Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн

Последним оплотом сопротивления на пути крестоносцев стала крепость Арка (Аккар), которая три месяца, с февраля по май 1099 года, сопротивлялась осаде. Пока та длилась, рядовые крестоносцы лакомились «маленькими камышинками с медовым вкусом» — сахарным тростником, — а рыцари рыскали по окрестностям в поисках драки и добычи[209]. Правителю Триполи, который был господином Арки, наконец надоело наблюдать, как гибнут его люди, и он предложил за мир пятнадцать тысяч золотых монет, а также лошадей, мулов и дорогие ткани. Наместник Джубайля (Джабле) откупился пятью тысячами золотых монет и «щедрым запасом вина»[210]. К Пасхе из Константинополя дошли слухи, что Алексей Комнин наконец-то решил отправиться на помощь крестоносцам с флотом, груженным солдатами, золотом и продовольствием. Император так и не появился, но и без него крестоносцы отступать не собирались. И непонятно было, может ли кто-нибудь оказать им достойное сопротивление.

Визирь Фатимидов, любитель золотых тюрбанов аль-Афдал, сидя в Каире, следил за ходом событий если не с тревогой, то с интересом. В отличие от Кылыч-Арслана, Яги-Сияна, Кербоги и многих других, сам он еще не сталкивался с упорством и удивительным везением франков, которые все больше убеждались, что находятся под защитой святых Георгия и Андрея, покровительствующих воинам. Но у аль-Афдала все еще было впереди. Во время осады Антиохии он подписал с князьями пакт о ненападении; теперь же, когда крестоносцы приближались к границам империи Фатимидов, пакт был нарушен. Окуная перо в золотую чернильницу, аль-Афдал сочинял воззвания к правителям и верным мусульманам Акры, Кесарии и других городов и отправлял их голубиной почтой. Визирь уговаривал эмиров изо всех сил сопротивляться «собачьему племени, вздорному, своевольному, буйному народу»[211].

Но легче было сказать, чем сделать. Во второй половине мая Тир, Акра, Хайфа и Кесария позволили крестоносцам пройти по своей земле, не оказав почти никакого сопротивления. «Люди бежали от них, снимаясь со своих мест», — писал Ибн аль-Каланиси{58}[212]. Крестоносцам досаждали не столько сельджукские или фатимидские армии, сколько «презлые змеи», на которых они наткнулись у Сидона. Змеиные укусы могли быть смертельными, а единственным известным крестоносцам лечением было немедленное половое сношение с кем угодно, что якобы помогало «избавиться от вздутия и лихорадки»[213]. 2 июня крестоносцы, дойдя до Арсуфа, повернули вглубь от побережья и направились в сторону Рамлы по дороге, которая вела через Иудейские холмы в Иерусалим. По пути им встречались одни лишь покинутые крепости. Фатимиды сожгли порт Яффу (Тель-Авив-Яффа) и бросили Рамлу. Фактически они расчистили крестоносцам путь. И вот во вторник 7 июня невозможное наконец случилось: стража на стенах Иерусалима сообщила правителю города Ифтикару ад-Даулу о приближении армии франков: «ликующих и торжествующих», вопящих от радости и распевающих гимны. Франки мучились голодом и жаждой, их одолевали болезни, многие были истощены длительным недоеданием. Войско, сократившееся до самое большее пятнадцати тысяч человек, из которых только около полутора тысяч были рыцарями, составляло треть той армии, что вышла в путь из Константинополя. Оно лишилось нескольких славных военачальников, а оставшиеся частенько не ладили друг с другом. Но, несмотря ни на что, крестоносцы добрались до цели: судьба города вот-вот должна была решиться.

В те времена Иерусалим был небольшим по размеру, но хорошо укрепленным городом на Иудейских холмах. С востока его защищал крутой склон Иосафатовой долины, и со всех сторон окружали толстые стены с надежными воротами и сторожевыми башнями. Цитадель под названием Башня Давида (Михраб Дауд) нависала над воротами, что сторожили путь на Яффу. С северной стороны город дополнительно защищали ряды рвов. С тех пор как прошлым летом солдаты аль-Афдала наделали пробоин в стенах, оборону укрепили, и теперь у Ифтикара ад-Даулы был гарнизон в тысячу солдат, готовых защищать население, численность которого не превышала тридцать тысяч человек. Кроме обычного ополчения, набираемого из горожан, в его распоряжении было также четыре сотни элитных всадников, которых отрядил ему из Каира аль-Афдал. Среди них, по словам Фульхерия Шартрского, «были арабы, а также и эфиопы» (под которыми он имел в виду чернокожих африканцев)[214]. В городе имелся свой источник воды, а колодцы за стенами города Ифтикар приказал засыпать, чтобы крестоносцам, если они не захотят умереть от жажды, пришлось бы либо доставлять воду издалека в больших баклагах, сшитых из бычьих шкур, либо с риском для жизни брать ее из Силоамского пруда, расположенного недалеко от зубчатых стен города, в пределах досягаемости стрелы{59}. Правда, в нескольких точках над городом имелись возвышенности, откуда было удобно обстреливать улицы, а за предыдущие тридцать лет Иерусалим дважды брали при помощи таких же осад, в каких франки были мастера, но послы визиря убедили наместника, что ему нужно всего лишь продержаться до прихода египетского войска, которое подоспеет «для сражения с ними [латинянами] и нападения на них, чтобы защитить город и спасти его от них»{60}[215].

Тем не менее Ифтикара ад-Даулу тревожили два соображения. Первое было вопросом военной целесообразности: крестоносцы, как и он сам, прекрасно знали, что аль-Афдал готовится прийти на подмогу — перехваченные гонцы выдали, что появления египтян можно ожидать в конце июля. Соответственно этому франки и строили свои планы. Второе касалось мотивации. Франки — пусть выдубленные солнцем, изможденные, больные и усталые — добрались до места, которое считали конечной целью своего паломничества, а космологически и центром земли. Это был город служения Христа, Страстей Христовых, его воскрешения и вознесения на небо; здесь был погребен первый человек — Адам; отсюда отправились в свое путешествие апостолы. «В каком еще городе случилось такое удивительное чудо, от которого проистекает спасение всех верующих?» — вопрошал хронист Роберт Реймсский[216]. Для иудеев город также имел огромное значение как место, где некогда стоял Ковчег Завета. Для мусульман же это был город мечети Аль-Акса и Купола Скалы, где Мухаммед молился и был вознесен на небо, дабы посоветоваться с Аллахом и пророками, во время «ночного путешествия». Но в июле 1099 года именно христиане латинской Европы совершили невероятное путешествие и стояли теперь в тени стен Иерусалима. Это дорогого стоило.

Первый месяц осады защитники крепости держались стойко. Всех христиан — как местных жителей, так и гостей — изгнали из города, едва прибыли франки. Крестоносцы были заняты непростой задачей снабжения в почти безводных холмах, а также сборкой — и строительством новых — башен, таранов и катапульт, необходимых для штурма стен. Большим подспорьем для них стало прибытие 17 июля в разрушенный порт Яффы небольшой флотилии из шести генуэзских кораблей со строительными материалами. Египетские галеры атаковали стоявшие на рейде суда: морякам пришлось сжечь корабли и бежать, но к тому времени они уже успели разгрузить ценную партию дерева и столярных инструментов.

К началу июля франкские армии заняли позиции в двух стратегических точках у стен города. На юге, за Сионскими воротами, разбила лагерь прованская армия Раймунда Тулузского. Почти все остальные князья — Роберты Нормандский и Фландрский, Готфрид Бульонский и Танкред де Готвиль — расположились с северной стороны. Там они принялись засыпать рвы и таранить стены на промежутке от дальней северо-восточной оконечности города в верхней точке долины и до крайней северо-западной его точки, так называемой Четырехугольной башни, которая располагалась почти в 1500 метрах оттуда. Вдоль сбегающих с Елеонской горы тропинок, по которым время от времени пытались пробраться гонцы с сообщениями для каирского визиря, крестоносцы расставили засады. Как-то раз, схватив одного неудачливого посыльного, они выпытали у него все, что тому было известно, а затем связали несчастному руки и ноги и выстрелили им в направлении города из кожаной пращи требушета. Не долетев до стен, бедняга разбился о скальный выступ. Он «сломал себе шею, сухожилия и кости» и скончался на месте[217].