протягивая старику пачку с сигаретами.

– А то народ весь поближе к воде. К ней да в нее. По такому-то пеклу. – Старик взял сигарету, вытянул вторую, подумал и попросил: – А то еще одну? Не жалко?

– Всю возьми, – тряхнул В. пачкой. – Не жалко.

Уговаривать старика не пришлось.

– Не жалко, так и давай. Мне еще с этой ордой сколько до вечера таскаться. Он извлек из кармана штанов спички, закурил, оглянулся – все ли подопечные на месте – и, с наслаждением выпуская дым, спросил снова: – Так чего не с народом? Я-то с ордой, а тебе здесь чего?

– Да вот сигаретами вас угостить, – сказал В. Он начал утомляться стариком.

Но старик не собирался его оставлять. Он измаялся не только от отсутствия курева, но и от молчания, и ему хотелось собеседничества.

– Сигаретами, вот как. Меня, – переваривая слова В., пробуркал он. После чего поинтересовался: – А сам-то чего не куришь?

– Да так, – снова сказал В.

– Чего-то все у тебя “так” да “так”, – старик, кажется, рассердился. – Все курят, ты не куришь, ты что, святой?

– И не купаюсь еще, – сказал В.

– И не купаешься. Стоишь здесь.

– Может быть, я кого-то жду.

– А, ждешь! Вот это уже ответ. – В голосе старика прозвучало удовлетворение. – А не куришь – так ладно, здоровее будешь.

– Возможно, – согласился В.

Он окинул взглядом орду старика. И неожиданно до чего же чудесны показались ему эти рогатые, с упрямо-бесхитростным выражением вытянуто-узких морд, широко расставившие антеннами полутрубья длинных ушей белошерстые животные. Сколько выразительной живописности было в их груботесаной стати. Сколько благородного миролюбивого спокойствия в их неграциозных движениях. Ходил ходуном обдираемый ими лиственный подрост, трещали ветки, козьи вымя уже раздувались от молока, козлята, учась у взрослых, вставали на задние ноги, пытались дотянуться до ветвей, но роста им не хватало, и, выбив в воздухе беззвучную дробь передними ногами, они неизбежно брякались на землю. Что за идиллия проглядывала в этом пиршестве простой земной жизни, лишенной любых страстей и желаний, кроме естественного стремления утолить голод! Какая была безмятежная буколическая картинка.

Старик докурил сигарету, с сожалением посмотрел на окурок, прислушался к себе, достал из кармана подаренную В. пачку, извлек оттуда новую “спичку” и прикурил ее от чинарика.

– А что у нас тут третьего-то дня было, слышали, нет? – бросая окурок в траву и растирая его носком надетой на босу ногу черной калоши, спросил он. – По телевизору еще показывали, трещали без передыху.

– Слышал, – подтвердил В. Всем своим видом показывая, что не настроен на дальнейший разговор.

Но старик в отличие от него был как раз настроен.

– Ничего себе чудо-юдо: по воде пешком! Кто видел, говорят, чуть ума не лишились. А и заработали. Как свидетели. Эти, с телевидения-то, за то, чтоб рассказали, деньги им дают. Представляешь? Вот так, ни за что ни про что, за то, что глаза имеешь. Деньгами сейчас человека соблазнить – как мужика голыми бабьими сиськами. За деньги сейчас сын отца убьет, дочь матери глаз на жопу натянет. Вот я со своей ордой-то кочую, каждый Божий день, с утра до вечера, – что, хочется мне? День да другой попасешь – ничего не захочется. Денежки, они, родимые! Коза – это же тебе завод: и молоко, и пух с шерстью, и мясо. Жалко, не было меня тогда здесь. А то бы тоже свидетелем… Хожу сейчас здесь специально, смотрю – вдруг снова… Так а ты не за тем же ли здесь? – осенило старика. В голосе его прозвучала соперническая ревность.

Слушая старика, В. поймал себя на опасении, что этот козий пастырь сейчас узнает его и разоблачит, придется изворачиваться, утверждать, что обознался – ужасно неприятно; но нет, старику и в голову не приходило соединить телевизионный образ со своим собеседником.

– Нет, не за тем, – успокоил он старика. – Сказал же зачем.

Старик, стоя перед ним, докуривал вторую сигарету.

– А вот говорят, сам-то я не видел, а кто был здесь, – изошло из него, – тот-то, что по воде, так не просто по воде, а летал. Ведьмак! Есть ведьмы, а есть мужчины такие же – ведьмаки. Поймать бы – да на костер!

В. всего передернуло. Какой неожиданный был поворот разговора. И еще такая свирепость: на костер!

– А на костер-то зачем? – спросил он.

– А чтоб людей не смущал, – с живостью, весь, кажется, загораясь гневом, отозвался старик. – Человек разве может летать? Только на самолете. А и по воде пешком…

– Так Христос ведь ходил, – сказал В.

Старик затянулся в последний раз, плюнул на окурок, бросил под ноги и опять покрутил по нему носком калоши.

– То Христос, – сказал он с гневной строгостью, вздымая указательный палец. – Христос и ведьмак – разные вещи, нет?

Взгляд его, каким при этом смотрел на В., был так требователен, будто не ответишь – ты заодно с ведьмаком, и сразу тебя на тот самый костер.

– Так, может, не ведьмак совсем?! – вырвалось из В. невольно.

Взгляд старика сделался не просто гневно-строг, а суров. Праведно суров.

– Ведьмак, – со значением произнес он, – кто еще.

– Но заплатили бы – так рассказал бы? – В. не удержался, чтобы не уязвить старика.

– А заплатили бы – так рассказал, – легко согласился старик. – Деньги-то как нужны – что твое курево.

Стадо его между тем, лишенное направляющего пастырского руководительства, начало разбредаться по лесу кто куда. И козье блеяние, и потрескивание подроста делались все более слабыми, доносясь уже из ощутимой дали. Стыдно, но В. порадовался этому.

– Вы поглядите-ка, – сказал он, – ваши молоко-мясо-шерсть, похоже, в бега ударились.

Старик оглянулся, и его тут же сорвало с места.

– Да твою!.. – завопил он на бегу, гневно вздымая палку. – Куда, проклятые! Стой! Стой, говорю! Стой!

Голос его стремительно удалялся, блеяние переполошившихся коз и треск подроста было усилились, но тоже стали удаляться, еще какое-то время – и установилась тишина. В. поймал себя на том, что с облегчением перевел дыхание.

Телефон, лежавший на соседнем сиденье, зазвонил. В. рванулся к нему, схватил – на дисплее высвечивался номер директора по связям. Директор по связям звонил ему сегодня уже пятый или шестой раз. В. на его звонки не отвечал. И сейчас тоже не стал отвечать. Сидел, смотрел на дисплей и ждал, когда тому надоест держать трубку у уха, слушая похожие на частокол безнадежные гудки, и он сам прервет звонок. Зачем директор по связям звонил ему? Не для того же, чтобы просто услышать его голос. Конечно, он не только позволил, но даже потребовал не приходить на службу без надобности, однако, возможно, именно такая надобность сейчас и была. Нет, лучше всего было лечь глухо на дно.

Телефон в руке смолк. Еще какое-то время В. сидел, сжимая его в руке, дисплей погас – и он бросил трубку обратно на сиденье. Желудок остро перевило голодным спазмом. Боль нарастала, не уходила, и В. потянулся, достал все из того же бардачка бутылку воды, отпил глоток. Подождал полминуты и сделал еще один. Потом еще. Минут через пять боль должна была отпустить. Нет лучшего средства от голода, чем вода.