Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн

Накрапывал мелкий дождик. Большинство франков были пешими, потому что во всей армии нашлось не более двухсот лошадей, пригодных к битве. Неопрятный вид крестоносцев подчеркивало присутствие тафуров — отряда бедняков, которые несли перед собой большие деревянные щиты. Тафуры славились свирепостью. Ходили слухи, что они поедают тела врагов: «Они разрезали их по суставам на глазах язычников и варили или жарили на огне… затем они жадно поглощали их без хлеба и приправ и говорили друг другу: „Это очень вкусно, гораздо лучше свинины или жареного окорока“»[191]. И пусть крестоносцы до предела ослабли и пообносились, они были дисциплинированны и полны решимости дорого продать свою жизнь. Тем временем Кербога приказал своей колеблющейся армии вступать в бой, разбившись на отдельные отряды. Командиры их не смогли договориться о наилучшей тактике сопротивления франкам, и неуверенность заразила войска, которые в силу огромной длины городского периметра были излишне растянуты.

Боэмунд и князья бросили своих людей в битву на берегу Оронта, разгромили стоявшие там вражеские части, а затем отбили атаку с тыла. Мусульман охватила паника. Вместо того чтобы сражаться, они попросту дали стрекача. Кербога бежал, прихватив с собой остаток своих военачальников, бросив на произвол судьбы женщин и детей и отряд добровольцев-моджахедов, искавших мученической смерти. «Франки перебили несколько тысяч мусульман, захватили все, что было в лагере, — пищу, деньги и утварь, коней и оружие»{50}, — писал Ибн аль-Асир. У стен Антиохии творились чудовищные зверства: христиане топтали детей лошадьми, женщин протыкали копьями насквозь. Главным трофеем франков стал роскошный походный шатер Кербоги, сделанный «в виде города со стенами и башенками из шелка разных цветов»[192]. Участники боя с трудом могли поверить в свою победу. Раймунд Ажильский, который сражался в тот день в рядах крестоносцев, благодарил за спасение святых Петра и Павла, «потому что через своих святых заступников господь Иисус Христос даровал победу паломнической церкви франков»[193]. Гарнизон, удерживавший цитадель Антиохии, сдался. Вопреки всему, крестоносцы овладели одним из величайших городов Сирии. Впереди лежал Иерусалим.

Глава 8. Иерусалим

Правители не ладили друг с другом… И поэтому франки завоевали эти земли.

Когда Неджмеддин Иль-Гази бен Артук, соправитель Иерусалима, трезвел, он был силой, с которой приходилось считаться: решительный полководец и политик, один из самых способных местных правителей в многострадальной Сельджукской империи. Но он — увы — был неисправимым пьянчугой и, соблазнившись бурдюком вина или крепким кумысом, традиционным для кочевых тюркских народов алкогольным напитком, регулярно уходил в длительные запои. Когда же его настигало неизбежное тяжкое похмелье, он порой по несколько дней кряду не мог и рукой пошевелить[194]. Этот недуг сделал его непредсказуемым. Иль-Гази был способен на садистское насилие — по его приказу пленников замучивали насмерть: погребали живьем или подвешивали за ноги и расстреливали из луков. Приверженность к жестокости в те века не была чем-то необычным: современник и союзник Иль-Гази Тугтегин, правитель Дамаска{51}, предпочитал врагов обезглавливать, а из черепов делать инкрустированные драгоценными камнями церемониальные кубки. Крестоносцы тоже без сожаления пытали и калечили врагов и подозреваемых в шпионаже[195]. Но даже в тот жестокий век Иль-Гази запомнился современникам своими изощренными зверствами.

Рис. 6. Осада Иерусалима (июнь-июль 1099 г.)

Иль-Гази и его брату Сукману должность правителей Иерусалима перешла по наследству в 1091 году, когда скончался их отец Артук, бывший наместником с 1079 года. Как и Артук, Иль-Гази и Сукман управляли от имени великого сельджукского султана Мелик-шаха. Но после его смерти положение братьев — как и всех сельджукских эмиров в смутные 1090-е годы — стало шатким. И уж совсем оно осложнилось в августе 1098 года, сразу после падения Антиохии, когда у овеянных легендами стен Иерусалима появились осадные орудия, в том числе сорок с лишним исполинских требушетов, которые принялись бомбардировать крепостную стену камнями, обрушив ее сразу в нескольких местах. Осада длилась «чуть больше сорока дней», как засвидетельствовал Ибн аль-Асир[196]. Нападение было неожиданным и яростным, но хоть и велось оно с религиозным рвением, цели имело вполне корыстные. Оно положило конец власти Сельджукидов в Иерусалиме и подготовило почву для эпохальных политических перемен в Святой земле. Однако крестоносцы тут были ни при чем.

В 1098 году камнеметательные чудища прибыли к стенам Иерусалима по приказу давних заклятых врагов Сельджукидов — египетской династии Фатимидов. Шииты-исмаилиты Фатимиды были последователями той ветви ислама, которую сельджуки, верные багдадскому халифу из династии Аббасидов (сунниту), считали ересью. На доктринальном уровне разногласия суннитов и шиитов уходили корнями в VII век, и возникли они в результате раскола в среде ближайших родственников и потомков пророка Мухаммеда. Фатимиды XI века утверждали, что являются потомками и наследниками дочери Мухаммеда Фатимы и ее мужа Али. Выделившись из берберских племен Алжира в 909 году, Фатимиды создали империю, которая во времена своего расцвета простиралась от Магриба до аравийского побережья Красного моря, а на севере заходила далеко на территорию Сирии. К 1098 году и размеры, и могущество империи значительно сократились, ее одолевали раздоры{52}. Но Фатимиды по-прежнему оставались силой, с которой в Восточном Средиземноморье приходилось считаться. Фатимидские халифы, восседавшие на троне в Каире, воплощали собой высшую духовную власть, а визири от их имени руководили политическими и военными делами империи. Галеры Фатимидов бороздили моря на просторах от дельты Нила до Малой Азии, а полководцы могли перебросить войска по суше на север до самого Дамаска. Естественно, большой любви между Сельджукидами и Фатимидами не было, поскольку они боролись за обладание одними и теми же портами, торговыми маршрутами, выплачивающими подать городами и святыми местами. Они так ненавидели друг друга, что исламские хронисты того времени заподозрили, будто Фатимиды активно зазывали крестоносцев в Сирию, надеясь, что те ослабят положение тюрков и создадут христианскую буферную зону между землями Фатимидов и Сельджукидов[197]. Правда это или нет, но очевидно, что беды осажденных в Антиохии сельджуков не заставили мусульман объединиться. Напротив, для закоренелых и непримиримых врагов, не ладивших друг с другом задолго до появления в этих местах латинян, это был шанс погреть руки[198].

Фатимидской армией, штурмовавшей в 1098 году Иерусалим, командовал визирь, носивший нескромное имя Малик аль-Афдал («Сиятельный князь»). Ученый и биограф XIII века Ибн Халликан превозносил аль-Афдала как «одаренного правителя», «обладавшего незаурядной рассудительностью» и неуемной тягой к роскоши[199]. В коллекции аль-Афдала была как минимум сотня вышитых золотом тюрбанов, как пишет Ибн Халликан, и каждый из них висел на отдельном золотом крючке в одном из десяти приемных залов его дворца. У него было больше скота и денег, чем он мог сосчитать; при письме он пользовался золотой, усыпанной драгоценными камнями чернильницей, а своих рабынь снабжал золотыми иголками для вышивания. К стенам Иерусалима он прибыл, по словам Ибн аль-Каланиси, с «сильным аскаром [войском]» и несокрушимым желанием отобрать город у владевших им братьев.